День рождения Светланы всегда был похож на плохо разыгранную сцену из провинциального театра —- все улыбаются, но каждый ждет, когда же занавес упадет, чтобы разойтись по своим углам. Тридцать два года — это уже не юность, это когда ты четко знаешь цену каждой морщинки возле глаз. Света знала: ее цена — ежемесячные платежи за ипотеку, которую Егор «планировал» закрыть своим мифическим, постоянно умирающим стартапом.
— Ну, Светочка, с днем рождения, доченька, — Анна Петровна, ее мама, приехала, как всегда, вовремя. Худенькая, в простеньком синем платье, но глаза — родниковая вода, в них все сочувствие мира.
Егор тут же вытянулся на диване, словно король на троне, и зевнул — демонстративно, с выдохом.
— О, Анна Петровна. Мы вас уже полчаса ждем, думали, самим стол накрывать придется, а то мы тут с ребятами с голоду помираем.
Светлана аж сжала кулаки под столом. Какие «ребята»? Двое его приятелей-собутыльников, которые ждали, пока она приготовит оливье и накроет, потому что Егору «нужно сосредоточиться на креативе».
Мама положила перед Светой маленький, завернутый в несколько слоев пожелтевшей бумаги, сверток.
— Держи, моя хорошая. Это… это от меня. — Голос Анны Петровны чуть дрогнул.
Светка развернула. Внутри, на бархатной подложке, лежало тоненькое золотое колечко. Старенькое, но нежное. Она сразу узнала — это бабушкино кольцо, которое мама носила, не снимая.
— Мам! Ты что! Зачем же ты?! — Света подскочила, глаза защипало от слез. — Это же твое!
— А кому оно нужней? Мне, что ли, на старости лет? Тебе, доченька, тебе. Ты столько тянешь, хоть что-то должно тебя радовать. Носи, как оберег.
Света обняла маму крепко, чувствуя этот запах нафталина и тепла.
А тут Егор. Он, видимо, решил, что это его звездный час. Поднялся, поправил растянутую футболку, которая в принципе была чистой, но выглядела, как тряпка.
— Ой, ну какое «что-то»? — Он хмыкнул, подойдя к столу, взял кусок торта, даже не предложив другим. — Кольцо. Света, ну что ты плачешь? Золото — это вообще моветон сейчас. Ты же современная женщина.
Анна Петровна отпрянула, как от удара.
— Егор! Как тебе не стыдно! Это семейная реликвия!
— Стыдно? — Муж фыркнул, словно она сказала глупость. — Это вы, Анна Петровна, виноваты в ее вот этом... — он кивнул на слезы Светы, —... в этом неправильном воспитании. Вы всю жизнь хотели ей лучшей доли, вот она теперь и тянет эту лямку, потому что не знает, что такое самопожертвование! И вообще, мне не нужны тут ваши намеки, что мы ей чего-то не даем! Спрячь свои желания, тещенька, — заявил ей Егор, словно выговор делал. — Они нам всем тут только мешают. Ты, может, хочешь, чтобы Света шубу купила, а она должна вкладывать в мое будущее. Чтобы я не отвлекался.
Ребята за столом потупили взгляды. Светлана почувствовала, как кровь прилила к лицу. Это было не просто унижение — это был плевок в душу ее матери. Он буквально сказал: твой подарок — ничто, а мое безделье — святое.
Светлана почувствовала, как ее желания, о которых он говорил, действительно стали невыносимой, острой болью. Хотелось кричать, разнести этот стол, но она лишь сжала кольцо в руке и посмотрела на Егора. Он стоял, гордый, считая себя правым, а она вдруг поняла: она его больше не боится.
***
Света стояла, сжимая в ладони бабушкино колечко, и чувствовала, как весь воздух в комнате сгустился до плотности бетона. А Егор? А Егор стоял, как победитель. На его лице даже не было злости, только скука, как будто она — всего лишь очередная, приевшаяся проблема, которую он решает на завтрак.
— Ну, Света. Что молчишь? — Егор снисходительно улыбнулся, показывая друзьям, что «жена истерит, как обычно». — Ты же поняла? Поменьше эмоций, побольше дела.
И вот тут что-то в Свете сломалось. Знаете, как лопается перетянутая струна. Не с яростью, не с криком, а с каким-то глухим, внутренним воплем, который вырвался наружу в виде слез. Слезы потекли, крупные, горячие, и она перестала их стесняться.
— Зачем? Скажи мне, Егор, зачем? — голос ее был не громким, а надломленным. Она сделала шаг к нему, и этот шаг был не наступлением, а мольбой. — Зачем ты так со мной? Я же тяну все! Ипотека, еда, твои эти... «креативы». Ты хотя бы попробуй! Попробуй найти работу! Хотя бы попробуй перестать меня унижать перед мамой!
Светлана схватила его за руку, и это было самое ужасное зрелище. Сильная женщина, бухгалтер, которая держит в узде целую фирму, сейчас, на собственном дне рождения, умоляла своего мужа-нахлебника стать человеком.
Анна Петровна отвернулась, закрыв лицо руками. Она не могла на это смотреть — ей было больно за дочь, так больно, словно это ее саму били по лицу.
Егор отдернул руку, как будто она грязная. Его лицо стало серьезным, но не потому, что ему стало стыдно. Нет. Ему стало неудобно.
— Ты что, Света? Ты чего расплакалась-то, как маленькая? Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты меня демотивируешь. Мне нужна поддержка, а ты мне что даешь? Слезы, упреки, твоя мама еще со своими моралями.
Один из его друзей, тот, что с бородкой, вдруг встал.
— Ладно, Егор, мы, наверное, пойдем. Что-то тут… как-то неуютно.
— Куда? Сидеть! — рявкнул Егор. — Вы что, сбегаете от семейной драмы? Света, вот посмотри. Ты сейчас позоришь меня перед партнерами. Какой я бизнесмен, если моя жена истерит из-за какого-то бабкиного кольца? Мне нужна здоровая, сильная жена, а не вот эта обуза. Ты хочешь, чтобы я добился успеха? Тогда научись ждать и молчать.
Он подошел к столу, взял бутылку коньяка и налил себе полную рюмку. Выпил залпом, демонстративно.
— А сейчас вытри слезы и улыбнись. Иначе — какой смысл в твоем этом дне рождения?
Светлана почувствовала, как ее гордость, последние крохи самоуважения, рассыпались в пыль. Она не могла оторваться от него, она все еще цеплялась за крошечную надежду, что вот сейчас он скажет: «Прости, дорогая, я дурак». Но он не сказал. Он лишь посмотрел на нее, как на препятствие. А ее мама? Анна Петровна тихонько выскользнула из кухни, чтобы не видеть этого позора дочери. Светлана поняла: она одна в этой борьбе. Абсолютно одна. Бабушкино кольцо лежало на краю стола, там, куда она его положила в момент своей истерики, как символ униженной надежды.
***
Светлана сидела на стуле, слезы уже высохли, оставив на лице лишь соль. Она смотрела на Егора, который расслабленно потягивал коньяк, и это было дно. Она отдала ему свою гордость, а он просто осушил рюмку. Друзья его, уловив момент, принялись неловко собираться.
— Ну все, Света, завтра с тобой поговорим, — Егор даже не повернулся к ней, обращаясь к уходящим: — Ну, что вы, парни? Садитесь, продолжим.
И тут Анна Петровна. Она вернулась на кухню не через дверь, а словно вышла из небытия. Она была уже не тихой вдовой, а сталью. В руках у нее был старый, пожелтевший файл. Толстый такой, важный.
— Никто никуда не пойдет, — голос ее был ровным, без единой дрожащей нотки. — Мы тут, Егор, продолжим.
Егор поднял бровь:
— Анна Петровна? Вы, что ли, снова о своих моралях? Спрячьте ваши желания, я же сказал!
— Я свои желания прятала, Егор. Слишком долго, — она подошла к нему, и впервые за много лет Егор почувствовал, что она выше его. — А теперь они, мои желания, станут твоей болью.
Она положила файл на стол, прямо рядом с его коньячной рюмкой.
— Света, ты помнишь, как мы брали эту квартиру? — Света лишь кивнула, не понимая, что происходит. — Помнишь, я продала свою дачу, чтобы вам хватило на первый взнос и на ремонт?
— И что? — Егор пожал плечами. — Ну, спасибо. Светка же говорила.
— Так вот, спасибо мне не нужно, — Анна Петровна открыла файл. — Я тогда же, Егор, сразу поняла, кто ты. И как ты живешь. Я сразу сказала юристу: половина квартиры оформляется на Свету, вторая половина — на внучку. На нашу Аленку.
По кухне прокатился стон, но это был не стон Светланы. Это был Егор.
— Ты... Ты что несешь, старая?! — Лицо его пошло пятнами. Он бросился к бумагам, выхватил их.
— Несу правду, зятек. Вот свидетельство. Квартира поделена. Юридически. Ты со Светой — собственники только одной половины. И даже из этой половины, в случае развода, тебе достанется четверть. Никакого твоего «будущего» в этих стенах нет и не будет.
Егор стоял, как пораженный громом. Он только что потерял свой главный актив — удобный диван и крышу над головой, на которую не надо зарабатывать.
Светлана вдруг засмеялась. Горько, нервно, но это был смех освобождения. Она посмотрела на маму. Мама! Ее тихая, скромная мама годами вынашивала план спасения. Это было ее желание — спасти дочь. И это стало болью Егора.
Егор, пытаясь сохранить лицо, крикнул:
— Да что ты можешь мне сделать? Мы в браке! Мне половина положена!
— Положена, — Анна Петровна кивнула. — Но не этой квартиры. И вот тебе мои настоящие желания, Егор, — чтобы ты наконец начал работать. Вон из этого дома, — она обвела взглядом половину квартиры. — Ты мне теперь никто. Я не хочу видеть тебя ни минуты.
Егор, наконец, понял, что не просто потерял квартиру, а потерял свою жизнь. Он бросился к Светлане, пытаясь схватить ее за руку, но она легко отшатнулась.
Светлана встала. Медленно. Слез больше не было. Только ледяное спокойствие. Она подошла к Егору, взяла бабушкино кольцо и надела его.
— Вон, Егор. И даже не пробуй вернуться. Ты меня попросил поменьше хотеть. Я теперь хочу только одного: чтобы ты исчез.
Егор ушел, пнув ногой стул. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что вздрогнули стены. Светлана стояла, глядя на закрытую дверь, и впервые за долгое время почувствовала не боль, а пустоту. Она взглянула на маму, которая плакала, но уже от счастья, и крепко обняла ее.
— Мам, — прошептала Света, сжимая кольцо, — мои желания и правда стали болью. Но твои желания спасли меня.
Впервые она почувствовала: вот оно — начало новой, сильной жизни. Без паразитов. Без лжи. Просто жизнь, которую она сама себе заработала.
Спасибо что читаете истории на моем канале каждый день.
Особая благодарность за ваши классы, репосты и подписку на канал!