— Слушай сюда, Вика! Я все решил, и точка!
Она замерла с телефоном в руке. Игорь стоял в дверях гостиной — красный, взъерошенный, с этим своим упрямым взглядом, который она научилась распознавать за километр. Значит, опять что-то натворил. Опять решил за двоих, не спросив.
— Что ты решил? — голос прозвучал ровнее, чем она ожидала.
— Хватит возмущаться! Моя мама и сестра приедут на Новогодние праздники! И скорее всего останутся надолго!
Вика медленно опустила телефон на стол. В висках застучало. Надолго. Это слово повисло между ними, тяжелое, как камень. Она представила, как эта "надолго" растянется на недели, может, на месяцы. Как Тамара Ивановна займет их спальню, потому что "ей нужна тишина и покой". Как Ирина расположится в кабинете, где Вика по вечерам рисовала свои иллюстрации для детских книг — единственное место в квартире, где она могла побыть одна.
— Игорь, — она встала, чувствуя, как напряжение поднимается от затылка к вискам, — мы же договаривались. После прошлого раза ты обещал...
— Ничего я не обещал! — он махнул рукой, отворачиваясь к окну. — Это моя мать. Моя сестра. Моя квартира, между прочим.
Вот оно. Снова эта песня про "мою квартира". Будто четыре года брака, будто ее зарплата, которую она исправно вкладывала в ремонт, в мебель, в эту чертову кофемашину, которую выбирала его мамочка — будто всего этого не существовало.
— Твоя квартира, — повторила Вика, и в груди что-то сжалось. — Хорошо. А я кто? Квартирантка?
Он обернулся, и на лице его мелькнуло раздражение:
— Не начинай эту драму. Мама плохо себя чувствует, врачи сказали — нужна смена обстановки. А Иришка... у нее проблемы с этим... как его... Максимом. Они расстались.
Конечно расстались. Ирина меняла мужчин как перчатки — каждые полгода новый, каждый раз "тот самый", каждый раз конец света, когда все разваливалось. И каждый раз она приезжала сюда, в их дом, занимала их диван, ела их еду, и главное — непрерывно ныла. О несправедливости жизни. О том, что все мужики — козлы. О том, как ей тяжело. При этом работать она не собиралась — зачем, если можно пожить у братика?
— Сколько раз это уже было? — спросила Вика тихо. — Я сбилась со счета.
— Это моя семья!
— А я?
Он молчал. И этого молчания было достаточно.
Вика прошла на кухню, включила чайник. Руки дрожали — нужно было чем-то их занять. Она достала две чашки, потом подумала и убрала одну обратно. Пусть сам наливает, если хочет. Из гостиной доносились его шаги — нервные, резкие. Он всегда так ходил, когда злился.
Она вспомнила первый приезд Тамары Ивановны. Это было три года назад, на майские. "Всего на недельку", обещал тогда Игорь. Неделька растянулась на месяц. Тамара Ивановна каждое утро проверяла холодильник, цокала языком, мол, разве так хозяйство ведут? Переставляла вещи в шкафах, стирала Викину одежду не с тем порошком, переглаживала постельное белье, потому что "не так сложено". Она не кричала, не скандалила — нет. Она просто методично, день за днем, показывала Вике, что та недостаточно хороша для ее сына.
— Игорюша всегда любил сырники именно так, с изюмом, — говорила она за завтраком, с этой своей сладкой улыбкой. — Не пойму, почему ты их не готовишь.
— Игорь никогда не просил, — отвечала тогда Вика.
— Ну он же мужчина, стесняется. Но я-то знаю, что он любит.
И Игорь молчал. Сидел, уткнувшись в телефон, и делал вид, что не слышит. Вот это молчание ранило больнее любых слов.
А Ирина... Ирина была особой статьей. Тридцать два года, а вела себя как капризная девятнадцатилетняя. Занимала ванную по два часа, оставляла грязную посуду на столе — "забыла, извини". Приводила подруг, и те до трех ночи хихикали в гостиной, обсуждая чужие личные жизни. Когда Вика попросила вести себя потише, Ирина только фыркнула: "Мы что, в монастыре? Расслабься."
Чайник щелкнул. Вика налила себе кипяток, опустила пакетик. Смотрела, как вода темнеет, становится янтарной. Хотелось сейчас оказаться где-то далеко. В своей старой квартире, где жила до брака. Тесной однушке на окраине, где не было дизайнерского ремонта и панорамных окон, зато была тишина. И свобода.
— Вик, — Игорь зашел на кухню, присел на табурет. Голос стал мягче. — Ну пойми. Это же не навсегда.
— В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Ну... тогда были обстоятельства.
— Обстоятельства всегда есть, Игорь. И каждый раз ты ставишь меня перед фактом. Не спрашиваешь, удобно ли мне. Не интересуешься моим мнением. Просто объявляешь: они приезжают, и все.
Он потер лицо ладонями:
— А что я должен делать? Отказать матери? Сказать сестре — страдай сама, мне не до тебя?
— Ты должен был спросить меня. До того, как обещал им. Мы семья, или как?
— Семья, — он кивнул, но взгляд его метнулся в сторону. — Но мама...
— Мама, мама, — Вика поставила чашку на стол резче, чем хотела. — Всегда мама. А я что, не человек? У меня дедлайн через неделю, мне нужно сдать двадцать иллюстраций. Как я буду работать, если твоя мама начнет ходить за мной по пятам и учить жизни? А Ирина будет рыдать в кабинете о своем очередном несчастье?
— Преувеличиваешь.
— Да? — Вика почувствовала, как внутри что-то закипает. — Помнишь, в прошлый раз Тамара Ивановна выкинула мои краски? Сказала, что они воняют и мешают ей спать? Я два месяца собирала эту коллекцию! Профессиональные акриловые краски — не копейки стоят!
— Она не знала...
— Не знала?! На тюбиках же было написано! Она просто решила, что ее комфорт важнее моей работы. И ты встал на ее сторону. Сказал, что я устрою истерику из-за ерунды.
Игорь встал, начал ходить по кухне:
— Слушай, может, хватит вспоминать прошлое? Давай сосредоточимся на настоящем. Они приедут двадцать девятого. У нас есть время подготовиться.
— Подготовиться, — повторила Вика. — К чему? К тому, что я снова стану чужой в собственном доме?
— Это наш дом!
— Твой, — поправила она. — Ты же сам только что сказал.
Повисла пауза. Где-то за стеной соседи включили телевизор — донеслась веселая музыка новогодней рекламы. Скоро праздники. Вика всегда любила Новый год — огни, запах мандаринов, ощущение чуда. А теперь перспектива встретить его с Тамарой Ивановной и Ириной превращала волшебный праздник в пытку.
— Я позвоню им, — сказал Игорь наконец. — Скажу, что у нас мало места. Что пусть мама приезжает, а Иришка... пусть поищет другой вариант.
Вика посмотрела на него. Хотела верить. Но уже знала, чем это кончится. Он позвонит. Тамара Ивановна скажет что-нибудь про больное сердце, про то, как она всю жизнь ради него старалась. Ирина заплачет — у нее это хорошо получалось. И Игорь сдастся. Как всегда.
— Давай так, — сказала Вика медленно. — Если они приезжают — я уезжаю. К своим родителям. На все праздники.
— Что?! — он уставился на нее. — Ты чего, совсем? Мы же вместе Новый год должны встретить!
— Вместе, — усмехнулась она. — С твоей мамой, которая будет комментировать каждое мое движение? С сестрой, которая...
Телефон Игоря зазвонил. Он глянул на экран — и лицо его вытянулось.
— Мама, — сказал он виноватым тоном и вышел в коридор.
Вика осталась стоять на кухне. В окно виднелись огни соседних домов, гирлянды на балконах. Люди готовились к празднику. Покупали подарки, планировали меню, предвкушали веселье. А она чувствовала только усталость. Такую глубокую, въевшуюся в кости усталость — от того, что всегда на втором месте. От того, что ее мнение не важно. От того, что в этом доме, который она обустраивала, в который вкладывала душу и деньги, ей отведена роль статистки.
Из коридора донесся голос Игоря — мягкий, заботливый:
— Мам, ну не переживай... Конечно, приезжай... Да, Иришку тоже... Как не хватает места? Хватит... Нет, Вика не против...
Значит, все. Решено без нее. Опять.
Вика допила остывший чай и пошла в спальню. Достала из шкафа старый рюкзак — тот самый, с которым когда-то уезжала в студенческие поездки. Свобода, приключения, ночные разговоры с подругами... Где все это делось?
Она начала складывать вещи.
Игорь вернулся минут через десять. Увидел рюкзак на кровати — и застыл.
— Ты куда собралась?
— К родителям. Говорила же.
— Вика, прекрати, — он подошел ближе, попытался взять ее за руку, но она отстранилась. — Не устраивай сцен. Ну приедут они, ну поживут немного. Это же не конец света.
— Для тебя — нет.
Она продолжала укладывать вещи: джинсы, свитера, косметичку. Движения четкие, механические. Если сейчас остановиться — сорвется. Заплачет. А плакать при нем она не хотела. Не даст ему этого удовольствия — видеть, как она ломается.
— Послушай, — Игорь сел на край кровати, — я понимаю, что тебе некомфортно...
— Некомфортно? — она обернулась. — Игорь, это не про комфорт. Это про уважение. Про то, что мое мнение в этой семье ничего не значит.
— Значит! Просто сейчас...
— Сейчас что? Сейчас твоя мама важнее? Как и всегда?
Он молчал, глядя в пол. Этот взгляд — виноватый, растерянный — раньше действовал на Вику. Она жалела его, шла на уступки. Но сейчас жалость куда-то испарилась. Осталась только злость. И обида — глубокая, застарелая, как заноза под кожей.
— Вспомни прошлое лето, — сказала Вика, застегивая рюкзак. — Мы планировали поехать в Карелию. Я полгода этого ждала, билеты купила, домик забронировала. А потом позвонила твоя мама и сказала, что ей одиноко. И что ты сделал?
— Мы же потом съездили...
— Через три месяца! Осенью! Когда все уже не то! — голос ее сорвался на крик, но Вика не сдержалась. — И мы провели там не неделю, как планировали, а выходные. Потому что Ирине срочно понадобилась твоя помощь с переездом!
— Она моя сестра...
— А я кто?! — Вика швырнула в рюкзак еще одну кофту. — Я твоя жена! Четыре года, Игорь. Четыре года я терплю это. Каждый раз уступаю. Каждый раз думаю — ладно, сейчас потерплю, потом будет лучше. Но не становится лучше!
Он встал, попытался обнять ее, но Вика отодвинулась:
— Не надо.
— Викуль...
— Не называй меня так. Ты потерял это право в тот момент, когда сказал — моя квартира.
Повисла тишина. Тяжелая, вязкая. Игорь стоял посреди спальни, и впервые за долгое время Вика увидела на его лице настоящее замешательство. Будто он только сейчас начал понимать, что происходит.
— Я не хотел...
— Хотел. Именно это ты и имел в виду. Что это твое пространство, твоя территория. А я здесь временно. До тех пор, пока удобно.
— Это неправда!
— Правда, — устало сказала Вика и села на кровать рядом с рюкзаком. — Игорь, я люблю тебя. Любила. Не знаю уже. Но я точно знаю — так больше нельзя. Я не хочу встречать Новый год в доме, где меня не слышат. Где мне приходится выпрашивать право на собственное мнение.
Он сел рядом, опустил голову на руки:
— Что мне делать? Отказать маме? Она меня проклянет.
— А меня ты уже проклял. Только молча.
Телефон Игоря снова зазвонил. Ирина. Он посмотрел на экран, потом на Вику — и сбросил вызов. Это было неожиданно.
— Я позвоню им завтра, — сказал он тихо. — Скажу, что у нас не получается их принять. Что мы... что у нас свои планы.
Вика хотела поверить. Но знала — завтра он передумает. Тамара Ивановна умела давить на чувство вины как никто другой. "Я тебя родила, выкормила, всю жизнь на тебя положила — а ты теперь из-за какой-то бабы от матери отказываешься?" Именно так она скажет. И Игорь сломается.
— Поживем — увидим, — сказала Вика и поднялась. — А пока я еду к родителям. На несколько дней. Мне нужно подумать.
— О чем?
Она посмотрела ему в глаза:
— О нас. О том, есть ли у нас будущее.
— Вика, не говори так! — он вскочил, схватил ее за плечи. — Мы же справимся!
Она высвободилась:
— Игорь, мы ничего не справляемся. Мы просто существуем. И с каждым разом мне все труднее дышать в этом существовании.
Вика взяла рюкзак, куртку, сумку с ноутбуком. Игорь стоял посреди комнаты — растерянный, словно не верящий, что это происходит по-настоящему. Она прошла мимо него в коридор, надела ботинки.
— Когда вернешься? — спросил он из спальни.
— Не знаю.
Дверь закрылась за ней с негромким щелчком. Вика спустилась по лестнице — лифт она терпеть не могла — и вышла на улицу. Ударил морозный воздух, запахло снегом и хвоей — кто-то тащил домой елку. На улице горели фонари, из окон домов лились теплые огни. Вика достала телефон, вызвала такси.
Пока ждала машину, написала маме: "Еду к вам. Все объясню при встрече."
Ответ пришел моментально: "Ждем, солнышко. Всегда рады."
Вика сглотнула комок в горле. Вот оно — настоящее тепло. Не показное, не из чувства долга. Просто любовь. Без условий и претензий.
Такси подъехало быстро. Вика забралась на заднее сиденье, назвала адрес. Машина тронулась, и она обернулась — посмотреть на окна их квартиры. Там горел свет. Игорь, наверное, стоял и смотрел вниз. Или уже звонил маме, извинялся, объяснял, что жена устроила истерику.
Неважно.
Сейчас важно было только одно — уехать. Подальше от этого дома, который перестал быть домом. От человека, который перестал быть опорой. От жизни, в которой она чувствовала себя лишней.
А что будет дальше — покажет время.
Прошло три дня
Вика сидела на кухне у родителей, пила кофе и смотрела в окно. Снег падал крупными хлопьями, ложился на крыши гаражей, на ветки старой рябины во дворе. Тихо. Спокойно. Никто не врывался с претензиями, не учил жить, не требовал объяснений.
Мама готовила обед, насвистывая что-то себе под нос. Отец читал газету, изредка поглядывая на дочь. Они не спрашивали лишнего. Просто были рядом. Это и требовалось.
Телефон Вики разрывался. Игорь звонил каждые два часа. Писал сообщения — длинные, сбивчивые. "Прости", "Давай поговорим", "Я все понял", "Вернись". Она не отвечала. Не потому что мстила — просто не знала, что сказать. Слова закончились еще там, в квартире, когда она собирала рюкзак.
Вчера вечером позвонила Тамара Ивановна. Вика, не подумав, приняла вызов.
— Виктория, это что за детский сад? — голос был ледяным. — Из-за твоих капризов мой сын теперь мечется как ошпаренный. Ты хоть понимаешь, что творишь?
— Понимаю, — спокойно ответила Вика. — Наконец-то начала понимать.
— Что ты себе позволяешь?! Я его мать!
— А я его жена. Которую он не слышит.
— Жена должна подстраиваться! Уступать! А не устраивать истерики!
— Я четыре года уступала, Тамара Ивановна. Думаю, достаточно.
И отключилась. Руки тряслись, сердце колотилось — но внутри появилось что-то новое. Легкость. Свобода. Впервые за долгое время она не оправдывалась, не извинялась, не пыталась угодить.
Сегодня утром пришло сообщение от Ирины: "Вика, ну ты чего? Игорь совсем места себе не находит. Да ладно тебе, мы же не монстры какие-то. Приезжай, отметим Новый год нормально."
Нормально. Для них нормально — это когда Вика на вторых ролях, когда терпит, молчит, прогибается.
— Солнышко, — мама присела рядом, накрыла ее руку своей, — ты решила уже, что будешь делать?
Вика посмотрела на нее. Мама постарела за последние годы — седина в волосах, морщинки у глаз. Но глаза все те же — добрые, понимающие.
— Не знаю, мам. Я люблю его. Но не могу больше так жить.
— А он? Он любит тебя?
Вика задумалась. Любит ли? Или просто привык? Удобно ведь — жена, которая готовит, убирает, не скандалит. Которая всегда уступит, всегда поймет.
— Наверное, любит, — сказала она неуверенно. — По-своему.
— По-своему — это не всегда достаточно, — тихо сказала мама. — Любовь без уважения — это не любовь. Это привычка.
В дверь позвонили. Отец пошел открывать. Послышались голоса, шаги — и в кухню вошел Игорь. Бледный, не выспавшийся, в мятой куртке. Он посмотрел на Вику — и она увидела в его глазах что-то, чего не видела давно. Страх. Настоящий, неприкрытый страх потерять ее.
— Можно с тобой поговорить? — спросил он.
Вика кивнула. Они вышли в коридор.
— Я позвонил маме, — сказал Игорь, не отводя взгляда. — Сказал, что они не приедут. Что нам нужно побыть вдвоем. Что я должен научиться ставить нашу семью на первое место.
— И что она ответила?
— Назвала меня предателем. Повесила трубку. — Он усмехнулся горько. — Ирина тоже не в восторге. Но это их проблемы. Моя проблема — это ты. То, что я могу тебя потерять.
Вика молчала. Внутри все сжалось — хотелось верить, но страшно было обмануться снова.
— Прости меня, — продолжил Игорь. — За все. За квартиру, которая "моя". За то, что не слышал тебя. За маму, за Иришку. За то, что ставил их выше тебя. Я правда идиот.
— Игорь...
— Подожди. Дай договорю. — Он взял ее за руки. — Я не обещаю, что сразу все изменится. Наверное, буду ошибаться еще. Но я хочу попробовать. Хочу научиться быть настоящим мужем. Не маменькиным сынком. Не братом, который всех спасает. А мужем. Твоим мужем.
Слезы подступили к горлу. Вика сглотнула:
— А если они снова...
— Снова приедут — встретим их в кафе. В гостях — час-два, не больше. Наш дом — это наша территория. Наша с тобой.
Она посмотрела ему в глаза. Искала ложь, но нашла только искренность. И усталость. И решимость.
— Хорошо, — тихо сказала Вика. — Попробуем.
Он обнял ее — крепко, отчаянно. И впервые за долгое время в этих объятиях не было чувства долга. Была любовь. Настоящая, живая.
А за окном продолжал падать снег, укутывая мир в белую тишину. Впереди был Новый год. Новая жизнь. Может быть, новое начало.
Они справятся. Или нет. Но теперь — как минимум — попробуют. Вместе.