За окном висела серая, промозглая хмарь, какая бывает только в конце ноября, когда снег уже выпал, но сразу превратился в грязную кашу, а небо опустилось так низко, что, казалось, цепляло крыши панельных многоэтажек. Ольга стояла у окна с чашкой остывшего кофе и смотрела на эту унылую картину, но видела совсем другое.
В её воображении плескалось бирюзовое море, шумели пальмы, а горячий песок приятно обжигал ступни. На экране ноутбука, открытого на кухонном столе, светилась бронь отеля. «Райский уголок» — гласило название, и Ольга готова была молиться на этот уголок. Этот год выдался просто сумасшедшим: реорганизация на работе, поступление дочери в институт, бесконечные нервы, бессонные ночи и, как вишенка на торте, затянувшийся ремонт в ванной, который выпил из неё последние соки.
Она мечтала об этом отпуске, как узник мечтает о свободе. Десять дней. Только она, муж Андрей и шум прибоя. Никаких отчетов, никакой штукатурки и, главное, никаких звонков.
Андрей вошел на кухню, потирая заспанное лицо. Он выглядел виноватым, хотя еще ничего не сделал. Ольга, прожившая с ним двадцать лет, знала этот взгляд. Это был взгляд побитой собаки, которая точно знает, что нашкодила, но надеется, что хозяин сегодня добрый.
— Доброе утро, Оль, — тихо сказал он, подходя к чайнику. — Ты уже встала?
— Как видишь, — Ольга кивнула на ноутбук. — Проверяю билеты. Вылет через неделю, надо бы чемоданы достать с антресоли, проветрить.
Андрей напрягся. Его спина, обтянутая старой домашней футболкой, стала какой-то деревянной. Он долго наливал воду, слишком долго искал заварку.
— Слушай, Оль... — начал он, не поворачиваясь. — Тут такое дело. Мама звонила вчера вечером, пока ты в душе была.
Ольга почувствовала, как внутри всё сжимается. Упоминание Нины Петровны никогда не сулило ничего хорошего, особенно перед отпуском. Свекровь обладала удивительным талантом — она чувствовала, когда в семье наступает момент покоя, и немедленно врывалась в него, как ураган «Катрина».
— И что? — настороженно спросила Ольга. — У неё опять давление? Или кот перестал есть?
— Нет, с котом всё в порядке, — Андрей наконец повернулся. Он крутил в руках чайную ложечку. — Она... ну, в общем, она очень расстроена. Говорит, осень тяжелая, одиноко ей. Подруга, тётя Валя, в санаторий уехала, а она одна в четырех стенах. Плакала даже.
— Андрей, к чему ты клонишь? — голос Ольги стал ледяным.
— Ну, я подумал... — он замялся, но потом выпалил на одном дыхании: — Может, возьмем её с собой? Номер же у нас большой, «люкс», там диван есть раскладной. Доплатим немного за перелет и питание. Ей воздух морской полезен, врач давно рекомендовал.
Ольга медленно поставила чашку на стол. Звон керамики о дерево прозвучал как выстрел.
— Андрей, ты сейчас серьезно?
— Оль, ну не начинай. Она же пожилой человек. Ей грустно. Мы будем купаться, гулять, а она посидит на веранде, книжку почитает. Она обещала не мешать. Сказала: «Я буду тише воды, ниже травы, только возьмите».
Ольга закрыла глаза. Перед внутренним взором мгновенно всплыли картины их последнего совместного отдыха на даче три года назад. Нина Петровна тогда тоже обещала «просто дышать воздухом». В итоге Ольга провела две недели, бегая в аптеку за редкими лекарствами, выслушивая лекции о том, что она неправильно маринует шашлык («С уксусом — это смерть для желудка, Андрюше нельзя!»), и наблюдая бесконечные театральные этюды под названием «Я никому не нужна, бросьте меня здесь умирать».
Нина Петровна была не просто свекровью. Она была актрисой погорелого театра, которой не досталось «Оскара», и она решила отыграть все свои несыгранные роли перед единственным зрителем — сыном. Ольга в этой пьесе назначалась то злобной служанкой, то равнодушной сиделкой.
— Андрей, — Ольга открыла глаза и посмотрела на мужа в упор. — Вспомни наш юбилей. Вспомни, как мы поехали в Питер. Кто устроил истерику в Эрмитаже, потому что там «слишком душно и много людей», и нам пришлось уйти через двадцать минут?
— Ну, ей правда стало плохо... — слабо возразил муж.
— Ей стало плохо, потому что мы не смотрели на неё, а смотрели на картины! — отрезала Ольга. — А вспомни, как она «умирала» на нашей свадьбе, когда ведущий дал слово моим родителям первым? Андрей, она не умеет быть «тише воды». Ей нужна сцена, софиты и аплодисменты. А я хочу отдыхать. Я устала, Андрей. Я физически устала.
— Но я уже пообещал поговорить с тобой! — воскликнул он, и в этом было всё. Он не просто подумал, он уже дал маме надежду. А отбирать надежду у Нины Петровны было чревато сердечным приступом (настоящим или, чаще, виртуозно сыгранным).
Ольга глубоко вздохнула, стараясь не сорваться на крик.
— Я наотрез отказываюсь видеть твою мать на этом отдыхе! Моя цель — релакс, а не вечный театр одной актрисы! — отчеканила Ольга, выделяя каждое слово.
Андрей обиженно поджал губы.
— Ты эгоистка, Оля. Мать одна, она стареет. А если с ней что-то случится, пока мы там коктейли пьем? Я себе этого не прощу.
— А если я свалюсь с нервным срывом, ты себе простишь? — парировала Ольга. — Я работаю на двух работах, чтобы оплатить этот «люкс». Я год не была в отпуске. Я имею право на десять дней тишины? Без жалоб на правительство, без обсуждения моих котлет и без измерения давления каждые полчаса?
— Она изменилась, — буркнул Андрей. — Она стала спокойнее.
— Люди не меняются в семьдесят лет, Андрей. Это аксиома.
Разговор закончился ссорой. Андрей ушел на работу, хлопнув дверью, а Ольга осталась сидеть перед ноутбуком. Бирюзовое море на экране вдруг показалось тусклым. Она знала, что битва не выиграна. Андрей был мягким человеком, и мамины слезы действовали на него как кислота на металл — разъедали любую волю.
Вечером Андрей вернулся домой с цветами. Это был плохой знак. Цветы в обычный вторник означали попытку загладить вину за уже совершенное преступление.
— Оль, давай не будем ругаться, — сказал он, протягивая ей букет хризантем. — Я тут подумал... Ты права. Нам нужно побыть вдвоем.
Ольга недоверчиво взяла цветы.
— Правда? Ты позвонил маме и отказал?
— Ну... не совсем отказал, — он отвел глаза. — Я сказал, что мы обсудим это. Но я понимаю твою позицию. Давай поужинаем? Я вина купил.
Ольга расслабилась. Ей так хотелось верить, что муж наконец-то выбрал её сторону. Они поужинали, посмотрели какой-то легкий фильм. Напряжение спало. Казалось, гроза миновала.
А через два дня, в субботу, Андрей предложил поехать к маме на обед.
— Просто проведать, отвезти продуктов. Она борщ сварила, просила заехать. Некрасиво будет не показаться перед отлетом.
Ольга согласилась. В конце концов, нанести визит вежливости на пару часов — это не жить с ней десять дней в одном номере.
Квартира Нины Петровны встречала их запахом валерьянки и старых духов «Красная Москва». Сама хозяйка, величественная дама с пышной седой укладкой, сидела в кресле в позе умирающего лебедя, но, увидев сына, тут же оживилась.
— Андрюшенька! Оленька! Пришли, родные! — она протянула руки. — А я вот еле встала сегодня. Голова кружится, ноги не держат. Погода, наверное...
— Мам, ну ты чего, — Андрей бросился к ней, поцеловал в щеку. — Ты же говорила по телефону, что борщ сварила.
— Сварила, через силу, но сварила. Для вас же стараюсь, пока жива, — она горестно вздохнула и метнула быстрый взгляд на Ольгу. — Садитесь, кормить буду.
Обед проходил по стандартному сценарию. Нина Петровна рассказывала о соседке-наркоманке (которая на самом деле была милой студенткой консерватории), о том, как дорожают лекарства, и как черствы нынче врачи в поликлинике. Ольга молча ела борщ, кивала в нужных местах и поглядывала на часы.
И тут, на моменте подачи чая с вишневым вареньем, Нина Петровна вдруг сложила руки на груди и умилительно улыбнулась.
— Ой, совсем забыла! Андрюша, достань чемодан с антресоли. Тот, коричневый.
Ольга замерла с чашкой в руке.
— Зачем, мам? — спросил Андрей, но его голос предательски дрогнул. Он покраснел и уткнулся в тарелку с печеньем.
— Как зачем? Собираться же надо! — радостно провозгласила свекровь. — Вылет-то в среду. А мне еще платья перебрать, купальник найти... Ой, я такой купальник видела в витрине, но постеснялась зайти, старая я уже для моды. Но старый мой, синий, еще ничего, крепкий.
Ольга медленно поставила чашку. В ушах зашумело. Она перевела взгляд на мужа. Андрей сидел красный как рак и не смел поднять глаз.
— Андрей? — тихо позвала она.
— Мам, подожди... — промямлил он.
— Чего ждать-то? — удивилась Нина Петровна. — Билеты дорожают! Андрюша сказал, что вы мне сюрприз готовите. Что вы всё решили, просто Оля сомневалась, но он её уговорил. Да, сынок?
Ольга почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Он не просто не отказал. Он сказал матери, что Ольга согласна. Он выставил всё так, будто это Ольга ломалась, но великодушный сын всё уладил.
— Андрей, — голос Ольги зазвенел, разрезая густую атмосферу фальшивого уюта. — Ты купил маме билет?
Муж наконец поднял глаза. В них была паника и мольба.
— Оль, ну там акция была... Последнее место в самолете оставалось. Я подумал, что если не возьму сейчас, то потом поздно будет. А мы бы с тобой... ну, сжились бы как-нибудь. Мама в соседнем номере пожила бы, я договорился на ресепшене, там можно раскладушку поставить...
— Какую раскладушку? — возмутилась Нина Петровна. — Андрюша, ты же сказал, у вас «люкс» двухкомнатный! Я что, на раскладушке спать буду? Я же мать!
— Значит, так, — Ольга встала из-за стола. Ноги дрожали, но внутри, где-то в солнечном сплетении, разгорался холодный, яростный огонь. — Сюрприз действительно удался.
— Оленька, ты не рада? — Нина Петровна сделала большие, наивные глаза. — Мы же семья! Вместе веселее! Я вам мешать не буду, буду только советы давать, как на солнце не обгореть.
— Спасибо, Нина Петровна. Но я пас.
— В смысле «пас»? — не понял Андрей.
— В прямом. Вы летите вдвоем. У вас же билеты есть, отель оплачен. Вот и отдыхайте. Мама, сын, море, раскладушка. Идиллия.
— Оля! — вскочил Андрей. — Ты что такое говоришь? Как мы без тебя? Это же наш отпуск!
— Нет, дорогой. Это теперь твой отпуск с мамой. О котором ты так мечтал, видимо, раз сделал всё за моей спиной. Я предупреждала: никакого театра. Но ты купил билеты в первый ряд. Наслаждайся представлением.
Ольга вышла в прихожую, надела пальто. Руки тряслись, она никак не могла попасть в пуговицу. Андрей выбежал следом.
— Оля, стой! Ты не можешь так поступить! Деньги же пропадут! Твой билет невозвратный!
— Плевать на деньги, — она наконец застегнулась. — Мои нервы стоят дороже. Я заработаю еще. А вот уважение ты сегодня потерял бесплатно.
— Оля, вернись! Маме плохо станет! — крикнул он ей в спину.
Из кухни действительно донесся профессиональный стон: «Ой, сердце... Андрюша, капли!».
Ольга не обернулась. Она вышла в грязный ноябрьский вечер, вдохнула холодный воздух и поняла, что ей не холодно. Ей было свободно.
Следующие три дня прошли как в тумане. Андрей ночевал у мамы — «караулил давление». Он звонил Ольге каждые два часа, то угрожая разводом, то умоляя одуматься, то давя на жалость.
— Мама плачет, говорит, что ты её ненавидишь.
— Мы не полетим без тебя, билеты сгорят, это сто тысяч рублей!
— Оля, ну будь ты человеком, перетерпи десять дней!
Ольга не брала трубку. Она собрала вещи Андрея — не все, а так, самое необходимое на первое время — и выставила сумку в коридор. Она не знала, закончится ли это разводом, но знала точно: в этот самолет она не сядет.
В среду, в день вылета, телефон замолчал. Видимо, они все-таки улетели. Ольга представила, как Андрей тащит чемоданы, как Нина Петровна командует на регистрации, требуя место у окна, но не у крыла, и чтобы не дуло. Усмехнулась.
Вечером она открыла тот самый сайт бронирования. Деньги за её часть тура действительно сгорели, но у неё оставалась заначка — те деньги, которые она откладывала на новую шубу.
«К черту шубу, — подумала Ольга. — Пуховик еще сезон поносит».
Она выбрала маленький санаторий в Подмосковье. Никакого моря, зато сосновый лес, бассейн с минеральной водой и полная тишина. И главное — никаких телефонов.
Санаторий оказался скромным, но удивительно уютным. Ольга гуляла по заснеженным дорожкам, кормила белок, плавала в бассейне и спала по двенадцать часов. На третий день она впервые за год почувствовала, что плечи расслабились, а вечный ком в горле исчез.
Она включила телефон только через неделю. Посыпались сообщения. Десятки пропущенных от Андрея. Фотографии моря. Видео, где Нина Петровна в шляпе сидит за столом и что-то недовольно выговаривает официанту. И последнее сообщение, пришедшее сегодня утром:
«Оль, спаси меня. Я больше не могу. Она поссорилась с горничной, с администратором и с соседями по пляжу. У меня дергается глаз. Я хочу домой. Прости меня, дурака. Я всё понял».
Ольга посмотрела на заснеженные ели за окном. Ей было жаль Андрея, но это была жалость, смешанная с торжеством справедливости. Он должен был пройти этот урок. Он должен был сам выпить эту чашу до дна, чтобы понять вкус её содержимого.
Она набрала ответ:
«Держись. Осталось три дня. Купи ей магнит на холодильник и успокоительное себе. Дома поговорим».
Когда Ольга вернулась в квартиру, там было тихо и пусто. Андрей с мамой прилетали только завтра вечером. Она разобрала свою сумку, заварила свежий чай и села в любимое кресло.
Квартира казалась другой. Не тюрьмой быта, а крепостью, которую она сумела отстоять. Она знала, что разговор будет трудным. Что Нина Петровна теперь будет рассказывать всем родственникам, какая Ольга змея. Что Андрей будет долго залечивать нервы.
Но она также знала, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах, она не позволит нарушить свои границы.
На следующий вечер в дверь позвонили. Андрей стоял на пороге — загорелый, но с таким измученным лицом, будто вернулся не с курорта, а с каторги. Рядом не было мамы. Видимо, отвез её сразу домой.
Он молча вошел, поставил чемодан и обнял Ольгу. Уткнулся носом ей в плечо, как ребенок. От него пахло морем и самолетной усталостью.
— Никогда, — прошептал он. — Никогда больше. Ты была права. Это был ад.
— Я знаю, — спокойно сказала Ольга, гладя его по голове.
— Она заставила нас переехать в другой номер, потому что в первом «пахло сыростью». Она запретила мне пить пиво, потому что «от него живот растет». Она каждое утро будила меня в семь, чтобы занять лежаки, хотя пляж был пустой. Оля, я чуть не свихнулся.
— А я отдохнула, — улыбнулась она. — Белки, сосны, тишина.
Андрей отстранился и посмотрел на неё с восхищением и страхом.
— Ты страшная женщина, Оля. У тебя стальной характер. Я бы так не смог.
— Смог бы, если бы захотел, — она пошла на кухню. — Чай будешь? Или чего покрепче?
— Покрепче, — выдохнул он. — И, Оль... Следующий отпуск — только мы. Хочешь, я напишу расписку? Кровью?
— Обойдемся без крови. Просто запомни: «театр одной актрисы» гастролирует только на своей территории. В моем отпуске аншлагов не будет.
Они сидели на кухне долго за полночь. Андрей рассказывал байки о «приключениях» мамы, и теперь, в безопасности родных стен, это казалось даже смешным. Но смех этот был нервным, как у людей, переживших стихийное бедствие.
Ольга слушала и понимала: иногда, чтобы сохранить семью, нужно уметь вовремя сказать «нет». Даже если это «нет» звучит жестоко. Потому что счастливая жена — это фундамент дома. А если фундамент треснет под тяжестью чужих капризов, рухнет всё здание.
А Нина Петровна... Что ж, Нина Петровна получила свою долю внимания, своих зрителей и свои аплодисменты. Правда, зрители разбежались, а занавес упал слишком рано. Но это уже была совсем другая история, в которой Ольга больше не собиралась играть роль второго плана.
— Знаешь, — сказал Андрей, допивая коньяк. — Мама сказала, что ты самая хитрая женщина на свете. Что ты специально всё подстроила, чтобы её унизить.
— Пусть думает, что хочет, — Ольга пожала плечами. — Главное, что теперь ты знаешь правду.
— Знаю. И, Оль... спасибо, что не подала на развод.
— Посмотрим на твое поведение, — усмехнулась она. — Испытательный срок только начался. А теперь пошли спать. Завтра на работу, в реальный мир.
И в этом реальном мире, под серым ноябрьским небом, Ольга чувствовала себя абсолютно счастливой. Потому что счастье — это не только море и пальмы. Счастье — это право быть собой и не предавать себя ради удобства других.
А как вы считаете, правильно ли поступила Ольга, отправив мужа в отпуск с мамой в качестве урока, или ей стоило полететь и попытаться найти компромисс? Делитесь мнением в комментариях!