Наташа просто хотела починить Вадиму куртку, но вместо пуговицы нашла в кармане чек из ювелирного — кольцо, которое явно не предназначалось ей. Месяц назад был их день свадьбы — ей Вадим подарил дешевый набор кремов, сказав, что в кризис надо экономить. А тут — «Тиффани», пусть и не самое дорогое, но явно не то, что дарят теще или сестре. Да и сестры у него нет.
Наташа села на старый пуфик в прихожей, и ей вдруг стало холодно, словно в комнате распахнулось окно. В голове закрутилось: «Может, это для меня, просто сюрприз?». Ага, сюрприз, который он забыл в куртке, которую носит три недели, и почему-то спрятал глубоко в кармане.
Ее руки затряслись, когда она увидела в приложении банка списание, о котором он не заикался. Залезла в его старый, запасной телефон, который он обычно использовал для "рабочих" звонков, и нашла там переписку. Короткие сообщения, сплошные смайлики-сердечки, а в конце — его фраза:
— Потерпи, моя девочка. Скоро она сама уйдет.
Она не смогла дышать. Слезы? Нет. В тот момент пришла пустота, чистая, как северный лед. Она взяла телефон, чек, куртку и пошла на кухню.
Вадим сидел, развалясь, смотрел футбол и требовал пива, не отрываясь от экрана:
— Ты чего как призрак? Быстрее давай, там гол сейчас будет! Наташа положила все перед ним — куртку, телефон, чек. Чек лежал сверху, как приговор.
— Что это, Вадим? — Голос был чужой, низкий, с хрипотцой. Он мгновенно изменился в лице. Улыбка сползла, глаза стали колючими. Он даже не попытался отпираться, сразу перешел в атаку.
— Ты что, шпионка? Ты зачем в мои вещи полезла? У тебя что, доверия ко мне нет?
— Кольцо... — прошептала Наташа, указывая на чек. — Для кого оно?
— Какая тебе разница? Мои деньги! Я купил! Хоть выкину — мое дело. А вот ты — ты нарушила мое личное пространство! Это называется вторжение! — Он вскочил, нависая над ней, весь красный от злости. — И знаешь что? Твоя мама! Она тут сидит на наших харчах, свет жжет, воду льет! Я ей сказал, чтоб молчала и сидела тихо! А ты? Ты ей помогаешь! Подаешь ей пример, как себя вести с хозяином дома!
— Хозяином? Ты полгода ищешь работу! Мы на мои деньги живем! — Наташа наконец почувствовала прилив ярости.
— Я ищу! А ты должна меня поддерживать! И мать свою немедленно приструни! А лучше — пусть собирает вещи! Она нам тут не нужна, понятно? У меня должна быть здоровая семья, без обузы.
В этот момент в дверях появилась Лидия Петровна. Она все слышала. Глаза ее были полны страха и бессилия. Вадим повернулся к ней, и его тон стал еще резче.
— А ты, Лидия Петровна! — Он ткнул в нее пальцем. — Я тебя предупреждал: терпи и молчи! Иначе вы обе отсюда вылетите, и Наташка свою ипотеку сама не потянет! Понятно?
Теща вздрогнула, сжалась, и по ее щеке поползла одинокая слеза. Наташа увидела эту слезу — и что-то внутри нее сломалось. Не от горя из-за Вадима, а от стыда, что позволила унижать свою мать.
— Нет, Вадим, — сказала Наташа. — Я больше молчать не буду.
***
Наташа не могла спать. Сквозь стену она слышала, как Вадим ворочается на диване — после скандала он ушел в гостиную, как оскорбленный король. Но сейчас ей было плевать на его обиды. Ее мучила мысль о матери, о ее испуганном лице, о той одинокой слезе, и о том, что она сама позволила Вадиму так себя вести.
Утром, пока Вадим ушел «искать работу», она нашла в том старом телефоне адрес. В переписке с какой-то Кристиной Вадим написал: «Жду тебя в ‘Бланше’ в час дня. Надо решить вопрос с подарком». Это была кофейня в центре, очень дорогая, не по Вадиму. «Он точно ей купил это кольцо» — подумала Наташа. Она надела первое, что попалось под руку — старое, но яркое красное пальто, чтобы хоть как-то заглушить внутреннюю серость.
Наташа ждала ее полчаса, попивая остывший, горький кофе. И вот она пришла. Кристина. Высокая, в деловом костюме, с холодной, идеальной укладкой. Не такая, как в фильмах, где любовницы плачут и каются. Эта выглядела как акула в дорогом бассейне.
Наташа подошла к ней, сердце колотилось, как у загнанной птицы.
— Кристина? — Голос предательски дрогнул.
— Да. Вы, должно быть, Наташа? Вадим вас описывал. — Кристина даже не удивилась. Села за столик, не предложив Наташе сесть. — Что ж, слушаю.
— Он... он предал меня! — выпалила Наташа, чувствуя, как краснеет. — Он использует меня и мою квартиру! Он сказал, что моя мать...
— Ой, перестаньте! — Кристина махнула рукой, словно отгоняла назойливую муху. — Мне ваши семейные драмы неинтересны. Он что, плачет и говорит, что уйдет? Он никогда не уйдет от вас, Наташа.
— Как это... не уйдет?
— Потому что вы удобная. Вы ипотеку платите, готовите ему, стираете. Да, я ему нравлюсь, я яркая, успешная, и он со мной чувствует себя... ну, мужчиной. Но уходить в никуда, платить алименты, а главное — работать? Нет. Это не про Вадима.
Кристина посмотрела на Наташу, и в ее глазах была не ненависть, а ледяное презрение.
— Знаете, какой самый лучший совет я могу вам дать? Не унижайтесь, не ждите, не боритесь за него. Он вам не нужен. Он балласт. Но если хотите его выгнать... — Кристина достала из сумочки маленькую флешку. — Возьмите. Тут кое-что про его старые "схемы". То, что он наворотил до брака. Настоящий компромат, который не даст ему на вас повесить ни долгов, ни долей. Я собираюсь уехать, а этот хвост мне не нужен.
— Зачем? Зачем вы мне помогаете?
— Я не вам помогаю. Я просто решаю свою проблему. Вадим — это прошлое, а прошлое должно исчезнуть быстро и навсегда. Мне не нужны его истерики и попытки вернуться, когда я уеду. Вам нужен рычаг, чтобы выкинуть его без последствий, мне — чтобы он никогда не появился снова в моей жизни. Идите, Наташа. И да, — Кристина улыбнулась своей идеальной улыбкой, — снимите это старое красное пальто, оно вам не идет.
Наташа вышла из кофейни, сжимая в руке крошечную флешку. Горечь ушла, сменившись жгучей, очищающей злостью. Красное пальто ей не идет? Удобная? Балласт?
Она вдруг остановилась прямо на улице. Лидия Петровна! Ее мать, которая вчера молчала, терпя унижение. Наташа поняла, кто перестанет молчать раньше всех.
И побежала домой.
***
Наташа влетела домой. Сразу к матери, в маленькую, проходную комнатку. Лидия Петровна сидела на стуле, сжимая в руках старую, заштопанную салфетку, и смотрела в одну точку.
— Мама, ты слышишь меня? — Наташа опустилась перед ней на колени, сунув ей в руку флешку. — Это компромат. Он не сможет нас шантажировать и выгнать. Мы сейчас позвоним юристу, составим план...
— Какой юрист, доченька? — Лидия Петровна подняла на нее свои уставшие глаза. — У нас денег нет на юристов, а я... Я уже устала бояться.
— Ты не будешь бояться! — прошептала Наташа. — Я больше не буду удобной! Я его выгоню!
— А ты уверена, что выгнать надо? Он же вернется. Они всегда возвращаются.
Дверь распахнулась. Вошел Вадим. Он был пьян, или просто зол до предела. Увидел Наташу перед матерью и расплылся в мерзкой усмешке.
— Ой, драма! Собрались две неудачницы? Ты что, мамочка, снова плачешь? Я же просил: терпи и молчи! И ты, Наташа. Ты меня обманула! Зачем ты ездила к Кристине? Ты опозорила меня! Я ухожу! Но ты, дорогая, будешь платить. Ипотека на тебе. И половина мебели — моя. Ты останешься с этой обузой и без копейки!
Он подлетел к Наташе и попытался выхватить у нее телефон. Тут Лидия Петровна медленно поднялась. Она была невысокая, седая, но сейчас казалась выше Вадима. Она выпрямилась, как струна.
— Довольно, Вадим. — Голос у нее был тихий, но такой твердый, что Вадим замер. — Ты сказал: «Терпи и молчи». Я терпела. Я молчала три года. Ради нее. Думала, ты изменишься.
— Сядь, старая! Ты мне никто!
— Нет, я не сяду. — Лидия Петровна посмотрела ему прямо в глаза. — Ты не хозяин в этом доме. Хозяин — тот, кто защищает, кто дает, кто уважает. А ты... ты вор. Ты воруешь ее силы, ее молодость, ее деньги. Ты не мужчина — ты нахлебник!
Вадим попытался засмеяться, но звук застрял у него в горле.
— Ты! Да как ты смеешь?!
— Смею. — Лидия Петровна сделала шаг вперед. — Потому что эта квартира — ее. И эту ипотеку она платила. А ты? Ты сидел на диване и требовал. Ты не сможешь ей угрожать. Потому что я завтра же продаю свою дачу. А деньги пойдут на досрочное погашение. Ипотека будет закрыта. Слышишь? Ты теряешь свой рычаг, Вадим! Прямо сейчас.
Наташа ахнула. Про дачу она не думала. Она знала, что дача — это единственное, что осталось у мамы от отца.
— Мама, нет!
— Тихо, Наташа. — Лидия Петровна не отводила взгляда от Вадима, который, кажется, уменьшился в размерах. — Уходи, Вадим. Ты здесь никто. Ни прав, ни доли, ни уважения. И знаешь что? Мой голос, Вадим, ты не купишь и не заставишь замолчать. Ты не получишь ни копейки. Ни от меня, ни от нее. Вон из нашего дома!
Вадим смотрел то на Наташу, то на Лидию Петровну. Его план рухнул. Нет ипотеки — нет власти. Угрозы разбились о мамино решение. Он схватил свою старую куртку, не глядя на Наташу, и вылетел из квартиры, с грохотом хлопнув дверью.
Наташа обняла маму, плача уже другими слезами — слезами облегчения и гордости.
— Мама, ты... ты герой.
— Нет, доченька. — Лидия Петровна улыбнулась. — Герой — это ты. Я просто перестала бояться, когда увидела, как он ломает тебя. А дом... Дом там, где не надо молчать.
***
Вадим вернулся через неделю, жалкий и трезвый, просил прощения. Наташа даже не открыла ему дверь. Она стояла у окна — в новом, красивом, дорогом красном платье, которое купила себе на первую зарплату после повышения. Не из-за него, а потому что «удобная» Наташа умерла, когда ее мать перестала молчать. Она поняла, что боль — это не финал. Это точка, откуда ты начинаешь свой, по-настоящему, новый путь.
Спасибо за лайки и поддержку!