Часть 1. Геометрия бытового паразитизма
В прихожей пахло пылью и чужим бездельем. Катерина, едва переступив порог, ощутила этот специфический, спертый дух, который появляется в квартире, где окна закрыты весь день, а на диване неподвижно лежит крупное тело. Она поставила тяжёлые пакеты с продуктами на пол. Пластиковые ручки больно врезались в ладонь, оставив красные полосы, которые пульсировали в такт её участившемуся сердцебиению.
— Фёдор! — громко позвала она, стягивая неудобные туфли.
Ответом ей было лишь бубнение телевизора из гостиной. Там транслировали очередное шоу про политику или рыбалку — эти звуки сливались в единый гул бессмыслицы. Катерина прошла в комнату. Её муж, словно монумент лени, занимал две трети разложенного дивана. Вокруг него образовалась экосистема из пустых кружек, фантиков и крошек, которые, казалось, размножались почкованием.
Фёдор, учитель технологии (или, как он любил говорить с пафосом, «мужского ремесла»), пришел домой в два часа дня. В его расписании значились три урока, на которых пятиклассники учились не отпиливать себе пальцы лобзиком. Это, по мнению Фёдора, было высшим проявлением педагогического подвига.
— Ты даже хлеб не купил, — констатировала Катерина, глядя на мужа сверху вниз.
Он лениво повернул голову, не отрывая взгляда от экрана.
— Катюш, ну я же устал. Ты знаешь, какой сейчас контингент пошел? Они же молоток держать не умеют. Я вымотался морально. А ты в своей частной школе с мажорами сидишь, бумажки перекладываешь. Тебе проще зайти.
Катерина почувствовала, как в груди начинает ворочаться горячий, колючий ком. Не ярость, нет — холодная, расчетливая злость. Она преподавала алгебру и геометрию в одной из самых требовательных гимназий города. Её день состоял из шести уроков, двух факультативов и бесконечной проверки тетрадей, где нужно было искать логику в хаосе детских мыслей.
— Вставай, — сказала она ровно. — Пакеты в коридоре. Разбери.
— Позже, зай. Сейчас реклама закончится.
Катерина выросла в доме, который напоминал отлаженный механизм. У нее было два брата и сестра. Если отец колол дрова, братья их носили, а девочки складывали. Если мама готовила, все чистили овощи. Труд был валютой, которой оплачивалось благополучие семьи. Здесь же, в квартире её матери, которую Татьяна Михайловна великодушно уступила молодым, уехав на дачу, царила иная экономика. Экономика дефолта.
Фёдор искренне считал, что факт его наличия в доме — уже подарок. Он приносил скромную зарплату, которую тратил преимущественно на запчасти для старого автомобиля (который всё равно не ездил) и «мелкие радости». Квартплату, еду, бытовую химию и отпуск оплачивала Катерина.
Она вернулась в коридор, подхватила пакеты и потащила их на кухню сама. В голове щелкал невидимый калькулятор. Вес пакетов — восемь килограммов. Расстояние до кухни — пять метров. Энергозатраты — ничтожные, но моральный ущерб — колоссальный. Она выкладывала молоко, яйца, мясо, и каждый предмет стучал о столешницу, как судейский молоток.
Часть 2. Неравенство переменных
Вечер прошел в привычном режиме. Фёдор перекочевал на кухню только когда запахло жареным мясом. Он сел за стол, ожидая подачи, словно важный клиент в ресторане средней руки.
— Вилку дай, — бросил он, уткнувшись в телефон.
Катерина замерла с полотенцем в руках. Она смотрела на его затылок, на его широкую спину, обтянутую линялой футболкой. В её голове выстраивался график. Ось X — время, которое они живут вместе (одиннадцать месяцев). Ось Y — наглость Фёдора. Кривая стремительно уходила вверх, пробивая потолок здравого смысла.
— — А ты чего расселся?! Или зарабатывай больше или делай по дому столько же сколько и я! — Название рассказа слетело с её губ резко, без предупреждения.
Фёдор даже вздрогнул. Он медленно отложил телефон и посмотрел на жену с выражением обиженного ребенка, у которого отобрали конфету.
— Ты чего начинаешь? Опять пилишь? Я мужик, я работаю. У меня стаж, категория. А дома — это бабье дело. У меня дед так жил, отец так живет. И ничего, никто не умер.
— Твой дед, — Катерина чеканила слова, — жил в деревне и пахал в поле от зари до зари. А твой отец…
Она осеклась. Отец Фёдора, Виктор Петрович, был отдельной темой. Человек, который превратил диванную философию в религию. Вместе с дедом Захаром Игнатьевичем они составляли дуэт, который Катерина про себя называла «Лига выдающихся ленивцев».
— Не трогай отца, — насупился Фёдор. — Он жизнь прожил, он знает, как надо. Дядя Толя звонил вчера, сказал, что ты меня совсем под каблук загнала. Говорит, видели тебя в городе, идешь быстрая, деловая, мужа не ценишь.
Катерина рассмеялась. Это был злой, лающий смех.
— Дядя Толя, который у жены на шее сидит уже двадцать лет? Отличный авторитет. Слушай мою математику, Федя. Моя зарплата — это сто процентов бюджета на еду и квартиру. Твоя зарплата — это твои игрушки. Если мы делим бюджет поровну, то ты мне должен за последние полгода примерно сто пятьдесят тысяч. Готов отдать?
Фёдор заморгал. Цифры его пугали. Он не любил, когда сложные абстрактные понятия вроде «ответственность» переводили в конкретные денежные знаки.
— Ты меркантильная, — наконец выдал он свой главный аргумент. — В семье деньги общие.
— Общие, — кивнула Катерина. — Только зарабатываю их я. А ты их проедаешь.
Она швырнула вилку на стол. Металл звякнул о керамику. Фёдор поморщился, но вилку взял. Аппетит у него не пропал. Он ел, чавкая, и рассказывал, что директор школы опять требует починить стулья в актовом зале, а это не входит в его должностные обязанности. Катерина смотрела на него и видела не мужа, а ошибку в уравнении. Лишний элемент, который нужно сократить.
Часть 3. Нашествие
Суббота должна была стать днем тишины. Катерина планировала проверить контрольные одиннадцатого класса и, возможно, просто полежать в ванной. Но у вселенной были другие планы.
Около полудня входная дверь содрогнулась от настойчивого стука. Звонок работал, но гости предпочли дубасить кулаком. Катерина, еще в домашнем халате, открыла дверь.
На пороге стояла «святая троица» мужского рода: свёкор Виктор Петрович и дед Захар Игнатьевич. Фёдор, который маячил за их спинами (он выходил курить), выглядел довольным, как пудель, встретивший хозяев.
— Ну, здорово, хозяйка! — гаркнул Виктор Петрович, протискиваясь в коридор. От него пахло дешевым табаком и старой кожаной курткой.
— Мы тут решили внука проведать, — проскрипел Захар Игнатьевич, опираясь на сучковатую палку. — А то он жалуется, что худеет. Не кормишь мужика совсем?
Они вошли, не разуваясь, и направились прямо в кухню. Грязные ботинки оставляли на светлом ламинате цепочку черных следов, похожих на многоточие в эпитафии чистоте.
— Здрасьте, — буркнула Катерина, глядя на загаженный пол. — Разуться не хотите?
— Да че там, сухо на улице! — отмахнулся свёкор. — Катька, организуй-ка нам поляну. Мы с дедом голодные, с электрички. Пельмешек свари, сальца нарежь, огурчиков. Ну, как полагается.
Фёдор прошмыгнул за ними и плюхнулся на свой любимый стул.
— Кать, ну правда, сообрази чего-нибудь. Отец с дедом приехали, гости!
Катерина стояла в дверном проеме кухни. Трое мужчин сидели за её столом. Они заполнили собой всё пространство. Захар Игнатьевич уже ковырял пальцем в сахарнице, проверяя, не слипся ли песок. Виктор Петрович барабанил пальцами по столешнице, требуя обслуживания. Фёдор сидел с выражением глупого превосходства: вот, мол, моя поддержка пришла.
— В холодильнике суп, — сказала Катерина с ледяным спокойствием. — Разогрейте сами.
— Суп? — возмутился дед. — Я тебе не язвенник! Мяса давай! Жареного! И стопочку бы не мешало, с устатку.
— Ты че, невестка, оглохла? — Виктор Петрович нахмурил кустистые брови. — Мужики в доме. Давай, шурши. У нас в роду бабы всегда знали свое место.
Фёдор хихикнул.
— Слышала, Кать? Давай, не позорь меня.
В этот момент в голове Катерины что-то щелкнуло. Как будто лопнула перетянутая струна. Или, вернее, решилась сложнейшая теорема, над которой она билась месяцами. Она посмотрела на свои руки — ухоженные, но уставшие от мела и маркеров. Посмотрела на этих троих.
Страха не было. Было понимание абсурдности ситуации. Три здоровых (относительно) мужика сидят в квартире её матери, едят её еду, пачкают её пол и требуют, чтобы она им прислуживала, основываясь лишь на наличии у них Y-хромосомы.
Часть 4. Математика истерики
Катерина шагнула к столу. Её движения стали резкими, дергаными, но в глазах горел тот самый огонь, которого боятся даже самые отъявленные хулиганы на задних партах.
— Мяса хотите? — спросила она неестественно высоким голосом. — Жареного?
Она рванула дверцу холодильника так, что магнитики посыпались на пол. Схватила палку колбасы, кусок сыра, пакет молока и начала вышвыривать всё это на стол перед ними. Продукты падали с глухим стуком. Пакет молока лопнул, белая жижа потекла на брюки Виктора Петровича.
— Э! Ты че творишь, дура?! — взвизгнул свёкор, отпрыгивая.
— ЖРИТЕ! — заорала Катерина так, что зазвенели стекла в серванте. — ЖРИТЕ СЫРОЕ! ВЫ ЖЕ МУЖИКИ! ДОБЫТЧИКИ!
Она схватила кастрюлю с плиты (пустую) и с грохотом опустила её на стол, прямо перед носом деда. Тот отпрянул, чуть не выронив палку.
— ВЫСЧИТЫВАЕМ! — Катерина начала метаться по кухне, её голос срывался на визг, но в словах была железная логика. — Килограмм свинины — пятьсот рублей! Ваши задницы на моих стульях — амортизация сто рублей в час! Электричество, которое вы сейчас жжете своим присутствием — пять рублей киловатт! Фёдор, ты за этот месяц принес двадцать тысяч! Мы съели на сорок! КТО ОПЛАЧИВАЕТ РАЗНИЦУ? ПУШКИН? ИЛИ ВОТ ЭТОТ СТАРЫЙ ПЕНЬ?
Она ткнула пальцем в Захара Игнатьевича. Дед поперхнулся воздухом. Фёдор вжался в стул, его лицо пошло пятнами. Он никогда не видел жену такой. Он ожидал слез, обиды, молчаливого ухода в ванную. Но это был не плач. Это была атака берсерка с высшим математическим образованием.
— Вы паразиты! — продолжала кричать Катерина, и её лицо исказила гримаса чистого, беспримесного гнева. — Три трутня! Я вам не прислуга! Я вам не кухарка! ВЫМЕТАЙТЕСЬ! ВОН! В ЛЕСУ ТРЕБУЙТЕ! У БЕЛОК ТРЕБУЙТЕ!
Она схватила веник из угла. Это был обычный веник для подметания, но в её руках он выглядел как карающий меч правосудия.
— А НУ ПОШЛИ ОТСЮДА! БЫСТРО!
Свекор попытался встать в позу.
— Ты как с отцом разг...
Катерина ударила веником по столу, подняв облако пыли.
— ЗАТКНИСЬ! ТЫ В ЧУЖОМ ДОМЕ! ТЫ НИКТО ЗДЕСЬ! КВАРТИРА МОЕЙ МАТЕРИ! ЕДА МОЯ! ВОЗДУХ МОЙ! ПОШЁЛ ВОН!
Истерика была не просто выбросом эмоций. Это был инструмент. Катерина видела, как страх заползает в их глаза. Они привыкли к женской покорности или к тихому бурчанию. Они не были готовы к фурии, которая готова разнести этот дом вместе с ними.
Фёдор, бледный как мел, вскочил.
— Кать, ты больная? Успокойся...
— И ТЫ С НИМИ! — рявкнула она, тыча в него черенком веника. — ЗАБИРАЙ СВОИХ ПРЕДКОВ И ВАЛИ! ЧТОБЫ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ ВАШЕГО ДУХА ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО! Я СЧИТАЮ ДО ТРЁХ! ОДИН!
Она швырнула в коридор куртку свёкра. Потом шапку деда.
— ДВА!
Мужчины, толкаясь и матерясь под нос, попятились в прихожую. Инстинкт самосохранения оказался сильнее патриархальных скреп. Безумная женщина с математическим складом ума и веником в руках была страшнее любого начальства.
— ТРИ! — Катерина распахнула входную дверь.
Они вывалились на лестничную площадку: дед, цепляющийся за перила, свёкор с пятном молока на штанах и Фёдор, который успел схватить только ключи от машины и телефон.
— ДВЕРЬ ЗАКРОЙТЕ С ТОЙ СТОРОНЫ! — прокричала она им вслед и с грохотом захлопнула дверь, провернув замок на два оборота.
В квартире наступила звенящая тишина. Катерина сползла спиной по двери, но не заплакала. Она дышала глубоко, чувствуя, как адреналин медленно растворяется в крови, уступая место чистой, звенящей пустоте. Она улыбалась. Уравнение было решено. Лишние переменные удалены.
Часть 5. Финальное уравнение
Троица изгнанников сидела в старой «Ладе» Фёдора, которая чудом завелась, но ехать никуда не могла из-за спущенного колеса.
— Ведьма, — сплюнул Виктор Петрович. — Истеричка припадочная. Федька, как ты с ней живешь?
— Да я сам в шоке, пап, — пробормотал Фёдор, нервно теребя руль. — Видимо, у неё эти дни... ну, ты понимал.
— К Ленке надо, — заявил дед Захар. — К матери твоей. Она баба понятливая, добрая. Накормит, обогреет. А эту чуму мы проучим. Пусть посидит одна, подумает.
Идея понравилась всем. Елена Дмитриевна жила в частном доме на другом конце поселка (они приехали из пригорода на электричке, а машина Фёдора стояла во дворе дома Катерины как памятник недвижимости). Пришлось вызывать такси.
Всю дорогу мужчины накручивали себя. Обсуждали план мести, говорили о падении нравов и о том, что бабу надо держать в ежовых рукавицах. Фёдор уже представлял, как мама сейчас нажарит котлет, пожалеет его, скажет, что он самый лучший, а Катька — неблагодарная стерва.
Они выгрузились у ворот дома Елены Дмитриевны. Виктор Петрович уверенно забарабанил в калитку.
— Ленка! Открывай! Беженцев принимай!
Дверь дома открылась не сразу. Елена Дмитриевна вышла на крыльцо в галошах и телогрейке, накинутой на домашнее платье. Она смотрела на мужа, свёкра и сына тяжелым, нечитаемым взглядом.
— Чего приперлись? — спросила она вместо приветствия.
— Мать, ты чего? — удивился Фёдор. — Нас Катька выгнала! Взбесилась совсем, чуть не убила. Мы голодные, холодные. Пусти, рассказывать будем.
Виктор Петрович толкнул калитку, но та была заперта изнутри на засов.
— Лен, давай без фокусов. Открывай.
Елена Дмитриевна медленно подошла к забору. Через штакетник её лицо казалось высеченным из камня.
— Звонила мне Катя, — сказала она спокойно.
Фёдор выдохнул:
— Вот! Пожаловалась уже? Наврала с три короба? Мам, она на нас с веником кидалась!
— Сказала, что вы у нее на шее сидите, — перебила Елена. — И что ты, Витя, опять за свое. Царя из себя корчишь.
— Да какого царя? — возмутился Виктор. — Я глава семьи!
— Глава... — усмехнулась Елена. — Я тридцать лет твою "главенство" тащила. Стирка, уборка, огород, дети, работа. А ты все на диване руководил. И дед твой такой же. Кровушки мне попили — море можно наполнить.
Она пристально посмотрела на Фёдора.
— А ты, сынок... Я думала, ты человеком вырастешь. А ты в батю пошел. Такой же трутень. Катя девка золотая, умница. Она вас терпела долго. Я бы раньше выгнала.
Виктор Петрович побагровел.
— Ты че несешь, старая?! А ну открывай! Я тебе щас покажу...
Елена Дмитриевна развернулась и пошла к сараю. Через минуту она вернулась, неся в руках два больших клетчатых баула. С размаху она перекинула их через забор. Вещи плюхнулись в грязь под ноги мужчинам. Из расстегнувшейся молнии выпали старые тренировочные штаны Виктора.
— ТУТ, ВИТЯ, ТВОИ ВЕЩИ, — сказала она громко и четко. — Я их собрала еще неделю назад, все ждала повода. ВОТ И ПОВОД.
— Ты че, гнать меня вздумала?! — заорал Виктор, хватаясь за сердце, но как-то неубедительно. — Из собственного дома?!
— Дом на меня записан, — отрезала Елена. — От родителей достался. А ты тут прописан, но жить не будешь. ХВАТИТ. Я на старости лет хочу тишины. УБИРАЙТЕСЬ все трое к чертовой матери. Снимайте квартиру, идите в общежитие, мне плевать.
— А я? — жалко пискнул Фёдор. — Мам, я-то тут причем? Это же отец...
— А ты, Федя, — Елена посмотрела на сына с жалостью и отвращением, — иди работай. На двух работах, на трех. Может, человеком станешь. А ко мне не суйся, пока мужиком не станешь, а не придатком к дивану.
Она развернулась и пошла в дом. Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Погас свет на крыльце.
Трое мужчин стояли в сгущающихся сумерках перед закрытой калиткой. Где-то вдалеке залаяла собака. Моросил мелкий, противный дождь, превращая пыль под ногами в скользкую жижу.
Фёдор смотрел на грязную сумку отца и понимал, что математика — наука жестокая. И в этом уравнении он оказался нулем. Абсолютным нулем.
Где-то далеко, в теплой квартире, Катерина налила себе бокал вина, открыла тетради и начала проверять домашнее задание. Цифры сходились. Жизнь налаживалась.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»