— Вам не следовало этого трогать! — голос Веры Сергеевны прозвучал как удар хлыста, заставив Анну вздрогнуть и отшатнуться от зловещего проема в стене. — Никогда! Вы слышите? Ни одна живая душа...
Хозяйка особняка, обычно воплощение ледяного спокойствия, стояла, прижимая длинные пальцы к вискам. Ее лицо, обычно бесстрастное, как маска, было искажено смесьью ужаса и ярости. Воздух в кабинете, пропитанный запахом старой бумаги и воска, казалось, сгустился и застыл.
— Простите, Вера Сергеевна... я... я просто вытирала пыль, — прошептала Анна, чувствуя, как коленки подкашиваются от страха. Ее ладони вспотели, оставив влажные отпечатки на серой ткани передника. — Картина съехала... я хотела поправить...
— Вытирала пыль? — Вера Сергеевна застыла на месте, ее взгляд, темный и бездонный, как колодец, впился в девушку. — Вам было строго-настрого запрещено прикасаться к чему-либо на этой стене! Это было первым и единственным правилом! Или ваша деревенская память не в состоянии удержать и столь простой вещи?
Укол был болезненным и точным. Анна почувствовала, как по щекам разливается краска стыда. Она сжала тряпку, которую все еще держала в руке, словно это могло ее защитить. Мысли путались, в голове звенело. Всего минуту назад ее переполняло простое любопытство, теперь же ее захлестнул леденящий душу страх. Страх потерять работу, единственный источник дохода для ее семьи в деревне. Страх перед этой женщиной, чей гнев был так же холоден и опасен, как зимний ветер.
— Я не хотела ничего плохого, честно, — голос Анны дрожал, предательски выдавая ее внутреннюю панику. — Она криво висела... я всего лишь хотела повесить ее ровно... а она... она отъехала.
Она посмотрела на массивную раму портрета седовласого мужчины с суровым взглядом, который теперь покоился на полу, прислоненный к стене, открыв взгляду потертую дубовую панель и темный провал за ней. Этот провал казался ей теперь входом в преисподнюю.
Вера Сергеевна медленно, как хищница, сделала шаг вперед. Ее длинное черное платье шелестело по паркету.
— И что вы там увидели? — ее вопрос повис в воздухе, тихий и шипящий. — Что вы разглядели в темноте, куда вам не следовало совать свой любопытный нос?
Анна замерла. Картинка, увиденная ею в щель, а потом и в открытую дверь, вспыхнула в сознании с пугающей четкостью. Не комната богатств или сокровищ, как она по-детски предположила в первую секунду. Нечто иное, куда более жуткое.
— Я... я почти ничего не увидела, — солгала она, опуская глаза. — Темно там. Пыльно.
— Не врите мне! — Вера Сергеевна резко хлопнула ладонью по поверхности массивного письменного стола, заставив вздрогнуть тяжелую бронзовую чернильницу. — Я вижу по вашему лицу! Вы побледнели, как полотно. Выглянули бы вы сейчас в зеркало. Так что же там?
Давящий ком подкатил к горлу. Анна сглотнула. Как описать то, что она увидела? Как передать ощущение ледяного пальца, проведшего по спине при виде этой странной, застывшей во времени комнаты?
— Комната, — выдохнула она наконец. — Маленькая комната. Как... как детская. С кроватью. И с игрушками. И все в пыли... толстым-толстым слоем. Словно там никто не был сто лет.
Произнеся это вслух, она снова ощутила тот самый холодный ужас открытия. Не страх перед привидением или монстром, а нечто более глубокое — страх перед нарушенным покоем, перед тайной, которая была надежно спрятана и которую она, по своей глупости, выпустила на свободу.
Вера Сергеевна застыла. Ее гнев, казалось, мгновенно испарился, сменившись чем-то другим — оцепенением? Горькой болью? Ее взгляд скользнул за плечо Анны, уставился в черный прямоугольник двери, словно она видела сквозь него что-то, невидимое для других.
— Детская, — повторила она беззвучно, и это слово прозвучало как приговор.
Анна наблюдала за ней, и ее собственный страх начал медленно отступать, уступая место жгучему любопытству. Что это за комната? Почему ее скрывали? Почему реакция хозяйки такова, словно Анна вскрыла свежую могилу? Она вспомнила обрывки разговоров, услышанных на рынке, когда она только устраивалась на работу. Шепотки о семье Громовых. О трагедии. О пропавшем много лет назад сыне.
— Вера Сергеевна, — осторожно начала она, — это... это комната вашего сына?
Хозяйка вздрогнула, словно ее хлестнули по лицу. Ее глаза, полные какой-то далекой муки, снова сфокусировались на Анне, и в них вспыхнула новая искра гнева, на этот раз отчаянного, почти животного.
— Вон! — прошипела она, указывая пальцем на дверь в коридор. Рука ее тряслась. — Сию же минуту вон из моего кабинета! Убирайтесь в свою каморку и не смейте выходить, пока я не позову! И чтобы духу вашего здесь не было! Ни слова никому! Вы меня поняли? Ни единого слова!
— Но...
— ВОН!
Этот крик, сорвавшийся с обычно сдержанных губ, заставил Анну отпрянуть к двери. Она, не помня себя, выскочила из кабинета, захлопнув за собой тяжелую дверь. Прислонившись спиной к прохладным резным панелям, она пыталась перевести дух. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках.
«Что я натворила? — пронеслось в голове. — Господи, я все потеряла. Мама... папа... они так надеялись...»
Она представила лицо матери, изможденное постоянными заботами, и сжала кулаки. Эта работа, этот мрачный особняк с его молчаливой хозяйкой и призраками прошлого был для них шансом. Шансом выплатить долги, починить проседающий дом, отправить младшего брата в техникум. И теперь она своим дурацким любопытством все разрушила.
Она медленно поплелась по длинному, темному коридору в свою комнатушку на втором этаже, рядом с чердачной лестницей. Комната была крошечной, с одним узким окном, выходящим в глухой внутренний двор. Убогая железная кровать, комод с отваливающейся фурнитурой и умывальник с тазом — вот и вся ее обитель.
Закрыв дверь, она прислонилась к ней и, наконец, дала волю слезам. Они текли по ее щекам горячими, обильными струями, смешиваясь с пылью особняка. Она рыдала тихо, подавленно, боясь издать лишний звук.
«Почему? — терзала ее одна и та же мысль. — Почему просто комната вызвала такую бурю?»
И снова перед ее мысленным взором встала та самая комната. Узкая, как келья. Узкая кровать с прогнувшимся матрасом, застеленным когда-то ярким, а ныне выцветшим до неопределенного серо-голубого цвета, покрывалом. Небольшая этажерка, уставленная книгами. Игрушки. Не детские плюшевые мишки, а модель парусника, коллекция старых свинцовых солдатиков, сложный конструктор. Комната мальчика. Подростка.
Но не это заставило ее похолодеть тогда, в дверном проеме. Не сама комната, а ее состояние. Она была нетронута. Совершенно, абсолютно нетронута. Пыль лежала ровным, бархатистым слоем на всех поверхностях, словно саван. Воздух был спертым и мертвым, пахнущим не просто затхлостью, а остановившимся временем. Словно хозяин этой комнаты вышел оттуда пятнадцать лет назад, дверь закрылась, и ее больше никогда не открывали.
До сегодняшнего дня.
Анна вытерла слезы тыльной стороной ладони и подошла к окну. Глухой кирпичный двор особняка не предлагал утешения. Ей нужно было успокоиться. Нужно было думать.
Она вспомнила свой первый день в особняке. Вера Сергеевна, высокая, прямая, с безупречной прической, провела для нее краткий, как военный инструктаж, тур.
— Вы будете убирать на первом этаже и в гостевых комнатах на втором, — говорила она, не глядя на Анну, а скользя взглядом по стенам, по мебели. — Кабинет — зона моей личной ответственности. Вы можете мыть пол и вытирать пыль с поверхностей, но не прикасайтесь к бумагам на столе. Никогда. И особенно — к этой стене.
Тогда Анна лишь кивнула, не придав значения этому запрету. Дом был полон старинных вещей, картин, фарфоровых безделушек. Она подумала, что за картиной скрывается дорогой сейф или что-то в этом роде. Но сейфов не прячут за картинами в старых особняках. Прячут тайны.
Она прилегла на кровать, уставившись в потолок с паутиной в углу. Что теперь будет? Уволят? Вышвырнут на улицу без расчета? Вызовут полицию? Нет, полицию вряд ли. Вера Сергеевна не из тех, кто выносит сор из избы.
Мысль о звонке домой, матери, заставила ее содрогнуться. Она представила ее разочарованное, усталое лицо, и ей стало еще хуже. «Недолго ты продержалась, дочка, — словно бы сказала мать в ее воображении. — Видно, наша доля — так и жить в вечной нужде».
— Нет, — прошептала Анна в тишину комнаты. — Нет, я не могу так просто сдаться.
Она должна была исправить ситуацию. Но как? Извиниться? Но она уже это делала. Умолять? Унижаться? Мысль об этом была горькой, но необходимость диктовала свои условия.
Пока она лежала, перебирая в голове возможные варианты, дверь в ее комнату скрипнула. Анна мгновенно вскочила на кровати, сердце снова заколотилось. В проеме стояла Вера Сергеевна.
Она выглядела иначе. Не было и следа недавней ярости. Ее лицо было бледным, почти прозрачным, под глазами залегли темные тени. Она держалась за косяк, словно ища опоры.
— Аня, — произнесла она, и ее голос звучал тихо, без прежней стальной властности. — Придите в кабинет. Нам нужно поговорить.
И, не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла, оставив дверь открытой.
Анна сидела, не в силах пошевелиться. Это была ловушка? Новая порция унижений? Или... или что-то еще? Тон хозяйки смутил ее еще больше, чем крик. В нем слышалась усталость. И что-то еще... неужели надежда?
Медленно, как на эшафот, она поднялась с кровати, поправила передник и волосы и вышла в коридор. Ей предстояло узнать, что же скрывалось за той дверью. И почему это так важно для Веры Сергеевны.
***
Анна шла по коридору, и каждый шаг отдавался в висках глухим, тревожным стуком. Открытая дверь в кабинет казалась ей теперь пастью темного зверя, готового поглотить ее. Она переступила порог, сжимая в кармане передника смятый платок.
Вера Сергеевна стояла у окна, спиной к комнате, глядя в ночь. Ее стройная, прямая фигура в темном платье сливалась с бархатом штор, казалась призрачным продолжением мрака. Потайная дверь была закрыта. Портрет сурового мужчины все так же лежал на полу, прислоненный к стене, и его выцветшие глаза, казалось, с укором смотрели на Анну.
— Закройте дверь, — тихо, но отчетливо произнесла Вера Сергеевна, не оборачиваясь.
Анна повиновалась. Щелчок замка прозвучал как приговор, окончательно отрезав ее от внешнего мира, от возможного спасения. Она осталась стоять у двери, не решаясь сделать шаг вперед.
Вера Сергеевна медленно обернулась. Свет одной единственной лампы на столе выхватывал из полумрака ее лицо — осунувшееся, постаревшее за этот час на несколько лет. В ее глазах не было ни гнева, ни презрения. Только бесконечная, копившаяся годами усталость и какая-то новая, тревожная решимость.
— Подойдите, — сказала она, указывая на кресло перед столом. — Садитесь.
Анна, почти на цыпочках, пересекла комнату и опустилась на край жесткого кожаного кресла. Она сидела с прямой спиной, как на экзамене, положив сжатые в комок руки на колени.
— Вера Сергеевна, я еще раз хочу извиниться... — начала она, но хозяйка резко, почти нетерпеливо мотнула головой.
— Оставьте. Извинения сейчас неуместны. Случилось то, чего я боялась все эти годы. Дверь открыта. Тайна... потревожена. — Она тяжело вздохнула и села в свое кресло по другую сторону стола, скрестив на столешнице длинные, бледные пальцы. — Вы задали вопрос. Спросили, комната ли это моего сына. Так вот, слушайте. И слушайте внимательно, потому что я не стану повторять это дважды.
Она замолчала, подбирая слова. В кабинете было так тихо, что Анна слышала собственное дыхание и трепетное биение собственного сердца.
— Да, — наконец выдохнула Вера Сергеевна. — Это комната моего сына. Артема. Он... исчез. Пятнадцать лет, три месяца и двенадцать дней назад.
Голос ее дрогнул на последних словах, но она тут же взяла себя в руки, сделав глоток воды из хрустального стакана.
— Ему было восемнадцать. У него была вся жизнь впереди. Учеба в столице, карьера, наследство... — она повела рукой, указывая на весь кабинет, на весь особняк. — А потом он просто не вернулся домой однажды вечером. Ни звонка, ни записки. Никаких требований выкупа. Никаких следов. Словно сквозь землю провалился.
Анна слушала, затаив дыхание. Все обрывки слухов, все шепотки на рынке сложились в единую, ужасающую картину. Это была не просто семейная трагедия. Это была пропажа без вести. Необъяснимая, загадочная.
— Полиция... — робко начала Анна.
— Полиция? — Вера Сергеевна горько усмехнулась. — О, они первые месяцы что-то делали. Искали. Опрашивали. Потом интерес угас. Дело затянули в архив. Новые дела, новые пропавшие. Нашлись «свидетели», которые якобы видели, как он садился на поезд. Другие — что он уехал с какой-то девушкой. Третьи — что у него были долги. Чушь собачья! Все это была ложь! — ее пальцы сжались в бессильном кулаке. — Артем был не из тех, кто сбегает. Он был ответственным. Он любил этот дом. Он... обещал вернуться.
Она отвернулась, смотря в темное окно, за которым отражались их с Анной бледные лица.
— Мой муж, Петр Ильич, не пережил этого. Он умер через год после исчезновения сына. Сказали — сердце. Но я знаю. Он сломался. Перестал бороться. А я... я осталась. Одна. В этом пустом доме-склепе. С его памятью.
Анна смотрела на эту женщину, и ее собственный страх начал медленно таять, сменяясь жгучим, почти физическим сочувствием. Она представила себе пятнадцать лет жизни в ожидании. В надежде, которая с каждым днем превращается в пытку. Она думала о своей матери, о том, как та плакала всего неделю, когда потеряла работу на ферме. А здесь — пятнадцать лет.
— Почему... — Анна осторожно подобрала слова. — Почему вы замуровали его комнату?
— Я не муровала, — резко парировала Вера Сергеевна. — Я... законсервировала. В тот день, когда он ушел, все осталось так, как было. Я не могла ничего тронуть. Сначала я ждала, что он вернется и все будет как прежде. Потом... потом это стало единственным местом, где я еще могла чувствовать его присутствие. Потом это стало моей тайной. Моей болью, которую я не в силах была вынести на свет. Любопытные взгляды прислуги, сплетни... я не могла больше этого выносить. Повесила портрет его отца и приказала никогда не трогать эту стену.
Она умолкла, и в тишине ее признание висело тяжелым, осязаемым грузом.
— Но сегодня... сегодня вы вошли туда, — продолжила она, и ее взгляд снова стал пристальным, изучающим. — И я видела ваш испуг. Но не только испуг. Я видела в ваших глазах что-то еще. Что вы там увидели, Аня? Что именно заставило вас похолодеть? Говорите правду. Теперь у нас с вами нет другого выбора.
Анна глубоко вдохнула. Пришло время говорить. Пришло время облечь в слова тот леденящий ужас, который она испытала.
— Я уже сказала... комната, пыль... — начала она, но Вера Сергеевна нетерпеливо мотнула головой.
— Не это. Что-то другое. Я знаю. Я видела это по вашему лицу тогда, в дверном проеме.
Анна закрыла глаза, снова переносясь в тот момент. Скрип отодвигаемой панели. Пахнущая пылью и забвением тьма. Ее рука, нащупывающая выключатель. И...
— Там был... не просто беспорядок, — прошептала она, открывая глаза. — Не просто комната, где когда-то жил человек. Там... там словно кто-то был. Недавно.
Вера Сергеевна замерла, не дыша.
— Что вы имеете в виду?
— Пыль... — Анна искала слова. — Она везде лежала ровным слоем. Толстым. На кровати, на столе, на корабле... но на полу... у этажерки с книгами... был след. Словно кто-то прошел. Один четкий след. И... одна книга лежала на полу. Отдельно. Будто ее уронили. Или достали с полки.
Она посмотрела на Веру Сергеевну и увидела, как та побледнела еще больше. Казалось, она вот-вот лишится чувств.
— Книга? — еле слышно переспросила хозяйка. — Какая книга?
— Я не разглядела. Я... я испугалась и убежала, как только услышала ваши шаги. Но я точно помню — книга на полу. И след. Не мой. Я стояла в дверях, не заходя внутрь.
Вера Сергеевна медленно поднялась с кресла. Она шаталась. Она подошла к потайной двери и на мгновение прикоснулась ладонью к деревянной панели, словно проверяя, реальна ли она.
— Никто... — прошептала она. — Никто не входил сюда. Никто, кроме меня. И то... я не заходила уже много лет. Не могла. Слишком больно.
— Но кто-то был, — тихо, но настойчиво повторила Анна. — Кто-то был в этой комнате. Возможно... возможно, недавно.
Они смотрели друг на друга через полумрак кабинета, и в воздухе повисло новое, еще более страшное предположение. Если в комнату кто-то входил, значит, дверь была открыта и раньше. Значит, тайна была известна не только Вере Сергеевне. Значит, кто-то другой имел доступ к этому святилищу, к этой боли.
— Нужно... нужно проверить, — наконец сказала Вера Сергеевна, и в ее голосе прозвучала сталь. Сталь отчаяния. — Сейчас же.
Она потянулась к скрытой за декоративной панелью кнопке. Раздался тихий щелчок, и дверь бесшумно отъехала в сторону, снова открывая черный провал. Запах пыли и старины, словно вздох давно умершего существа, вырвался на свободу.
— Идемте, — приказала Вера Сергеевна, и ее голос не допускал возражений. — Покажите мне.
Анна, с трудом преодолевая внутренний страх, поднялась с кресла и последовала за хозяйкой в ту самую комнату, которая всего час назад стоила ей чуть ли не места и душевного покоя.
Вера Сергеевна замерла на пороге, зажмурившись, словно готовясь к удару. Потом она сделала шаг внутрь. Ее пальцы нажали на выключатель. Загорелась слабая лампочка под пыльным абажуром в центре комнаты.
Комната предстала перед ними во всей своей леденящей душу нетронутости. Все было так, как описала Анна. Кровать, модель парусника на полке, солдатики, застывшие в вечном бою. И густой, бархатный слой пыли повсюду.
Исключение составлял только участок пола между дверью и этажеркой. Там, на сером от пыли полу, явственно виднелся смазанный, но четкий след от подошвы обуви. И у самой этажерки, в стороне, лежала небольшая книга в темном переплете.
Вера Сергеевна, не дыша, подошла и подняла ее. Она смахнула пыль с обложки дрожащими пальцами.
— «Остров сокровищ»... — прочитала она вслух, и голос ее сорвался. — Это... это я читала ему. Когда он был маленьким. Он обожал эту книгу.
Она перевернула книгу. Из нее выпал маленький, пожелтевший от времени листок бумаги, сложенный в несколько раз.
Вера Сергеевна застыла, глядя на этот листок, словко он был ядовитой змеей. Потом, медленно, с нечеловеческим усилием, она наклонилась и подняла его.
— Что это? — прошептала Анна, не в силах сдержать любопытство.
— Не знаю, — так же тихо ответила Вера Сергеевна. — Этого здесь не было. Я... я помню каждую мелочь. Этого здесь не было.
Она развернула листок. Это была не обычная бумага, а лист из дорогого блокнота, с водяными знаками. На нем были нарисованы какие-то схемы, столбцы цифр и несколько фамилий, выведенных острым, энергичным почерком. Почерк взрослого человека.
Анна, стоя на цыпочках, за спиной хозяйки, попыталась разглядеть записи. Ничего не понимая в цифрах, она скользнула взглядом по фамилиям. И одна из них, самая крупная, словно обведенная для важности, заставила ее сердце забиться сильнее.
— Громов... — прочитала она вслух. — Это же ваша фамилия.
— Это почерк моего мужа, — сказала Вера Сергеевна, и голос ее был безжизненным. — Петра. Это его записи.
Она перевернула листок. На обратной стороне, в самом низу, той же рукой была выведена всего одна фраза, стоящая особняком от всех расчетов и схем:
«С.П. Знает всё. Осторожно».
Вера Сергеевна отшатнулась, словно от огня. Листок выпал у нее из пальцев и снова упал на пол.
— Не может быть... — прошептала она, прижимая ладони к вискам. — Не может быть...
— Вера Сергеевна? — робко тронула ее за рукав Анна. — Что это? Что значит «С.П.»? Кто это?
Хозяйка медленно опустила руки. Ее глаза, полные ужаса и неверия, уставились на Анну, но словно не видели ее. Она смотрела сквозь нее, в какое-то далекое, страшное прошлое.
— Сергей Петрович, — наконец выдохнула она. — Сергей Петрович Орлов. Деловой партнер моего покойного мужа. Ближайший друг нашей семьи. Человек, который... который помогал мне искать Артема все эти годы.
В кабинете воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Веры Сергеевны. Анна смотрела на выцветшую надпись «С.П. Знает всё», и в ее голове, еще не искушенной в дворцовых интригах и тайнах большого бизнеса, медленно, как страшная ядовитая гусеница, выползала догадка.
Если этот человек, этот «ближайший друг», знал «всё»... то что именно он знал? И почему муж Веры Сергеевны считал необходимым быть с ним осторожным? И самое главное — какое отношение все это имеет к исчезновению Артема?
— Он... он часто бывает у вас в доме? — спросила Анна, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
— Да, — ответила Вера Сергеевна, и ее голос был пустым. — Он и его жена, Елена Викторовна. Они... почти единственные, кто меня навещает. Кто поддерживает. Кто... — она замолчала, и на ее лице медленно проступало осознание такого чудовищного предательства, что его почти невозможно было вместить в сознании.
— Он был здесь на прошлой неделе, — продолжила она, словно вспоминая. — Заходил в кабинет... попросил посмотреть на одну из старых счетных книг мужа... для отчета... я вышла... оставила его одного...
Ее взгляд снова упал на след на полу. На книгу. На злополучный листок.
— Он был здесь, — прошептала она с абсолютной, леденящей уверенностью. — Он нашел эту дверь. Он был в этой комнате. Он что-то искал. И... он нашел это. Или, может быть... подбросил?
Анна смотрела на хозяйку, и ей стало страшно по-новому. Страшно не за себя, а за эту женщину, чей мир, и без того хрупкий, рушился здесь и сейчас на ее глазах. Все эти годы она жила рядом с волком в овечьей шкуре? Доверяла тому, кто, возможно, знал правду о ее сыне? Или... или был к его исчезновению причастен?
— Что нам делать? — тихо спросила Анна. В ее голосе не было уже ни страха увольнения, ни подобострастия. Было лишь сочувствие и готовность помочь.
Вера Сергеевна подняла на нее взгляд. В ее глазах бушевала буря — боль, ярость, растерянность.
— Мы? — переспросила она, и в ее интонации прозвучало что-то новое. Не «вы», служанка, а «мы». — Мы... мы не можем делать ничего. Пока. Никаких доказательств, кроме этого листка. А он... он влиятельный человек. Очень богатый. Очень опасный.
Она наклонилась, снова подняла листок и бережно, словно святыню, спрятала его в карман своего платья.
— Вы... вы останетесь, Аня, — сказала она, и это прозвучало не как просьба, а как констатация факта. — То, что вы узнали... делает вас частью этого. Частью этой тайны. И, возможно... — она запнулась, — ...моим единственным союзником. Вы не побоялись сказать правду. Ценой своего места. Теперь я прошу вас... остаться. И помочь мне. Я буду платить вам вдвое.
Анна стояла, не в силах вымолвить ни слова. Перед ней был выбор. Уйти, пока не поздно, вернуться к своей простой, бедной, но безопасной жизни. Или остаться здесь, в этом особняке, полном призраков и тайн, и погрузиться в опасную игру, правила которой она не знала.
Она посмотрела на Веру Сергеевну. На ее глаза, в которых плескалось отчаяние, но уже виднелась искра надежды. Первая за многие годы.
— Я остаюсь, — тихо, но четко сказала Анна.
Вера Сергеевна кивнула, и на ее губах на мгновение дрогнуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку.
— Тогда начинается война, — прошептала она. — И первое, что мы должны сделать — сделать вид, что ничего не произошло. А вы... вы должны стать моими глазами и ушами. Никто не обращает внимания на горничную.
Продолжение следует!
Нравится рассказ? Можете поблагодарить Викторию за этот шедевр ДОНАТОМ! Просто нажмите на черный баннер ниже:
Читайте и другие наши истории:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)