Июльский зной стоял над дачным посёлком плотной, дрожащей стеной. Воздух пах нагретой хвоей, пылью проселочной дороги и терпким ароматом помидорной ботвы, который въедается в кожу рук так, что не отмоешь никаким мылом. Марина разогнула спину, чувствуя, как позвоночник отзывается глухим хрустом, и тыльной стороной ладони отерла пот со лба. Перчатки пришлось стянуть — слишком жарко, да и сорняки в морковной грядке требовали ювелирной точности, которую грубая ткань обеспечить не могла.
Она окинула взглядом свои владения. Шесть соток, доставшиеся ей от бабушки, были не просто куском земли, а её личным храмом, полигоном и санаторием в одном флаконе. Каждый куст смородины, каждая плеть огурцов знали тепло её рук. Олег, муж, дачу не то чтобы не любил, но относился к ней как к неизбежному злу: шашлык пожарить был готов, а вот копать или полоть — у него сразу находилась тысяча причин, от радикулита до срочного отчета на работе. Марина не спорила. Ей самой нравилось это ощущение созидания: когда из крошечного семечка вырастает крепкий, налитый жизнью плод.
Тишину, нарушаемую лишь гудением шмелей в малиннике, разорвал звук мотора. К воротам, поднимая клубы пыли, подкатывал старенький, но бодрый «Форд» золовки. Марина тяжело вздохнула. Сердце, только что бывшее в покое, тревожно екнуло. Началось.
Светлана, сестра Олега, и их мать, Тамара Петровна, приезжали уже третьи выходные подряд. Сценарий был отработан годами и не менялся ни на йоту.
— Мариночка! А мы к тебе! — голос Тамары Петровны, звонкий и требовательный, перекрыл даже шум соседской газонокосилки. — Ой, жара-то какая, господи! Света, доставай сумки, я сейчас расплавлюсь.
Марина подошла к калитке, натягивая на лицо дежурную улыбку. Гостей встречать полагалось радушно, так её воспитывали, хотя внутри всё сжималось от предчувствия беды.
— Привет, — сказала она, открывая замок. — А Олег в магазин уехал за углем.
— Ну и ладно, нам-то ты нужна, а не Олег, — отмахнулась золовка, вплывая на участок. Света была женщиной крупной, шумной и обладала удивительной способностью занимать собой всё свободное пространство. Следом семенила Тамара Петровна, обмахиваясь панамкой.
— Ох, красота у тебя, Маришенька, — свекровь цепким взглядом профессионального оценщика окинула грядки. — Огурчики-то пошли уже? А то на рынке такие цены, страх просто, а они там вялые все, нитратные.
— Пошли понемногу, — осторожно ответила Марина. — Только на салат пока хватает.
— Ну ничего, ничего, нам много не надо, — загадочно улыбнулась Тамара Петровна и направилась прямиком к веранде. — Ты нам чаю поставь, милая. Мы с дороги, в горле пересохло.
Следующие два часа прошли в привычном режиме обслуживания. Марина, не успев даже умыться после огорода, накрывала на стол, резала сыр, кипятила чайник. Гостьи сидели в плетеных креслах, вытянув ноги, и обсуждали родственников, политику и цены на ЖКХ. Помощи никто не предлагал. Это было как бы само собой разумеющееся: они гости, она хозяйка. То, что хозяйка встала в пять утра, чтобы пролить теплицы, в расчет не бралось.
Вернулся Олег. Увидев мать и сестру, он на секунду помрачнел, но тут же нацепил маску радушного хозяина.
— О, мама, Светик! Какими судьбами?
— Соскучились, сынок! — Тамара Петровна подставила щеку для поцелуя. — Да и витаминами запастись надо. В городе дышать нечем, а у вас тут рай. Кстати, Марина, я там смотрела, у тебя клубника «Виктория» уже красная вся висит. Перезреет ведь, пропадет.
Марина замерла с полотенцем в руках. Клубника была её гордостью. Сортовая, крупная, сладкая. Она специально не срывала её три дня, хотела сварить варенье-пятиминутку, о котором мечтала всю зиму.
— Я планировала сегодня вечером собрать, — тихо сказала Марина. — На варенье.
— Ой, да какое варенье в такую жару! — всплеснула руками Света. — Сахар только переводить. Лучше свежую съесть. Детям полезно. Я, кстати, своих не взяла, у них лагерь, так хоть мы с мамой поедим нормальной ягоды.
Тема была закрыта. Марина промолчала, надеясь, что они поедят немного за чаем и успокоятся. Олег виновато посмотрел на жену, но ничего не сказал. Он никогда не спорил с матерью.
Вечер прошел относительно спокойно, если не считать того, что Марине пришлось готовить ужин на четверых, потом мыть посуду (вода на даче грелась бойлером, медленно, и её вечно не хватало), а потом еще и стелить постели. Свекровь и золовка заняли гостевую комнату, а Марина с Олегом ютились на старом диване в проходной.
Утром Марина проснулась от странного шороха. Солнце только начинало золотить верхушки сосен, было около шести. Обычно в это время она выходила с чашкой кофе на крыльцо, чтобы насладиться единственным часом полного покоя.
Она накинула халат и вышла во двор. То, что она увидела, заставило её застыть на месте, будто она наткнулась на ядовитую змею.
Посреди её идеальной, ухоженной клубничной плантации сидели Тамара Петровна и Светлана. Рядом с ними стояли не мисочки, не тарелки, а два огромных эмалированных ведра и несколько пластиковых контейнеров. Они работали молча, быстро и методично, как саранча.
— Вы что делаете? — голос Марины прозвучал хрипло, со сна.
Женщины вздрогнули. Тамара Петровна обернулась, на её лице на секунду мелькнуло замешательство, которое тут же сменилось выражением оскорбленной добродетели.
— Ой, Мариночка, напугала! — выдохнула она, хватаясь за сердце. — А мы вот решили помочь тебе. Ты же спишь долго, а ягоду надо по холодку собирать, пока не раскисла. Мы встали пораньше, чтобы тебе трудов меньше было.
Марина подошла ближе. Ведра были полны. Там была вся её клубника. Вся. От первой до последней ягодки. Даже зеленоватые бочки, которые должны были дозреть через пару дней, лежали в общей куче.
— Помочь мне? — Марина почувствовала, как внутри начинает закипать темная, горячая волна. — Я собиралась варить варенье. Я вам вчера это сказала.
— Да бог с ним, с вареньем! — вступила Света, не переставая обрывать кусты. — Мы с мамой заберем, заморозим. Зимой достанем, тебя же и угостим. А тебе варить — только мучиться у плиты. Мы о тебе заботимся!
— Вы собрали всё, — Марина смотрела на пустые кустики, которые теперь выглядели сиротливо и жалко. — Даже зеленую.
— Дойдет на подоконнике, — безапелляционно заявила свекровь. — Так, Света, с этой грядкой всё. Пошли на ту сторону, там, кажется, жимолость еще оставалась.
— Жимолость я собрала неделю назад, — мертвым голосом сказала Марина.
— А, ну значит, показалось. Тогда пошли горох посмотрим.
Они поднялись, подхватили тяжелые ведра и, кряхтя, поволокли их к машине Светланы. Марина стояла и смотрела им вслед. В голове стучала одна мысль: это не гости. Это набег.
Когда проснулся Олег, Марина сидела на кухне и смотрела в пустую чашку.
— Доброе утро, — зевнул он, почесывая живот. — А где наши? На огороде копошатся? Молодцы какие, помогают тебе.
Марина медленно подняла на него глаза. Взгляд был таким тяжелым, что Олег поперхнулся воздухом.
— Они вычистили клубнику, Олег. Всю. Под ноль.
— Ну... — муж замялся. — Мамка любит клубнику. Ладно тебе, Марин, ну что нам, жалко? Еще нарастет.
— Это ремонтантная была, Олег. Она не нарастет так быстро. И дело не в ягоде. Дело в том, что меня никто не спросил. Это мой труд. Я ползала тут на коленях с апреля.
— Не заводись, прошу тебя, — Олег поморщился. — Они же уедут сегодня к вечеру. Потерпи. Не устраивай скандал на ровном месте. Это же семья.
Семья. Это слово, которое должно было звучать как защита и опора, в устах мужа прозвучало как приговор. «Семья» означало, что Марина должна терпеть, молчать и обслуживать.
Днем жара стала невыносимой. Марина ушла в дальний угол сада, где в тени старой яблони у неё был разбит цветник. Ей не хотелось видеть никого. Но спрятаться не удалось.
Около двух часов дня она услышала звонкий голос Светланы со стороны теплиц:
— Мам! Иди сюда! Тут огурцов — тьма! Прямо перерастают! Неси те большие пакеты из «Ашана»!
Марина сжала секатор так, что побелели костяшки пальцев. Огурцы. Её «Родничок» и «Зозуля», которые она поливала только теплой водой, которые укрывала в прохладные ночи. Она ждала, когда наберется достаточно для засолки.
Она вышла из-за яблони и быстрым шагом направилась к теплице.
Картина была эпической. Света уже была внутри, в душном влажном пространстве, и с треском отрывала огуречные плети, не заботясь о том, чтобы аккуратно срезать плод. Она просто дергала, повреждая стебли. Тамара Петровна стояла на входе, держа раскрытый огромный пакет.
— Хватит! — крикнула Марина.
Света обернулась, держа в руке пупырчатый огурец.
— О, Мариш, смотри! Мы решили и огурчики прибрать. Тебе же всё равно столько не съесть, а у нас заготовки. Я такой рецепт нашла — пальчики оближешь!
— Выходите из теплицы. Немедленно.
— Что? — Тамара Петровна прищурилась. — Ты как с нами разговариваешь, деточка?
— Я сказала: положите огурцы и выйдите из моей теплицы, — Марина говорила тихо, но в голосе звенела сталь.
— Ты посмотри на неё! — возмутилась свекровь, поворачиваясь к дочери. — Мы ей помогаем, урожай спасаем, чтобы не сгнил, а она нас гонит! Олег! Олег, иди сюда, посмотри, что твоя жена творит!
На шум прибежал Олег. Вид у него был испуганный.
— Что случилось? Мам, Марин, вы чего?
— Твоя жена, Олег, совсем совесть потеряла! — заголосила Тамара Петровна, мгновенно переключаясь в режим «жертва». — Мы на жаре, старые люди, горбатимся, хотим как лучше, а она нам указывает! Жалко ей для матери родной огурца!
— Олег, — Марина посмотрела мужу прямо в глаза. — Они ломают кусты. Они забрали всю ягоду. Теперь они рвут огурцы, которые я растила для нас. Сделай что-нибудь.
Олег переводил взгляд с красной от гнева матери на бледную жену. Ему хотелось провалиться сквозь землю.
— Мам, ну может правда... ну оставьте вы эти огурцы... — промямлил он.
— Что значит «оставьте»? — взвизгнула Света. — Мы уже собрали! Не вываливать же обратно в грязь! И вообще, Олег, ты мужик или кто? Это твоя дача тоже. Твоя мать имеет право взять тут всё, что захочет. Она тебя вырастила!
— Дача, — отчетливо произнесла Марина, делая шаг вперед, — записана на меня. Это наследство моей бабушки. Олег здесь палец о палец не ударил, чтобы хоть гвоздь забить или грядку вскопать.
Повисла звенящая тишина. Слышно было только, как где-то далеко гудит электричка.
— Ах вот как ты заговорила... — прошипела Тамара Петровна. — Куском хлеба попрекаешь? Землей попрекаешь? Света, ты слышишь? Вот она, благодарность. Мы к ней со всей душой...
— С какой душой, Тамара Петровна? — Марина почувствовала, как страх уходит, уступая место холодной, кристальной ясности. — Вы приезжаете сюда как в бесплатный супермаркет. Вы не спросили, нужны ли мне эти огурцы. Вы не предложили помочь прополоть. Вы просто берете. И ладно бы себе на еду — вы вывозите багажниками! В прошлый раз вы срезали все пионы, даже бутоны, и продавали их у метро. Думаете, я не знаю? Соседка видела.
Свекровь побагровела.
— Это клевета!
— Это правда. Вы считаете мой труд своим ресурсом. Вы считаете меня бесплатной рабочей силой. Но этому пришел конец.
Марина подошла к теплице, взяла из рук опешившей Светланы пакет с огурцами. Он был тяжелый, килограммов пять, не меньше.
— Это останется здесь.
— Ты не посмеешь! — взвизгнула Света, пытаясь выхватить пакет обратно.
— Еще как посмею. А теперь слушайте меня внимательно. — Марина выпрямилась во весь рост. Она чувствовала себя сейчас не уставшей дачницей, а хозяйкой этой земли. Каждого сантиметра.
Она набрала в грудь побольше воздуха и, глядя в глаза свекрови, произнесла ту фразу, которая зрела в ней годами:
— На этом ваш «ягодный сезон» на моей даче закрыт! Убирайтесь!
— Что?! — Тамара Петровна схватилась за сердце, на этот раз, кажется, по-настоящему. — Олег! Ты слышишь? Она выгоняет мать!
Олег стоял, опустив голову. Он ковырял носком шлепанца сухую землю.
— Мам... ну вы правда... перегнули, — тихо сказал он.
Это был слабый, едва слышный голос, но его хватило. Тамара Петровна задохнулась от возмущения. Мир рухнул. Сын не поддержал.
— Ноги моей здесь больше не будет! — взревела она. — Света, собирайся! Мы уезжаем из этого проклятого места! Пусть она подавится своими огурцами! Пусть они у неё сгниют! Чтобы я еще раз... Да ни за что!
Сборы заняли пять минут. Они швыряли вещи в багажник «Форда» с такой яростью, будто это были камни. Клубнику, кстати, они попытались увезти, но Марина молча встала у багажника и выразительно посмотрела на ведра. Света, злобно фыркнув, выставила ведра на траву.
— Жадная! Какая же ты жадная! — шипела она. — Богатой не станешь!
Машина рванула с места, подняв тучу пыли, и скрылась за поворотом. На участке снова воцарилась тишина. Только гудели шмели да где-то стрекотал кузнечик.
Марина стояла и смотрела на ведра с клубникой. Ягода начала давать сок. Надо было срочно перебирать.
Олег подошел сзади, не решаясь обнять её.
— Марин... ну зачем так резко? Всё-таки мама... Они теперь обидятся на всю жизнь.
Марина повернулась к мужу. В её глазах не было ни слез, ни сожаления. Только усталость и облегчение.
— Пусть обижаются, Олег. Лучше пусть они обижаются там, у себя дома, чем я буду глотать обиду здесь, в своем доме. Я не нанималась батрачить на твою родню. И если ты этого не понимаешь, то можешь ехать за ними.
Олег испуганно замотал головой:
— Нет-нет, ты что. Я понимаю. Просто... ну, непривычно как-то. Ты всегда терпела.
— Терпелка закончилась. Помоги мне отнести ведра на кухню.
Олег послушно подхватил ведра.
Вечером, когда жара спала, они сидели на веранде. На столе стояла большая миска с той самой клубникой, вымытой и очищенной, и тарелка с малосольными огурцами, которые Марина успела сделать по быстрому рецепту.
Олег ел клубнику, виновато поглядывая на жену.
— Вкусно, — сказал он.
— Вкусно, — согласилась Марина.
Она пила чай с мятой и смотрела на свой сад. Поломанные ветки в теплице она уже подвязала. Землю взрыхлила. Сад зализывал раны, как живое существо. Ей было удивительно легко. Будто вместе с этой пыльной машиной с участка вывезли тонну мусора, который годами копился в углах души.
Телефон Олега звякнул. Пришло сообщение. Он глянул на экран и вздохнул.
— Что там? — равнодушно спросила Марина.
— Света пишет. «Мы доехали. Мама пьет корвалол. Ты предал семью».
Марина усмехнулась, взяла самую крупную, самую спелую ягоду и отправила её в рот. Сладость растеклась на языке, настоящая, летняя, без привкуса горечи.
— Я не предал семью, — вдруг твердо сказал Олег, откладывая телефон экраном вниз. — Я просто впервые остался со своей женой.
Марина посмотрела на него с удивлением. Может быть, для него это тоже стало уроком? Время покажет. А пока — у неё был тихий вечер, её сад, её урожай и, наконец-то, её собственная жизнь, в которой больше не было места нахлебникам. Она налила себе еще чаю и впервые за многие годы почувствовала себя на своей даче не работницей, а настоящей хозяйкой.
А как вы считаете, правильно ли поступила Марина, отобрав у родни собранный урожай, или стоило отдать ягоды, чтобы сохранить мир в семье? Пишите в комментариях!