Марина перестала спать нормально, когда поняла, что даже в бреду умудряется слышать таймер стиральной машины — такая вот производственная травма идеальной жены.
Уже третий день тридцать восемь и пять. Но разве это повод? Светлана Петровна всегда говорила:
— Сначала обязанности, доченька, а потом уже можешь лежать, как мертвая.
Игорь, муж-добытчик — он, конечно, старался. Поставил ей чайник, даже, кажется, сменил Мите носки. Но когда Марина, шатаясь, вышла в гостиную, она увидела картину маслом: Игорь сидит, прилипнув к экрану телефона, Митя смотрит мультики, а на полу, возле дивана, словно в насмешку, валяется вчерашняя тарелка с недоеденной гречкой. И эта гречка, словно памятник ее не высказанному «достало».
— Игорек? — голос был хриплым, как старая грампластинка. — Ты не мог бы хотя бы посуду помыть?
Игорь вскинул на нее свои честные, слегка удивленные глаза:
— Ты чего, мать? Ты же болеешь. Я же сказал, лежи.
Вот этот фирменный мужской парадокс: лежи, но следи, чтобы быт не рухнул.
— Да я бы легла, — она оперлась о косяк, чувствуя, как пульсируют виски, — но там, кажется, в духовке рыба сгорела, которую ты обещал...
— Ой! — он наконец оторвался от игры, — Прости, Мариш, отвлекся.
Рыба сгорела, а вместе с ней, кажется, и последние крохи ее терпения. Она развернулась и пошла на кухню, чтобы спасти то, что еще можно было спасти, хотя сама еле стояла. Ну, а кто, если не она? Этот вопрос она задавала себе миллион раз, пока чистила плиту, пока кашляла, пока голова кружилась так, что ей казалось, она вот-вот упадет.
И вот в этот самый момент, когда она стояла, бледная, над раковиной, и слабость просто подкашивала, в дверь позвонили. Мама. Светлана Петровна.
— Ну, что, больная? — Мать вошла, не снимая пальто, и сразу оценила обстановку, но не Марину, а беспорядок. — Что это у тебя тут за бедлам? Я же говорила Игорю...
— Мам, я с температурой... — прошептала Марина, пытаясь вытереть мокрые волосы.
— А я в твои годы двоих рожала, работала в три смены и никогда себе не позволяла, чтобы на кухне был такой бардак! — Светлана Петровна не услышала про температуру, она увидела слабость. Увидела, что дочь не справляется.
Марина отошла в ванную, включила воду. Надо было прийти в себя, умыться холодной водой, заглушить этот нарастающий, истеричный комок в горле. Она опустила голову и позволила горячим, внезапным слезам, которые не мог заглушить даже шум воды, скатиться по щекам.
— Ты что там, ревешь? — Дверь открылась, и на пороге, словно призрак, появилась мать. В руках у нее была та самая тарелка с гречкой. — Хватит показывать слабость, — заявила мать дочери, не замечая, как тихо плачет Марина. — Тебе не пятнадцать! Соберись.
И тут Марина почувствовала, что перегорела. До тла. Она не могла даже ответить. Только смотрела на мать, держащую тарелку, и на эту гречку.
— Я сейчас ухожу, — сказала Светлана Петровна, — не люблю бардак. Приготовься, что я приду завтра. И чтобы здесь был порядок.
Она ушла, оставив Марину одну в ванной. В тишине, которую никто не слышал. Кроме Мити. Он подошел к ванной, заглянул и прошептал:
— Мамочка, не плачь.
Марина посмотрела на него, на его маленькое, встревоженное личико, и впервые поняла: все. Хватит быть сильной.
***
Марина все-таки выздоровела. Но температура, кажется, осталась у Светланы Петровны в голове — такая же горячая и обжигающая.
Когда мать ушла, оставив за собой шлейф назиданий, Марина, вместо того, чтобы домыть посуду, медленно, очень медленно, прошла на кухню. Взяла свой старенький, почти невидимый, но страшно тяжелый рюкзак, куда помещался всего один комплект одежды и ноутбук. И все.
Игорь, кстати, так и не оторвался от своей игры. Митя спал.
— Игорек, — тихо сказала она.
— М-м-м? — Он даже головы не повернул.
— Я ухожу.
— Ага, — кивнул он и тут же спохватился, — Куда?
— К подруге. На неделю.
— К какой подруге? — вот тут он повернулся. — Ты же никогда никуда не ездишь одна! А как же я? А Митя? У нас ужин!
— Ты справишься, — она надела куртку. Впервые за долгое время она смотрела на него не как на своего мужа, а как на соседа по квартире, который что-то должен, но не спешит отдавать. — Тебе всего-то надо покормить ребенка, сделать уроки, постирать. И за собой убрать. Неделя.
Игорь вскочил, на лице у него смешались недоумение и паника:
— Ты чего, Марина?! Это что за ультиматум?! Ты же болеешь!
— Болела, — поправила она. — А теперь буду отдыхать.
Она вышла, оставив за собой тишину, которая была громче любой ссоры.
***
Первые два дня были адом для Игоря. Он звонил ей каждые два часа.
— Марина! Митя уже два дня ест пельмени! Я не знаю, как включать стиралку! Там какая-то кнопка, кажется, сломалась, и вода не идет!
— Позвони в сервис. Или почитай инструкцию, — Марина сидела у подруги Ленки на даче, впитывала солнце и пила горячий кофе, который приготовила не она. — Там все написано.
— Мама звонила! — вот это уже был крик отчаяния. — Сказала, что ты сбежала от обязанностей и что она приедет нас спасать!
— Понятно, — Марина усмехнулась.
И вот он, апогей. На третий день позвонила Светлана Петровна.
— Марина, ты с ума сошла?! — В голосе матери была не тревога, а чистая ярость. — Я приехала, а у них тут грязь, Митя в несвежем! Сын твой сидит в грязной футболке, а Игорь не знает, где его рабочие носки!
— Он взрослый мужчина, мама. У него две руки и голова на плечах, — Марина говорила спокойно, и от этого спокойствия матери становилось еще хуже.
— Хватит! — закричала Светлана Петровна. — Ты должна вернуться! Твоя задача — дом! Тебе не стыдно показывать такую слабость?! Я ему гречку приготовила, а он сказал, что она невкусная!
Тут Марина впервые почувствовала не боль, а облегчение.
— Знаешь, мам, — она глубоко вздохнула, — моя слабость была в том, что я позволяла вам обоим считать, что я обязана. Я не обязана. И пока вы не увидите, что я человек, а не посудомойка, я не вернусь.
Она сбросила звонок. И впервые за десять лет почувствовала себя свободной. Но впереди ее ждал главный бой — встреча с Игорем. И вопрос: а нужен ли ей этот бой?
***
Через неделю Марина вернулась. Не домой. А к дверям. Подруга Ленка привезла ее на машине, и они вместе поднялись, чтобы забрать самое главное — Митю и вещи.
Марина открыла дверь своим ключом и почувствовала запах. Не гречки, не сгоревшей рыбы. А какого-то кисляка, смешанного с мужским потом и отчаянием. В гостиной сидел Игорь. Он был небрит, диван завален грязной одеждой, а Митя, бледный и тихий, рисовал что-то в углу.
— Марина! Ты вернулась! — Игорь подскочил, и на его лице была уверенность, что сейчас она бросит рюкзак и пойдет спасать этот рухнувший мир. — Я понял, мне было тяжело, но ты нужна мне!
— Я приехала забрать вещи, — Марина прошла мимо него, будто он был частью этого бардака, а не ее мужем.
— Забрать что? Ты что несешь?! — Игорь начал повышать голос. — Хватит устраивать мне эти сцены! Ты наказала меня, я понял урок! Возвращайся к нормальной жизни!
— Нормальная жизнь для меня — это не обслуживать взрослого мужчину, который даже за сыном нормально присмотреть не может, — Марина говорила без эмоций, собирая Митины игрушки в пакет.
И тут раздался звонок. В дверь вошла Светлана Петровна. А за ней — соседка, которая пришла «помочь» Светлане Петровне что-то донести. В общем, полный комплект зрителей.
— О, слава богу! — воскликнула мать. — Вернулась, наконец, эта беглянка! Ну что, Марина, догулялась? Я же тебе говорила! Хватит показывать слабость! Ты должна быть столпом, ты мать! А ты бросила ребенка и мужа! Я в твои годы...
Мать начала свою коронную тираду. Игорь стоял, потирая руки, уверенный, что мама сейчас все разрулит, и Марина, поджав губы, снова наденет фартук. Соседка замерла, ожидая драмы. Митя подошел к маме и крепко обнял ее за ногу.
И тут Марина обернулась. Она посмотрела на Игоря — который ждал спасения, на Светлану Петровну — которая ждала унижения дочери, и на соседку — которая ждала сплетни. И впервые она улыбнулась. Нежно. И страшно.
— Вы все правы, — сказала Марина, и голос ее звучал удивительно спокойно, как чистый родник. — Я слабая. Я устала быть сильной для вас. Я устала быть столпом в доме, который мне не нужен.
Она повернулась к матери.
— Мама, ты всегда говорила, что слезы — это стыд. А знаешь, что стыдно? Стыдно жить, не замечая, как рядом тихо плачет твой ребенок. Твоя дочь. Ты не видела меня за своими уроками. И ты, Игорь, — она повернулась к мужу, — ты не видел меня за своей гречкой.
Марина крепко взяла Митю за руку.
— Я больше не обслуживающий персонал. И я больше не ваша дочь в том смысле, в каком вы привыкли. Я ухожу. Туда, где меня будут ценить не за уборку, а за меня саму.
Она не стала кричать, не стала рвать волосы. Она просто развернулась и пошла к выходу. Игорь попытался ее остановить:
— Марин! Ты куда? А как же мы?!
— У вас есть руки. И есть твоя мама, — сказала Марина. — Учитесь жить. Без меня.
Она вышла, и впервые, шагая по лестнице, Митя шепнул ей:
— Мамочка, ты такая красивая!
Марина обернулась к Ленке, которая ждала ее в машине. На лице Марины не было усталости. Было облегчение. Она закрыла дверь, оставив за ней кисляк, гречку и громкую тишину, в которой они, наконец, услышат себя. Свою слабость.
Спасибо за ваши лайки, репосты и подписку на канал!