Поздний ноябрьский вечер давил на окна тяжелой сырой мглой. Ольга остановилась у подъезда, перехватила поудобнее пакеты с продуктами, которые врезались в ладони, и глубоко вздохнула, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Возвращаться домой не хотелось. Это чувство, липкое и неприятное, преследовало её последние полгода, но сегодня оно было особенно острым. Пятый этаж, лифт, как назло, снова не работал — табличка «Техническое обслуживание» висела на дверях уже третьи сутки, словно издевательство над её артритом и усталостью после двенадцатичасовой смены в бухгалтерии.
Она поднималась медленно, считая ступени. На третьем этаже пришлось остановиться и передохнуть. В пакете звякнули банки — горошек, кукуруза, дорогая ветчина. У мужа завтра день рождения. Юбилей, пятьдесят пять лет. Ольга планировала этот день три месяца: откладывала с премий, урезала себя в обедах, даже отказалась от курса массажа, который был ей жизненно необходим, лишь бы накрыть стол «по-людски». Сергей любил, чтобы было богато, чтобы гости хвалили, чтобы «как у людей».
Дверь квартиры открылась не сразу. Замок заедал, требуя мужской руки, но Сергей все никак не мог собраться его смазать. То спина болит, то футбол, то «Оленька, ну потерпи до выходных». Эти «выходные» тянулись уже второй год.
Войдя в прихожую, Ольга сразу поняла: они не одни. Из кухни доносился громкий смех, звон посуды и запах дешевых, приторных духов, от которых у неё мгновенно начинала болеть голова. Золовка. Галина. И, судя по басу, её великовозрастный сын Пашенька.
Ольга тихо поставила пакеты на пол, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Она просила, умоляла Сергея: «Давай завтра посидим спокойно, только своей семьей, я устала, мне нужно подготовиться». Но он, видимо, снова не смог отказать «родной крови».
— О, хозяюшка явилась! — голос Галины прозвучал как труба иерихонская. Она выплыла в коридор, держа в руках надкушенный бутерброд с той самой икрой, которую Ольга прятала в глубине холодильника для завтрашних тарталеток. — А мы тут решили сюрприз сделать! Сереньку поздравить заранее, а то завтра у Паши дела, не сможет вырваться.
Сергей показался следом. Вид у него был виноватый, но в то же время какой-то заискивающий. Он суетился вокруг сестры, словно паж при королеве.
— Олюш, ну ты чего там застыла? Проходи, раздевайся. Галочка вот проездом была, заскочила...
— Вижу, — сухо ответила Ольга, снимая пальто. Ноги гудели. — И икру мою вы тоже нашли. Молодцы. Это вообще-то на праздничный стол.
— Ой, да ладно тебе, Оль! — махнула рукой Галина, и крошки хлеба полетели на коврик. — Жалко, что ли? Для родни-то? Мы ж не чужие люди. Ты вон сколько накупила, еще одна банка не убудет. Ты у нас женщина обеспеченная, главбух как-никак.
Ольга промолчала. Спорить с Галиной было все равно, что пытаться остановить товарный поезд зонтиком. Она прошла на кухню. Стол был завален грязной посудой, хотя она уходила утром, оставив идеальную чистоту. В центре красовалась пустая бутылка коньяка — того самого, армянского, который стоял в серванте "на особый случай" уже лет пять.
Паша, племянник двадцати семи лет, сидел, развалившись на её любимом стуле, и ковырял вилкой в банке с маринованными грибами.
— Теть Оль, привет. А есть что посерьезнее? А то грибы — это так, баловство. Мяса бы.
Сергей тут же подскочил:
— Сейчас, сейчас, Пашка. Оля принесла наверняка. Олюш, там буженина была в пакете, нарежь мальчику, он с дороги, голодный.
Ольга посмотрела на мужа. В его глазах не было ни капли сочувствия к её усталости, только страх, что сестра обидится, что подумают, будто он плохой хозяин.
— Мясо будет завтра, — отрезала Ольга, начиная разбирать пакеты. — Сегодня у нас чай. И всё. Я устала, мне завтра у плиты стоять весь день.
В кухне повисла тишина. Галина поджала губы, превратив их в куриную гузку.
— Ну вот, началось, — протянула она, обращаясь к Сергею, словно Ольги тут не было. — Я ж говорила, Сереж, жена у тебя строгая. Копейку лишнюю пожалеет. А мы к вам со всей душой...
— Галя, перестань, — робко начал Сергей, но тут же сник под взглядом сестры.
— А что перестань? Я правду говорю. Помнишь, как мама, царствие ей небесное, говорила? «Ольга твоя только о себе думает». Вот и сейчас. Брат родной юбилей отмечает, а она кусок мяса племяннику зажала.
Ольга сжала край столешницы так, что побелели костяшки пальцев.
— Я не зажала, Галя. Я только что пришла с работы. Я двенадцать часов сводила баланс, чтобы у твоего брата завтра был стол, подарки и праздник. А вы пришли, съели икру, выпили коллекционный коньяк и еще претензии предъявляете?
— Мы гости! — взвизгнула Галина. — Гостей принято встречать, а не кусками попрекать! Паша, вставай, пошли отсюда. Нам тут не рады. Видимо, мы рылом не вышли для такой элитной квартиры.
Это был спектакль. Ольга знала этот сценарий наизусть. Сейчас они начнут демонстративно собираться, Сергей начнет их умолять остаться, сунет Паше денег «на такси» (сумму, равную недельному бюджету на продукты), а потом будет неделю ходить мрачнее тучи и винить Ольгу в черствости.
Так и вышло. Сергей бросился к сестре:
— Галочка, ну не кипятись! Оля просто устала, она не со зла. Садитесь, сейчас я сам все нарежу. Оль, ну что ты в самом деле? Дай ты эту буженину.
Ольга молча достала упаковку мяса и бросила её на стол.
— Ешьте.
Потом развернулась и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь.
Сквозь стену она слышала приглушенные голоса. Галина что-то жарко шептала, Сергей оправдывался, Паша гоготал. Ольга легла на кровать прямо в одежде, глядя в потолок. Слезы, горячие и злые, катились по вискам.
Сколько это продолжается? Десять лет? Пятнадцать? С тех пор, как они поженились, родня Сергея прочно обосновалась на её шее. Сначала это были мелочи: «Одолжи до зарплаты», которая никогда не наступала. Потом пошли просьбы покрупнее: помочь Гале с ремонтом («она же одна ребенка тянет!»), оплатить Паше институт («мальчику нужно образование, а у тебя связи!»), купить лекарства маме («ты же богатая, тебе ничего не стоит»).
Ольга не была богатой. Она была трудолюбивой. Она пахала на двух работах, брала подработки на дом, не спала ночами в отчетные периоды. А Сергей... Сергей был «хорошим человеком». Он работал инженером в НИИ за копейки, гордился своей интеллигентностью и тем, что «не торгаш». Деньги в дом приносила Ольга, а Сергей их распределял. Точнее, распределяла их его совесть перед родственниками.
Час спустя, когда дверь наконец хлопнула и в квартире стало тихо, Сергей вошел в спальню. От него пахло тем самым коньяком и чувством вины.
— Ушли, — сообщил он, присаживаясь на край кровати. — Обиделись, конечно. Галя плакала. Говорит, ты её ненавидишь.
Ольга не пошевелилась.
— А я должна её любить? За что, Сережа? За то, что она приезжает раз в месяц, чтобы выпотрошить наш холодильник и твой кошелек?
— Не начинай, — поморщился муж. — У неё жизнь тяжелая. Мужика нет, сын неприкаянный...
— А у меня жизнь легкая? — Ольга резко села. — Я, по-твоему, из железа сделана? Ты хоть раз спросил, как я себя чувствую? У меня давление скачет вторую неделю, а я сумки таскаю, чтобы тебе праздник устроить!
— Ну я же не просил такого размаха! — воскликнул он, и это было самое обидное. — Можно было просто картошки сварить!
— Картошки? — Ольга горько усмехнулась. — А кто мне месяц назад ныл, что хочет посидеть с мужиками с работы, как Петрович, «чтоб стол ломился»? Кто список гостей составил на пятнадцать человек?
Сергей замолчал, теребя край одеяла.
— Ладно, проехали. Тут другое дело... Галя не просто так приезжала. У них беда, Оль.
Сердце Ольги пропустило удар. «Беда» у Галины случалась с регулярностью смены сезонов.
— Что на этот раз? Пашу в армию забирают? Или снова трубу прорвало и соседей залили?
— Хуже. Паша... в историю вляпался. Кредит взял. Микрозайм. Хотел бизнес открыть, телефоны перепродавать, а его кинули. Там проценты капают бешеные, коллекторы уже звонят. Угрожают.
Ольга закрыла глаза. Она знала, что последует дальше.
— Сколько? — спросила она мертвым голосом.
— Триста тысяч. С процентами уже триста пятьдесят.
— И?
— Оль... — Сергей взял её за руку, и его ладонь была влажной и противной. — У нас же есть на вкладе. Те, что мы на дачу откладывали. Давай поможем? Это же вопрос жизни и смерти. Они его убьют или покалечат. Галя в ногах валялась, плакала...
Ольга выдернула руку.
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я не дам денег. Эти деньги — на крышу на даче. Ты забыл, что она течет? Что мы ведра ставим каждый дождь? Мы копили их три года.
— Да черт с ней, с крышей! — взорвался Сергей. — Тут человека спасать надо! Племянника моего! Ты что, хочешь, чтобы его в лесу закопали?
— Паше двадцать семь лет, Сережа! — закричала Ольга, вскакивая с кровати. — Он здоровый лоб! Пусть идет работать! Пусть грузчиком идет, таксистом, дворником! Почему я должна расплачиваться за его глупость?
— Потому что мы семья!
— Семья? — Ольга истерически рассмеялась. — Семья — это мы с тобой. А они — паразиты! Сколько раз мы его «спасали»? Когда он разбил чужую машину? Когда проиграл деньги в ставках? Когда «потерял» телефон? Хватит!
— Ты жестокая, — тихо сказал Сергей, глядя на неё с ненавистью. — Деньги тебя испортили. Ты стала как калькулятор. Только цифры в голове. А души нет.
— Ах, души нет? — Ольга задохнулась от обиды. — А кто тебе зубы вставил в прошлом году за двести тысяч? Моя бездушная зарплата? Кто тебя в санаторий отправлял после инфаркта? Пушкин?
— Не попрекай! — он ударил кулаком по матрасу. — Я муж твой! А это моя родня! Если не дашь денег, я... я сам найду!
— Где? Почку продашь? Или кредит возьмешь на себя? Тебе не дадут, у тебя зарплата серая!
— Возьму! В ломбард пойду! Машину продам!
— Машина на мне, — напомнила Ольга ледяным тоном. — И квартира эта — на мне. И дача — на мне. Потому что ты за тридцать лет палец о палец не ударил, чтобы что-то заработать. Ты только раздавать мастер.
Сергей вскочил, красный, трясущийся.
— Тогда я уйду! Раз я такой никчемный! Уйду к сестре, там меня ценят!
— Иди, — спокойно сказала Ольга. — Прямо сейчас иди. Чемодан на антресоли.
Он не ушел. Походил по квартире, хлопнул дверью ванной, потом долго гремел чайником на кухне. Утром они не разговаривали. День рождения прошел как в тумане. Гости пришли, ели салаты, пили водку, говорили тосты про «золотого человека Сергея Ивановича». Ольга улыбалась, подносила тарелки, уносила грязное, чувствуя себя обслугой на чужом празднике. Галина и Паша, конечно же, тоже были. Они сидели во главе стола, по правую руку от именинника, и смотрели на Ольгу с торжествующей ухмылкой. Видимо, Сергей им что-то пообещал.
Когда последний гость ушел, и в квартире воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, Ольга начала мыть посуду. Гора тарелок казалась бесконечной. Сергей сидел на кухне, допивая остатки вина.
— Оль, — начал он, заплетающимся языком. — Галя завтра приедет за деньгами. Я обещал. Мы не можем их бросить. Я сниму со счета.
Он не спрашивал. Он ставил перед фактом. Он знал пароль от приложения банка на её телефоне, потому что она ему доверяла.
Ольга выключила воду. Вытерла руки полотенцем. Медленно повернулась. Внутри у неё что-то оборвалось. Словно перегорела последняя ниточка, удерживающая этот брак.
— Ты не снимешь деньги, Сережа.
— Сниму. Это и мои деньги тоже. Мы в браке.
— Нет, — она покачала головой. — Я сегодня утром перевела все средства на другой счет. Депозит закрыт. Карта заблокирована.
Сергей побледнел, мгновенно трезвея.
— Ты что сделала?
— Я спасла нашу крышу. И свое будущее.
— Ты... ты не имела права! Ты предала меня! Ты подставила Пашу!
— Я спасла нас от нищеты, в которую ты нас тянешь!
— Дай мне телефон! — он вскочил, опрокинув стул. — Переведи обратно! Немедленно! Галя ждет! Она людям обещала!
Он надвигался на неё, и впервые в жизни Ольге стало страшно. Не физически — Сергей никогда бы её не ударил, кишка тонка. Ей стало страшно от того, в кого превратился этот человек. В безумца, готового пустить по миру собственную жену ради прихоти ленивого родственника.
— Хватит! Я не вечный дойный скот для твоей родни! Пусть ищут другую жертву! — с горечью воскликнула она, отступая к окну. — Я тридцать лет терпела. Тридцать лет я затыкала дыры в их бюджете собой. Своим здоровьем, своим отдыхом, своими мечтами. Всё! Лавочка закрыта.
— Тогда мы разводимся, — выплюнул он. — Я не могу жить с такой жадной стервой.
— Хорошо, — голос Ольги вдруг стал твердым и звонким. — Разводимся. Квартира моя, досталась от родителей. Дача куплена на деньги от продажи бабушкиного дома. Машина в кредите на моем имени. Собирай вещи, Сережа. Галина будет рада тебя принять. У них же так душевно, не то что у меня.
Сергей замер. Он явно не ожидал, что блеф зайдет так далеко. Он привык, что Ольга пугается, плачет и уступает.
— Ты... ты меня выгоняешь? На улицу? Старого, больного человека?
— Не на улицу. К любимой сестре. Ты же сам сказал, там тебя ценят. Вот и проверь, как сильно тебя ценят без моей зарплаты и моей квартиры.
Он смотрел на неё минуту, потом молча вышел из кухни. Ольга слышала, как он ходит по спальне, открывает шкафы. Она ждала, что сейчас он вернется, извинится, скажет, что погорячился. Но гордыня, подогретая алкоголем и сестринскими нашептываниями, была сильнее.
Через полчаса он вышел в коридор с двумя сумками.
— Я подам на раздел имущества. Половина всего здесь — моя.
— Попробуй, — устало сказала Ольга. — У меня все чеки сохранены. И выписки со счетов, куда и на кого уходили деньги все эти годы. Суд будет долгим, Сережа. У тебя есть деньги на адвоката? У Паши попроси.
Он хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.
Ольга осталась одна. Она сползла по стене на пол прямо в коридоре, среди сумок с подарками, которые гости принесли Сергею, и которые он забыл забрать. В квартире было тихо. Пугающе тихо.
Первая неделя была адом. Телефон разрывался от звонков. Звонила Галина, проклинала, называла воровкой. Звонил Паша с угрозами. Звонил сам Сергей, то давил на жалость («у меня сердце прихватило»), то угрожал судом. Ольга сменила сим-карту. Поставила новые замки.
Через месяц она встретила общую знакомую на улице.
— Ой, Оленька, как ты? Слышала про Сережу-то?
— Что с ним? — сердце предательски екнуло.
— Да живет у Гальки в однушке. Спят с Пашкой в одной комнате, на полу. Галька орет на него целыми днями, гонит на работу. А куда он пойдет? Здоровья нет. Пенсия маленькая, половину Галька отбирает «за постой». Паша-то твой кредит так и не закрыл, коллекторы теперь к ним ходят, двери расписали. Сережа жалуется всем, что ты его обобрала, но, знаешь... вид у него такой... как у побитой собаки.
Ольга слушала и не чувствовала ничего, кроме странной, звенящей пустоты. Жалости не было. Было понимание, что она наконец-то сбросила балласт.
Прошло полгода.
Май выдался теплым и солнечным. Ольга стояла на террасе своей дачи, держа в руках чашку с ароматным травяным чаем. Пахло свежескошенной травой и сиренью. Над головой сияла новенькая крыша из темно-зеленой металлочерепицы. Никаких ведер, никаких потеков.
Она сделала ремонт не только на крыше. Перестроила веранду, купила плетеную мебель, о которой мечтала десять лет.
Она посмотрела на свои руки — маникюр был свежим, аккуратным. Спина почти не болела — курс массажа и плавание в бассейне сотворили чудо.
Одиночество, которого она так боялась, оказалось вовсе не страшным. Оно оказалось свободой. Свободой есть то, что хочется, спать, когда хочется, и тратить свои заработанные деньги на себя.
В ворота постучали. Ольга вздрогнула. Неужели они?
Она подошла к забору. За калиткой стоял Сергей. Он постарел лет на десять. Осунулся, пиджак висел мешком, ботинки были нечищены. В руках он держал какой-то жалкий букетик увядших тюльпанов.
— Оля... — голос его дрожал. — Можно войти?
Ольга смотрела на него через прутья забора. На того, кого любила больше жизни, и кто предал её ради прихоти наглых родственников.
— Зачем, Сережа?
— Плохо мне там, Оль. Не могу я. Галя... она зверь. Пашка пьет, деньги ворует. Я домой хочу. Прости меня. Я дурак был. Я всё понял. Клянусь, больше ни копейки им не дам. Давай начнем сначала?
Он смотрел на неё с надеждой. Глаза слезились.
Ольге на мгновение стало его жаль. Вспомнилась молодость, как они начинали, как были счастливы когда-то. Впустить? Он ведь свой, родной. Пропадет он там. Отмыть, накормить, вылечить...
Но тут взгляд её упал на новенькую крышу. На ухоженную клумбу, которую никто не вытоптал пьяными ногами. Она вспомнила тот вечер, когда он готов был отдать всё, что у них было, лишь бы быть хорошим для сестры.
Люди не меняются. Сейчас ему плохо, и он приполз туда, где тепло и сытно. А как только отогреется — снова начнет тайком совать деньги Паше, снова будет чувствовать вину перед сестрой за то, что живет лучше. И снова Ольга станет «дойным скотом», только теперь еще и презираемым за то, что простила.
— Нет, Сережа, — тихо, но твердо сказала она.
— Оля, не гони! Куда мне идти?
— Туда, где тебя ценят. Ты свой выбор сделал полгода назад.
— Оля!
— Уходи. Или я вызову полицию.
Она развернулась и пошла к дому, не оглядываясь. В спину ей неслись мольбы, потом проклятия, потом всхлипы. Она зашла в дом, закрыла дверь на засов и включила музыку. Громко. Любимый джаз, который Сергей всегда называл «кошачьим концертом».
Она налила себе еще чаю, села в кресло и посмотрела в окно. Солнце садилось, окрашивая небо в розовые тона. Жизнь только начиналась. И в этой жизни больше не было места жертвам.
Дорогие читатели, как часто мы боимся сказать «нет» близким людям, опасаясь прослыть черствыми и жадными? Где та грань, за которой помощь превращается в паразитизм? И правильно ли поступила Ольга, не дав мужу второго шанса, ведь он, по сути, остался на улице? Или предательство не имеет срока давности, и разбитую чашку уже не склеить? Поделитесь своим мнением и жизненным опытом в комментариях, мне очень важно знать, что вы думаете об этой непростой истории.