Мороз в тот вечер стоял такой, что воздух казался густым и колючим. Яркое, холодное солнце уже скатилось за крыши многоэтажек, оставив после себя багровый, тревожный след на горизонте. Инна шла по тротуару, стараясь дышать через раз, чтобы ледяной воздух не обжигал легкие. Тонкое пальто, купленное еще в «прошлой» жизни, давно не грело, а подошвы сапог, которые она в третий раз относила в ремонт, безнадежно промерзли.
В руках были тяжелые пакеты. Сегодня удалось купить курицу по акции и пару килограммов яблок — младшему, Ванюшке, очень хотелось витаминов. Инна мечтала только об одном: поскорее оказаться в тепле, снять старую обувь и просто посидеть в тишине хотя бы пять минут.
Она вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж, тяжело дыша. Лифт снова не работал, но она уже привыкла воспринимать это как вынужденную зарядку. Дома пахло уютом — дети уже вернулись из школы.
— Мам, это ты? — из кухни высунулся старший, шестнадцатилетний Саша. — Ого, сколько сумок. Давай помогу.
Он ловко перехватил пакеты, и Инна благодарно привалилась к стене, чувствуя, как покалывает отогревшиеся пальцы. Взгляд её упал на фотографию мужа в рамке на полке. Андрей. Прошло уже четыре года, как его не стало, а боль всё ещё иногда накатывала внезапно, словно ледяная волна.
Инна прошла на кухню, опустилась на табуретку. Саша уже поставил чайник.
— Бабушка звонила, — буднично сообщил сын, разбирая продукты. — Просила, чтобы ты завтра заехала. Говорит, шторы надо перевесить, а у неё спина болит.
Инна устало прикрыла глаза. Память мгновенно унесла её на семь лет назад, в ту самую кухню родительского дома, где решалась судьба дедушкиного наследства.
Тогда дедушка, мамин отец, ушел тихо, во сне. После него осталась добротная трехкомнатная квартира в историческом центре города и крепкая дача с большим садом. Инна тогда только-только родила Ванюшку, и они с Андреем жили в тесной однушке, взятой в ипотеку. Андрей работал на двух работах, стараясь обеспечить семью, но денег всё равно не хватало.
Они сидели за столом: Инна с младенцем на руках, Андрей, мать — Галина Петровна — и младший брат Роман. В кухне стоял тяжелый запах сердечных капель, смешанный с ароматом жареного лука — мать затеяла картошку, словно пытаясь привычной едой заглушить неловкость момента.
— Вот что я решила, — твердо сказала тогда Галина Петровна, отодвигая тарелку. — Дедушка хотел, чтобы в семье был порядок. По закону вы с Ромкой наследники. Но давайте по совести.
Инна замерла, предчувствуя недоброе.
— Инночка, у тебя муж — кремень, Андрей парень хваткий, всё в дом несет, — мать посмотрела на зятя, но взгляд её был холодным. — У вас уже есть жилье, пусть и в ипотеку, зато свое. А Ромочке надо жизнь начинать. Ему жениться пора, гнездо вить. Куда он молодую жену приведет? К нам в двушку?
— Мам, но ипотека нас душит, — тихо вставила Инна. — Если бы мы продали дедушкину квартиру и поделили деньги, мы бы закрыли долг. У нас трое детей, нам расширяться надо.
Галина Петровна даже не дала ей договорить. Она хлопнула ладонью по столу, так что ложки в стаканах звякнули.
— Откажись от наследства в пользу брата, тебе муж и так квартиру купит! — потребовала мать. — Не будь эгоисткой, Инна. Ты старшая, ты должна понимать: Роме — мужчине — нужен старт. А ты за мужем, как за каменной стеной. Стыдно сестре у младшего брата кусок изо рта вырывать.
Инна посмотрела на Романа. Брат сидел, уткнувшись в новый смартфон, и старательно делал вид, что его это не касается, хотя кончики ушей у него пылали от предвкушения легкой наживы.
Андрей тогда только тяжело вздохнул и сжал руку жены под столом. Он не хотел скандалов.
— Ладно, Иннусь. Не переживай. Справимся. Главное, чтобы в семье мир был. Подпиши, раз мать так просит.
И Инна подписала. Отказалась и от квартиры, и от дачи. Роман мгновенно преобразился: из вечно ищущего себя юноши он превратился в «успешного инвестора». Продал дедушкину «трешку», купил себе квартиру в новостройке премиум-класса и дорогой немецкий внедорожник. Дачу он тоже быстро сбыл какому-то застройщику, заявив, что огурцы на грядках — это прошлый век.
Пока Андрей был жив, Инна старалась не думать о несправедливости. Но четыре года назад привычный мир рухнул. Обширный инфаркт у мужа прямо на рабочем месте — и Инна осталась одна с тремя детьми и недоплаченной ипотекой.
Она вспомнила, как через месяц после похорон пришла к брату. Рома тогда как раз праздновал покупку новой мебели. В квартире пахло дорогим кожей и свежим ремонтом.
— Ром, мне очень тяжело, — начала она, смущаясь своего поношенного вида. — Страховка покрыла только часть долга. Банк грозит штрафами. Ты не мог бы одолжить мне денег? Хотя бы ту сумму, что полагалась мне от продажи дачи. Я буду отдавать, честно.
Роман лениво потягивал кофе из дорогой капсульной машины.
— Инн, ну ты даешь. Я сейчас сам на мели. Вложился в один проект, всё в обороте. Да и пойми, у меня статус, я не могу на трамвае ездить. А тебе... Ну, найди работу вторую. Ты ж бухгалтер, всегда копеечку найдешь.
Инна тогда ушла, глотая слезы. Она действительно нашла вторую работу. И третью. Утром — в офисе, вечером — уборка помещений в торговом центре, по ночам — чужие отчеты. Она буквально таяла на глазах, превращаясь в тень.
— Мам, чай остывает, — голос Саши выдернул её из тяжелых воспоминаний. — Ты опять о бабушке думаешь?
— Да так, Саш... — Инна сделала глоток. Чай был крепким и горячим, он немного придал сил. — Завтра надо зайти к ней.
— Зачем? Чтобы она опять рассказывала, какой дядя Рома молодец, что её в ресторан сводил, пока ты ей полы мыла? — в голосе сына промелькнула непривычная горечь.
— Саша, она мать.
— Она тебя не жалеет, мам. Ты на две смены пашешь, спишь по пять часов. Я же вижу.
Инна промолчала. Она не знала, что сказать сыну, который в шестнадцать лет видел правду яснее, чем она сама в тридцать пять.
На следующий день она всё же зашла к Галине Петровне. Мать жила в своей старой двухкомнатной квартире, которая теперь казалась Инне музеем потерянного времени. Повсюду стояли подарки Романа — вычурные вазы, какие-то бесполезные позолоченные статуэтки. На стене висел огромный плазменный телевизор, который мать почти не включала — слишком сложно было разобраться с пультом.
— Ой, пришла наконец-то, — Галина Петровна сидела в кресле, поджав губы. — А я уж думала, не дождусь. Шторы вон, видишь, запылились. Ромочка обещал клининг прислать, да занят он, бизнес у него. Давай, дочка, лезь на стремянку.
Инна молча сняла шторы, закинула их в стиральную машину. Руки ныли, спина отозвалась резкой болью.
— Мам, а Рома давно заходил? — спросила она, протирая карниз.
— На прошлой неделе был! Привез икры баночку, конфет дорогих. Красавец, весь в отца. Говорит, новую машину присматривает, старая уже не по статусу. Молодец мальчик, умеет жить.
— Рада за него, — Инна не удержалась от иронии. — А то, что у Ванюшки зимней куртки нет, Рому не беспокоит? Я у него просила в долг на прошлой неделе, он сказал — денег нет.
Галина Петровна тут же вскинулась, её лицо пошло пятнами.
— Хватит лезть к брату, у него своя семья! Ему нужно жену в свет выводить, связи налаживать. А ты вечно со своими проблемами. У тебя дети уже большие, помогать должны. Сашка вон лоб какой вырос, пусть идет вагоны разгружает.
— Ему шестнадцать, мама. Ему учиться надо, чтобы не так, как я, полы мыть.
— Все учились, — отмахнулась мать. — И вообще, не смей завидовать брату. Я ему наследство отдала, потому что видела в нем потенциал. И не ошиблась. А ты... ну что ты? Обычная баба, каких миллионы.
Инна закончила со шторами и ушла, не дожидаясь чая. В груди пекло от несправедливости. Она не завидовала машине или икре. Она просто хотела, чтобы её тоже считали за человека.
Прошло еще несколько месяцев. Наступила весна, но легче не стало. На основной работе сократили зарплату, а подработка в торговом центре стала забирать последние силы. Однажды Инна просто не смогла встать утром — закружилась голова, она осела на пол, тяжело дыша.
Саша нашел её в коридоре. Он ничего не сказал, только помог матери дойти до кровати и сам вызвал врача. А потом он взял её телефон и нашел в списке контактов номер бабушки.
Инна спала под действием лекарств, когда Саша пришел к Галине Петровне. Он не стал звонить в дверь, у него были ключи — бабушка сама дала их когда-то на случай «если спину прихватит».
Он вошел в гостиную, где Галина Петровна как раз пила чай, рассматривая каталог каких-то заграничных туров, присланный Романом.
— О, Сашенька! — удивилась она. — А чего без звонка? Мать прислала? Шторы высохли?
Саша подошел к столу и сел напротив бабушки. Он не суетился, не кричал. Его взгляд был тяжелым, как у покойного Андрея.
— Мама не прислала. Мама в обморок упала утром. Врач сказал — крайнее истощение и нервный срыв.
Галина Петровна нахмурилась, отставляя чашку.
— Ну, бывает. Весна, авитаминоз. Пусть попьет витамины, полежит денек.
— Полежит? — Саша усмехнулся, и от этой усмешки старушке стало не по себе. — Ей нельзя лежать. Ей завтра на три работы идти, чтобы мы не голодали. Пока ваш Ромочка по ресторанам ходит на деньги, которые должны были принадлежать маме.
— Что ты такое говоришь, щенок? — вскинулась Галина Петровна. — Какое наследство? Это было моё решение!
— Я знаю всё, бабушка. Я нашел старые документы и переписки мамы с папой. Я знаю, как вы заставили её отказаться от доли. Из-за вас мама умирает на работе. Вы каждый день высасываете из неё жизнь, заставляя её чувствовать себя виноватой за то, что она просто хочет выжить.
— Да как ты смеешь... — мать Инны попыталась встать, но Саша жестом заставил её сесть обратно.
— Я пришел сказать одно. Вы нам больше не родные. Ни вы, ни дядя Рома. Мы больше не придем сюда мыть полы, перевешивать шторы или слушать, как вы гордитесь своим сыном-вором.
— Вор?! Ромочка — бизнесмен!
— Он взял то, что ему не принадлежало по совести. И вы ему в этом помогли. Вы поставили одного ребенка выше другого, и тем самым убили нашу семью.
Галина Петровна начала оправдываться, заговорила про традиции, про то, что мужчине важнее иметь капитал, но Саша уже не слушал. Он положил ключи на стол.
— Мама больше не придет. И я не приду. И Катя с Ваней тоже. Живите в своем музее, бабушка. Надеюсь, Рома приедет к вам, когда вам действительно станет плохо. Но что-то мне подсказывает, что он пришлет в лучшем случае курьера с цветами.
Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Когда Инна пришла в себя и узнала о поступке сына, она сначала испугалась. Старая привычка быть «послушной дочерью» еще давала о себе знать. Но глядя на решительные лица детей, она вдруг поняла, что они правы.
Галина Петровна пыталась звонить. Сначала требовала извинений, потом плакала, жаловалась на сердце. Но Инна, впервые в жизни, не бросилась на помощь. Она спокойно отвечала:
— Мама, у меня смена. Позвони Роме, он свободен.
Роман тоже объявился через пару недель. Позвонил Инне, в голосе слышалось раздражение.
— Инк, ты чего там устроила? Мать жалуется, Сашка хамит. Давай завязывай с этим цирком. Поезжай к ней, приберись, а то у неё давление.
— Ром, а почему ты не съездишь? — спросила Инна, продолжая сводить дебет с кредитом в ночном отчете.
— Ты издеваешься? Я на сделке, у меня тендер на пятьдесят миллионов! Мне некогда тряпкой махать.
— Вот и мне некогда. Я на трех работах. До свидания, Рома.
Она заблокировала номер брата. Это было странное, почти пугающее чувство свободы.
Прошло два года. Жизнь Инны начала меняться. Без постоянного психологического гнета со стороны матери и чувства вины перед братом, у неё словно открылось второе дыхание. Она нашла более оплачиваемую работу в крупной компании, ипотека была почти выплачена.
Саша закончил школу и поступил в университет на бюджет. Он подрабатывал, помогая матери, и в доме наконец-то воцарился покой.
Однажды Инна встретила на улице бывшую соседку своей матери. Та, завидев Инну, запричитала:
— Ой, Инночка, как ты похорошела! А Галина-то Петровна совсем сдала. Сидит одна, Ромка-то её почти не навещает. Оказалось, прогорел он со своим бизнесом, квартиру заложил, машину продал. Живет теперь где-то на съемном жилье, от долгов бегает. К матери только за пенсией заходит.
Инна слушала это, и в душе не шевелилось ничего. Ни радости, ни сочувствия.
— Она про тебя часто спрашивает, — продолжала соседка. — Говорит, внуков хочет увидеть. Обижается, что не приходят.
— Внуки сами решили, — спокойно ответила Инна. — Они взрослые люди.
Тем же вечером к ней подошел Саша.
— Мам, мне тетя Валя звонила. Бабушка просит прийти. Говорит, заболела сильно.
Инна посмотрела на сына.
— И что ты думаешь?
Саша сел рядом, положил руку на плечо матери.
— Знаешь, я долго думал. Нас учили прощать. Но прощение — это когда человек осознал, что сделал больно. А бабушка... она просто хочет, чтобы ей снова было удобно за твой счет. Она ставит одного ребенка выше другого даже сейчас, жалея Рому за его неудачи больше, чем тебя за твою тяжелую жизнь. Мы не пойдем, мам. У нас есть своя семья. Настоящая.
Инна кивнула. Она понимала, что это решение — не от злости. Это был закон жизни. Если ты годами выжигаешь землю вокруг себя, не жди, что на ней вырастут цветы, когда тебе станет холодно.
Они сели ужинать. Ванюшка увлеченно рассказывал про школу, Катя делилась успехами в художественной студии. В квартире было тепло, светло и, главное, спокойно.
Инна смотрела на своих детей и знала: Андрей бы ими гордился. Они выросли честными, сильными и способными защитить тех, кого любят. А наследство... Настоящее наследство — это не квартиры и дачи. Это та любовь и та правда, которую они сохранили, несмотря ни на что.
Вечером, когда дети легли спать, Инна вышла на балкон. На улице была тихая, звездная ночь. Мороза больше не было, пахло весной и новой жизнью. Она знала, что впереди еще много трудностей, но теперь она была не одна. С ней была её сила — её дети, которые научили её самому главному: уважать себя и не давать в обиду свою душу.
Она закрыла глаза и впервые за много лет улыбнулась по-настоящему легко. Всё закончилось. И всё только начиналось. Каждый в итоге получил то, что заслужил: кто-то — золотую пыль, которая разлетелась при первом ветре, а кто-то — крепкое плечо и верное сердце, которое не продается ни за какие богатства мира. И да преумножится это счастье, потому что оно — настоящее.