— У нас будет ребенок, — прошептала Галя, замирая в ожидании его радости.
— Ты что, совсем с ума сошла? — Вася отшатнулся, как от прокаженной. — Я же бесплоден! Значит, это не мой. И сколько времени эта твоя измена уже длится? Собирай вещи и убирайся к своему любовнику!!!
Две розовые полоски.
Они были такими же яркими и неоспоримыми, как утреннее солнце, бьющее в глаза. Галина замерла на холодном кафельном полу ванной, не в силах оторвать взгляд от пластиковой полоски, зажатой между дрожащими пальцами. В ушах стоял оглушительный звон, заглушавший даже привычный шум машин за окном.
Две полоски
Этого не может быть. Этого не должно было случиться никогда. И это произошло...
Она медленно, как лунатик, поднялась, опираясь на раковину, и встретила в зеркале свое бледное, испуганное отражение. В широких глазах застыл первобытный ужас, смешанный с крошечной, дрожащей искоркой надежды, которую она боялась даже признать.
— Не может быть, — прошептала она беззвучно, сжимая тест так, что пластик угрожающе хрустнул.
Она сделала еще один. И еще. Цифровой, с дурацким смайликом, который беззаботно подмигивал ей, сообщая «Беременна. 3-4 недели». Все три теста, купленные вразнобой в разных аптеках, словно сговорившись, показывали один и тот же немыслимый результат.
Василий. Что она скажет Васе?
Мысли путались, превращаясь в хаотичный вихрь. Они же сдавали анализы. Не раз. Ей ставили «бесплодие неясного генеза», а ему, Василию… О, Боже, Василию пять лет назад, еще до свадьбы, поставили страшный, окончательный, как приговор, диагноз — «азооспермия». Полное отсутствие сперматозоидов в эякуляте. Приговор, который они оба, казалось, приняли. Смирились. Она выплакала все глаза тогда, а он, ее сильный, прагматичный Василий, лишь сжал губы и сказал: «Ничего, Галя. Будем жить для себя. Дети — это не главное в жизни».
И вот теперь это. Чудо? Или проклятие?
Она вышла из ванной, ее ноги были ватными. В голове стучало: «Как? Как? КАК?» Она перебирала в памяти последние месяцы. Не было никаких чудесных знаков, мистических совпадений. Была только их обычная жизнь. Его командировка два месяца назад… ее поездка к больной тете… Нет, ничего такого, что могло бы объяснить это медицинское невозможное.
Она бродила по квартире, этой просторной, стильной, выдержанной в холодных серо-стальных тонах клетке, которую Василий с такой гордостью называл «нашим гнездом». Она провела рукой по идеально гладкой поверхности дизайнерского комода, поставила на место криво лежащую журнальную стопку. Все здесь дышало его порядком, его контролем. И эта новость была как бомба, брошенная в стерильную чистоту его мира.
Галина посмотрела на свои руки. Они все еще дрожали. Она попыталась представить его реакцию. Радость? Нет, он не поверит. Он потребует объяснений. И какие она может дать объяснения? Она и сама ничего не понимала.
Внутри нее, под сердцем, уже билась новая жизнь. Та, о которой она когда-то отчаянно мечтала и которую уже давно похоронила в глубине души. И этот крошечный комочек клеток был одновременно и самым желанным, и самым страшным, что случалось с ней за все тридцать лет жизни.
Она услышала щелчок ключа в замке. Сердце упало куда-то в пятки, а затем рванулось в горло, бешено заколотившись. Вернулся Василий.
— Галя, я дома! — раздался его голос из прихожей, ровный, уверенный, деловой.
Она застыла посреди гостиной, не в силах пошевелиться, словно преступница, ожидающая приговора.
Он вошел в комнату, снимая дорогие часы и кладя их на специальную подставку. Он выглядел уставшим, но довольным — таким он всегда возвращался после удачного рабочего дня.
— Что-то случилось? — спросил он, заметив ее бледность и застывшую позу. Его взгляд скользнул по ней, аналитический, быстрый.
Галина попыталась сглотнуть, но во рту пересохло.
— Вася… нам нужно поговорить.
— Опять? — он вздохнул, проходя к мини-бару и наливая себе виски. — Если это про поездку на море, то я уже сказал — в этом квартале никаких отпусков. Проект горит.
— Нет… не про море.
Он повернулся к ней, поднося бокал к губам. В его глазах читалось легкое раздражение.
— Ну? Я слушаю. Говори, если дело срочное.
Она сделала глубокий, дрожащий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду.
— Я беременна.
Слова повисли в воздухе, тяжелые, нелепые, нереальные.
Бокал в руке Василия дрогнул, золотистая жидкость плеснулась через край. Он не проронил ни звука. Просто стоял и смотрел на нее. Сначала с непониманием, потом в его глазах вспыхнуло недоумение, которое медленно, неумолимо стало сменяться нарастающим, леденящим душу недоверием.
— Что? — это было не слово, а выдох, полный какого-то животного изумления.
— Я… я беременна, — повторила она, и голос ее предательски задрожал. — Сделала три теста. Все положительные.
Он медленно, очень медленно поставил бокал на бар. Звук стекла о стекло прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты.
— Ты беременна, — произнес он, и в его голосе не было ни капли эмоций. Это была констатация абсурдного, невозможного факта. — Ты. Беременна.
Он сделал шаг к ней. Его лицо, обычно такое спокойное и уверенное, стало застывшей маской.
— Объясни, — потребовал он. Всего одно слово, но оно прозвучало как удар хлыста.
— Я… я не знаю, как это объяснить, Вася! — в голосе Галины прорвалась отчаянная искренность. — Я сама в шоке! Это же… это чудо какое-то!
— Чудо? — он искаженно усмехнулся, и эта усмешка была ужаснее крика. — Галя, ты в своем уме? Ты же знаешь мои анализы! Ты знаешь мой диагноз! Бесплодный муж не может стать отцом! Это не чудо! Это…
Он замолчал, и в его глазах вспыхнула такая яростная, такая беспощадная догадка, что Галина инстинктивно отшатнулась.
— Это измена, — тихо, но очень четко произнес он.
Слово повисло между ними, ядовитое и жгучее, как кислота.
— Нет! — выкрикнула она, и слезы наконец хлынули из ее глаз. — Вася, нет! Я никогда! Я не могла!
— А я, по-твоему, мог? — его голос зазвенел сталью. Он подошел к ней вплотную, и его высокий рост внезапно стал давить, стал угрожающим. — Ты хочешь сказать, что мое бесплодие… исчезло? Само по себе? Волшебным образом? За пять лет?
— Я не знаю! — рыдала она, закрывая лицо руками. — Может, была ошибка в анализах? Может…
— Ошибка? — он перебил ее с холодным презрением. — Ошибка в анализах, которые я сдавал в трех разных клиниках? Ошибка, которая длится пять лет? Хватит нести чушь!
Он схватил ее за плечи, и его пальцы впились в ее тело с такой силой, что она вскрикнула от боли.
— Кто он? — прошипел он, глядя на нее в упор. Его дыхание было горячим и учащенным. — Сколько времени это длится? Где ты с ним встречалась? В моей постели? На мои деньги?
— Никого нет! Вася, умоляю тебя, поверь мне! — она пыталась вырваться, но его хватка была как железные тиски. — Я люблю только тебя! Я не понимаю, что происходит!
— Я тебе помогу понять, — его голос стал тихим и страшным. Он отпустил ее так резко, что она едва удержалась на ногах. — Ты беременна от другого мужчины. Ты мне изменила. В этом нет никакого «чуда». Есть только твоя ложь и твое предательство.
Он отвернулся от нее и прошелся по комнате, проводя рукой по коротко стриженным волосам. Казалось, он пытался взять себя в руки, но ярость и обида буквально излучались от него.
— Собирай вещи, — бросил он через плечо.
— Что? — не поняла она, все еще всхлипывая.
— Я сказал, собирай вещи! — он обернулся, и в его глазах пылал такой чистый, незамутненный ненавистью огонь, что ей стало физически страшно. — Я не хочу видеть тебя в этом доме. Ни минуты. Убирайся вон. К своему любовнику.
— Вася, я не пойду ни к какому любовнику! Мне некуда идти! — взмолилась она.
— Это твои проблемы, — отрезал он холодно. — Ты должна была подумать об этом раньше. Прежде чем распускать ноги на стороне.
Эта грубость, это унизительное, оскорбительное выражение добили ее. Она смотрела на человека, с которым прожила пять лет, и не узнавала его. Это был не ее Василий. Это был озверевший незнакомец.
— Я подам на развод, — продолжал он, его голос вновь обрел ледяное спокойствие. — И будь уверена, ты не получишь от меня ни копейки. Ни этот твой… приплод, ни ты.
Он указал пальцем на дверь.
— Вон. Пока я не вызвал полицию и не выставил тебя позорищем на весь подъезд.
Галина поняла, что любые слова бессмысленны. Он не услышит. Он уже все для себя решил. В его картине мира не было места чуду, была только черная, гнусная измена.
Она, почти не помня себя, побрела в спальню. На глазах стояла пелена, руки тряслись так, что она не могла застегнуть молнию на сумке. Она набрасывала в нее первое, что попадалось под руку — jeans, футболки, косметичку. Все ее тело ныло от боли и унижения.
Когда она, сгорбившись под тяжестью сумки и своего горя, вышла в прихожую, Василий стоял у двери. Он держал в руках ее паспорт и смартфон, который он, видимо, вынул из ее сумочки.
— Забери свое, — бросил он, сунув вещи ей в руки. — И чтобы твоего духа здесь больше не было.
Он открыл перед ней дверь.
Галина на секунду задержалась на пороге, посмотрев на него в последний раз. Он смотрел в пустоту, его лицо было каменным.
— Я не изменяла тебе, — тихо, но внятно сказала она. — Ребенок твой.
Он лишь презрительно фыркнул.
Тогда она вышла на лестничную площадку. Дверь захлопнулась у нее за спиной с таким грохотом, будто захлопнулась крышка гроба. Гроба ее прежней жизни.
Она спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Был вечер, моросил холодный осенний дождь. Она стояла под этим дождем, с одной сумкой вещей, с паспортом в кармане и с телефоном, в котором было всего двадцать процентов заряда. И с маленькой, пока неведомой жизнью внутри.
Куда идти? Что делать? Кому звонить?
Она посмотрела на освещенные окна своей — уже бывшей — квартиры на четвертом этаже. Там, в тепле и уюте, сидел человек, который только что вышвырнул ее на улицу. Вышвырнул ее и их нерожденного ребенка.
И впервые за весь этот кошмарный вечер, сквозь шок, слезы и отчаяние, в ее душе шевельнулось что-то новое. Не страх. Не боль. А тихая, еще робкая, но уже стальная решимость. Она не понимала, как это случилось. Но это случилось. И теперь она должна была защитить эту жизнь внутри себя. Во что бы то ни стало.
Повернувшись спиной к дому, который больше не был ее домом, Галина сделала первый шаг в неизвестность. В свою новую, страшную и одинокую реальность.
Холодный осенний дождь пробирал до костей за считанные минуты. Галина стояла под подъездом, прижимаясь спиной к холодной бетонной стене, пытаясь укрыться от промозглого ветра. Сумка с вещами, собранными наспех, казалась неподъемной. В ушах все еще стоял оглушительный грохот захлопнувшейся двери и его ледяной, ненавидящий голос: «Убирайся вон. К своему любовнику».
Она судорожно рылась в кармане пальто, пытаясь найти телефон. Пальцы не слушались, одеревеневшие от холода и шока. Наконец, она нащупала холодный корпус. Двадцать процентов заряда. Кому звонить? Родители в другом городе, сообщать им такую новость по телефону — свести с ума. Подруги… У нее была одна по-настоящему близкая подруга — Ирина. Но звонить ей, рыдая в трубку под дождем? Галина сглотнула ком в горле и, дрожащими пальцами, набрала номер такси. Сначала нужно просто уехать отсюда. Уехать подальше от этого дома, от этого подъезда, от этого человека.
Машина подъехала быстро. Молодой водитель, увидев ее мокрое, бледное, заплаканное лицо, лишь молча кивнул и отвез по указанному адресу — в ближайшую гостиницу эконом-класса. Галина механически расплатилась наличными, которые нашла в кармане, получила ключ-карту и оказалась в маленьком, безликом номере с запахом дезинфекции и старого ковра.
Она бросила сумку на пол, скинула промокшее пальто и рухнула на жесткую кровать. Тело била крупная дрожь, зубы стучали. Она натянула на себя одеяло, но согреться не могла. Внутри был лед. Лед от его взгляда, от его слов.
«Измена». «Распускать ноги». «Приплод».
Каждое слово отзывалось в ней новой волной жгучей боли и унижения. Как он мог? Как он мог так с ней поступить? Не дать ни одного шанса на объяснение, не попытаться разобраться? Вышвырнуть как собаку!
Она положила руку на еще плоский живот. Там была жизнь. Его жизнь. Их жизнь. И он отрекся от нее с такой легкостью, с таким презрением, будто выкидывал мусор.
— Я не изменяла тебе, — снова прошептала она в тишину номера, как заклинание. — Ребенок твой.
Но эти слова терялись в гулком одиночестве. Их некому было слышать.
Слезы текли по вискам и впитывались в безвкусную наволочку. Она лежала и смотрела в потолок, на трещину, похожую на молнию. Так и ее жизнь раскололась надвое — «до» и «после». После двух розовых полосок.
Что же ей теперь делать? Где жить? На что? У нее была работа, но зарплаты едва хватило бы на съемную комнату, не говоря уже о квартире. А скоро будут расходы на врачей, на вещи для ребенка… Мысль о ребенке вызывала дикий, противоречивый вихрь эмоций — щемящую нежность, смешанную с животным страхом. Она была одна. Совершенно одна.
Часы на телефоне показывали половину двенадцатого ночи. Заряд — пять процентов. Она должна была с кем-то поговорить. Должна была найти хоть какую-то опору.
Набравшись смелости, она позвонила Ирине. Та сняла трубку после первого гудка.
— Галя? Что случилось? Ты плачешь?
Услышав голос подруги, Галина снова разрыдалась. Она пыталась что-то объяснить, но слова путались, превращаясь в incoherent поток слез и отрывистых фраз: «Василий… выгнал… беременна… говорит, изменяю…»
— Сиди на месте, никуда не уходи! — тут же сказала Ирина, и в ее голосе зазвенела сталь. — Я сейчас же еду. Скажи мне адрес.
Полчаса спустя в номер ворвалась Ирина. Она была в спортивном костюме, с мокрыми от дождя волосами, но ее энергичное, волевое лицо дышало такой решимостью, что Галина почувствовала — она не одна.
Не задавая лишних вопросов, Ирина обняла ее и крепко держала, пока Галина снова не выплакала все свое горе. Потом принесла из машины термос с горячим чаем и заставила ее выпить.
— Теперь дыши глубже и рассказывай все по порядку, — сказала Ирина, усадив ее на кровать. — С самого начала.
И Галина рассказала. Про тесты. Про его реакцию. Про обвинения в измене. Про то, как он выгнал ее на улицу.
Ирина слушала, не перебивая, ее лицо хмурилось.
— Дай я правильно пойму, — сказала она, когда Галина замолчала. — Он, бесплодный, по всем анализам, узнал, что ты беременна, и сразу, без разговоров, решил, что ты ему изменила?
— Да, — кивнула Галина, вытирая слезы. — Он даже слушать ничего не стал. Сразу «собирай вещи и убирайся к любовнику».
— Ну знаешь, — Ирина фыркнула. — Это очень по-васильевски. Сразу найти виноватого, только не себя. А ты что думаешь? Как это вообще возможно?
— Я не знаю, Ира! — Галина снова почувствовала приступ паники. — Я не изменяла ему! Никогда! Даже в мыслях не было! Я сама не понимаю, что происходит. Может, действительно ошибка в анализах? Чудо?
— Чудо — это когда в Лурде больные исцеляются, — сухо заметила Ирина. — А в современной медицине чудес не бывает. Либо ошибка, либо… — она замолчала, и в ее глазах мелькнула какая-то догадка.
— Либо что?
— Либо он тебе все эти годы врал.
Галина уставилась на подругу, не понимая.
— Врал? Как врал? Зачем?
— А ты как думаешь? — Ирина прищурилась. — Мужчины… они иногда пасуют перед ответственностью. Легче сказать «я бесплоден», чем «я не хочу детей, потому что боюсь, что они кричать будут, памперсы менять и карьере помешают». Твоя жизнь с Василием — это же был сплошной график, план, контроль. Ребенок в эту идеальную картинку никак не вписывается.
Мысль была настолько чудовищной, что Галина сначала ее отринула.
— Нет… Он бы не стал. Он же знал, как я хочу детей! Как я плакала, когда нам поставили эти диагнозы! Он бы не стал так меня мучить!
— А почему бы и нет? — пожала плечами Ирина. — Если он эгоист. А он эгоист, Галя. Я тебе это всегда говорила. Он любил не тебя, а тот уютный мирок, который ты ему создавала. А теперь, когда в этом мирке появилась настоящая, живая проблема, он просто сбежал. И нашел самого простой выход — обвинить тебя.
Галина молчала, переваривая слова подруги. Вспоминала его холодность, когда она в очередной раз заводила разговор об усыновлении или ЭКО. Вспоминала, как он отмахивался: «Зачем нам эти сложности? Мы и вдвоем прекрасно живем». Она всегда думала, что он просто бережет ее от новых разочарований. А теперь…
— Нужно проверить, — твердо сказала Ирина, нарушая ее размышления. — Нужно найти его старые анализы. Все бумаги. Ты же что-то хранила?
— В его кабинете, в нижнем ящике письменного стола, была папка с всеми нашими медицинскими документами, — медленно сказала Галина. — Но я туда теперь не попаду.
— Это мы еще посмотрим, — загадочно улыбнулась Ирина. — А сейчас тебе нужно другое. Во-первых, завтра же к врачу. Подтвердить беременность, встать на учет. Ребенку, несмотря ни на что, нужна забота. А во-вторых, ты везешь свои вещи ко мне. Никаких гостиниц. Пока не найдешь работу и не снимешь жилье, живешь у меня.
— Ира, я не могу тебя так грузить…
— Замолчи! — отрезала подруга. — Мы подруги. И сейчас я твоя единственная семья в этом городе. Так что никаких «но». Собирайся, поехали.
Галина смотрела на Ирину, и новая волна слез, на этот раз благодарных, подступила к глазам. Она не была одна. У нее был тыл.
В квартире Ирины, в маленькой, но уютной комнатке, Галина наконец смогла немного прийти в себя. Она приняла горячий душ, переоделась в сухое, выпила чаю. Шок понемногу отступал, сменяясь тяжелым, но уже более осмысленным горем.
Она легла на раскладной диван, но сон не шел. Она смотрела в темноту и думала. Вспоминала мельчайшие детали их жизни. Его нежелание обсуждать альтернативные пути к родительству. Его раздражение, когда она слишком умилялась детям их общих друзей. Его странную уверенность в бесплодии, словно он был в нем даже рад.
И вдруг, как вспышка, в памяти возник один эпизод. Год назад. Они случайно встретили его старого университетского приятеля, у которого только что родился сын. Тот, сияя, показывал фотографии. Василий улыбался, говорил правильные слова, но потом, в машине, пробормотал себе под нос: «Зачем плодить нищету? Лучше бы на машину новую накопил».
Тогда она не придала этому значения, списала на усталость. А теперь…
Сомнение, посеянное Ириной, пускало корни. Оно было ядовитым, страшным, но оно давало хоть какое-то объяснение тому безумию, что случилось.
«Либо ошибка, либо он тебе врал».
Галина повернулась на бок и положила руку на живот. Теперь, в тишине и безопасности, она могла позволить себе прикоснуться к той самой дрожащей искорке надежды, что родилась вместе с двумя розовыми полосками.
— Не бойся, — прошептала она тому, кто был внутри. — Я с тобой. Мы справимся. А правду… правду мы найдем. Обязательно найдем.
Она закрыла глаза. Впереди был трудный путь — врачи, поиск жилья, борьба с Василием, возможно, даже суды. Но теперь у нее была цель. Не просто выжить, а докопаться до истины. Ради себя. Ради своего ребенка. Чтобы знать наверняка — было ли это чудом или годами лжи.
Утро встретило Галину бледным светом, пробивавшимся сквозь жалюзи в комнате Ирины. Первое, что она почувствовала — это не запах кофе, а сжимающую сердце пустоту и щемящее чувство потери. Но следом пришло и другое — упрямое, пока еще слабое чувство ответственности. Она не одна. Внутри нее билась жизнь, которая зависела от ее решений.
— Ну что, генеральный план на день готов? — Ирина, уже одетая и бодрая, поставила перед ней чашку с травяным чаем. — Первый пункт — женская консультация. Записалась к самому лучшему специалисту в нашем районе, Дмитрию Сергеевичу. Говорят, золотые руки и очень внимательный.
Галина кивнула, с трудом заставляя себя сделать глоток. Мысль о том, чтобы идти в больницу, вызывала тошноту. Там будут счастливые пары, улыбающиеся женщины с округлившимися животами и мужьями под руку. А она — одна. С позорной, с точки зрения общества, историей.
— Не кисни, — строго сказала Ирина, словно угадав ее мысли. — Ты не виновата. Ты — мать, защитница своего ребенка. Веди себя соответственно.
Эти слова подействовали лучше любого успокоительного. Галина выпрямила спину. Да. Она была матерью. И первое, что должна сделать мать — это убедиться, что с малышом все в порядке.
Женская консультация оказалась светлым, современным зданием. Запах антисептика смешивался со сладковатым ароматом из соседнего кафе. Галина молча сидела в очереди, глядя на пол и чувствуя себя чужой на этом празднике жизни.
— Галина Орлова? — пригласила медсестра.
Кабинет врача был просторным и солнечным. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти в белом халате. У него были спокойные серые глаза и внимательное, умное лицо.
— Здравствуйте, Галина, — он поднял на нее взгляд и улыбнулся. Улыбка была неформальной, теплой. — Я Дмитрий Сергеевич. Присаживайтесь, пожалуйста.
Его спокойный, профессиональный тон немного расслабил ее. Она начала рассказывать свою историю, сбивчиво, опуская самые болезненные детали, но упомянув о диагнозе мужа. Врач слушал, не перебивая, лишь изредка кивая.
— Я понимаю, ситуация непростая, — сказал он, когда она замолчала. — Но давайте сначала убедимся, что все в порядке с вами и с малышом. Пройдемте на УЗИ.
Она легла на кушетку. Холодный гель, датчик на животе… И вот на экране появилось оно — маленькое, темное плодное яйцо, прикрепившееся в матке. Сердце Галины сжалось от щемящей, невыразимой нежности.
— Смотрите, — Дмитрий Сергеевич показал на крошечную мерцающую точку внутри яйца. — А вот и сердцебиение. Стучит уверенно. Срок — около пяти недель. Все развивается замечательно.
Галина не могла оторвать глаз от экрана. Это было самое прекрасное и самое страшное зрелище в ее жизни. Чудо, за которое ей, возможно, придется заплатить одиночеством и борьбой.
— Доктор, — тихо сказала она, когда процедура закончилась. — Как это… могло произойти? При таком диагнозе у мужа?
Дмитрий Сергеевич внимательно посмотрел на нее. Его взгляд был серьезным.
— Медицина — не математика. Случаются и ошибки в анализах, и спонтанные улучшения. Но диагноз «азооспермия»… он обычно подтверждается неоднократно. Чтобы его поставить, нужны серьезные основания.
— То есть… чудо маловероятно? — прошептала она.
— Я не говорю, что оно невозможно, — осторожно ответил врач. — Но я бы рекомендовал… проявить здоровый скептицизм. У вас есть доступ к медицинской карте вашего мужа? К оригиналам заключений?
Галина покачала головой.
— Они хранились дома. В его кабинете. Теперь я туда не попаду.
Дмитрий Сергеевич что-то записал в ее обменную карту.
— Я выпишу вам направления на все необходимые анализы. И витамины. А что касается вашего вопроса… Иногда, — он сделал паузу, подбирая слова, — иногда проблема бывает не медицинской, а психологической. Или… намеренно созданной.
Он не стал развивать мысль, но Галина все поняла. Он, как и Ирина, предполагал обман.
Выйдя из кабинета с пачкой бумаг и рецептов, она чувствовала себя немного более защищенной. Здесь, в стенах консультации, ее принимали как обычную пациентку, о ней заботились. Это был маленький островок стабильности в бушующем море ее жизни.
Вечером, когда Ирина вернулась с работы, они устроили настоящее «военное совещание» за кухонным столом.
— Итак, малыш в порядке, это главное, — констатировала Ирина. — Теперь вопрос номер два: как добыть те самые медицинские документы?
— Я звонила Василию, — тихо сказала Галина. — Он не берет трубку. Написала ему в мессенджере… Он прочитал и заблокировал меня.
— Как взрослый, я смотрю, — язвительно заметила Ирина. — Значит, действовать будем без его ведома. У тебя остались ключи?
Галина потрясла головой.
— Он забрал их у меня в прихожей, помнишь? Перед тем, как выставить за дверь.
— Жаль. Тогда план «А» — тихая операция с подкупом консьержки — отпадает. Остается план «Б».
— Какой?
— Мы пойдем к нему. Вместе. И просто попросим вежливо, но настойчиво.
— Ира, он же не откроет! Или выгонит снова!
— А мы и не будем просить впустить нас, — хитрая улыбка тронула губы подруги. — Мы попросим его вынести твои личные вещи. Закон же на твоей стороне — он не имеет права не отдавать твое имущество. А пока он будет копаться в шкафу, ты заскочишь в кабинет и быстренько найдешь ту папку.
Галина смотрела на подругу с восхищением и страхом.
— Ты гений! Но это же так рискованно…
— Риск — дело благородное! Галя, тебе нужны эти бумаги! Без них ты никогда не будешь спать спокойно. Ты всегда будешь мучиться вопросом «а что, если?». Мы должны попытаться.
На следующий день, ближе к вечеру, они стояли под дверью квартиры, которая когда-то была домом Галины. Сердце ее бешено колотилось. Ирина, недолго думая, решительно нажала на кнопку звонка.
Дверь открыл Василий. Увидев их, его лицо исказилось от негодования.
— Вы что здесь забыли? — его голос был резким и холодным.
— Мы пришли за вещами Гали, — невозмутимо заявила Ирина. — Ее личными вещами. Одежда, книги, косметика. Ты не имеешь права удерживать ее имущество.
— Какое еще имущество? — он презрительно усмехнулся. — У нее была только та дрянь, что она успела набрать в ту ночь.
— Ошибаешься, — парировала Ирина. — Там еще целый шкаф. И я советую тебе его отдать, пока мы не обратились в полицию с заявлением о незаконном удержании личных вещей. Думаю, тебе, такому респектабельному, не нужен скандал с участковым.
Василий явно не ожидал такой наглости. Он покраснел, его скулы заходили ходуном. Он ненавидяще посмотрел на Галину.
— Хорошо. Забирай свое старье. Ждать на площадке. Ничего я тебе в руки не дам, сама все соберешь. И чтобы через пятнадцать минут тебя и духа здесь не было.
Он отступил, пропуская Галину внутрь. План сработал. Пока Василий бросал ей в след ядовитые взгляды из гостиной, она прошла в спальню и начала механически скидывать вещи в большую сумку, которую принесла с собой. Сердце ее бешено стучало — нужно было добраться до кабинета.
Через несколько минут, воспользовавшись тем, что Василий отошел на кухню, видимо, за стаканом воды, она жестом подозвала Ирину.
— Отвлекай его, — прошептала она.
Ирина кивнула и громко сказала:
— Василий, а ты не помнишь, где у Гали зимние сапоги? В гардеробной, что ли?
Пока Василий, ворча, шел в прихожую разбираться с сапогами, Галина скользнула в его кабинет. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она подбежала к письменному столу. Нижний ящик. Заперт.
Паника начала подступать. Она потянула ящик сильнее. Бесполезно. Оглядевшись, она увидела на столе металлическую линейку. Без лишних раздумий, она вставила ее в щель между ящиком и столешницей и с сильным нажимом дернула на себя. Раздался неприятный треск, и замок сломался.
В ящике лежали аккуратные папки. «Налоги», «Квартира», «Страховки»… И вот она — «Медицина». Она схватила папку и, не глядя, сунула ее под просторный свитер, придерживая рукой.
В этот момент в кабинете появился Василий. Его лицо побагровело.
— Ты что здесь делаешь? Я запретил тебе сюда заходить!
— Я… я искала свои медицинские карты, — соврала Галина, стараясь дышать ровно.
— Врешь! Вон отсюда! Немедленно! — он шагнул к ней, и в его глазах вспыхнула знакомая опасная ярость.
Галина не стала испытывать судьбу. Она выскочила из кабинета, схватила в спальне свою полупустую сумку и бросилась к выходу. Ирина уже ждала ее в прихожей.
— Все, мы уходим, — бросила она Василию, который стоял посреди гостиной, сжимая кулаки.
— И чтобы ноги вашей здесь больше не было! — проревел он им вслед.
Дверь снова захлопнулась. Но на этот раз Галина чувствовала не боль, а лихорадочное возбуждение. Под свитером лежала папка. Ключ к разгадке.
Вернувшись к Ирине, они немедленно уселись за стол. Галина с трепетом открыла папку. Там были ее анализы, старые флюорографии, справки о прививках… И отдельная, заветная папочка с надписью «В.О.» — Василий Орлов.
Она развязала тесемки. Внутри лежало несколько заключений из разных частных клиник. Даты — пяти- и шестилетней давности. Она лихорадочно пролистывала их, пытаясь найти знакомые страшные слова. И вот, первое заключение. «Спермограмма. Заключение: нормоспермия. Показатели в пределах нормы».
Галина замерла. Не поняла.
— Что? — Ирина заглянула ей через плечо. — Что там?
Она молча показала подруге бумагу. Та прочла и ахнула.
— Нормоспермия? Так он… здоров? Но как же тогда…
Галина уже листала следующее заключение, датированное неделей позже. Тот же результат. «Нормоспермия». И следующее. То же самое.
И вот, наконец, четвертое заключение, из очень дорогой, известной клиники. Оно было объемным. Она пробежала глазами по тексту и нашла то, что искала. «Заключение: Выявлены признаки олигоспермии (снижение концентрации сперматозоидов). Рекомендовано повторное исследование через 3 месяца, коррекция образа жизни».
Олигоспермия. Не азооспермия! Снижение концентрации, а не полное отсутствие!
Дрожащими руками она нашла последний документ в папке. Это было заключение от того же врача, но уже через полгода. Якобы «повторное исследование». И там, жирным шрифтом, стоял тот самый, убийственный диагноз: «Азооспермия. Полное отсутствие сперматозоидов в эякуляте».
Но рядом с этим листком лежала распечатка электронного письма. Письма от того самого врача на личную почту Василия. Галина начала читать, и с каждой строчкой ее лицо становилось все бледнее.
«Уважаемый Василий Игоревич, в соответствии с Вашей просьбой, внесены изменения в бланк заключения. Оригинальные результаты, указывающие на незначительное снижение показателей, прилагаются. Новый бланк с диагнозом «азооспермия» готов. Можете забрать в любое время. С уважением, доктор Н.»
Галина откинулась на спинку стула, не в силах вымолвить ни слова. Она смотрела на эти бумаги, и мир рушился у нее на глазах во второй раз. Но на этот раз это было не слепое, яростное разрушение, а холодное, расчетливое осознание.
Не было ни ошибки, ни чуда. Был тщательно спланированный, хладнокровный обман. Он подделал документы. Он заплатил врачу. Он годами лгал ей, обрекая на годы молчаливой тоски и чувства неполноценности. Он украл у нее возможность стать матерью тогда, когда они были молоды и полны сил.
И когда природа взяла свое, несмотря на его подлость, он не признался. Он выбрал самый гнусный путь — обвинил ее в измене и вышвырнул на улицу.
Ирина забрала у нее из рук злополучные бумаги, прочла их и выругалась сквозь зубы.
— Вот же тварь… Вот же подлый, мелочный тварь! Такой и ребенка загубить готов, лишь бы его идиотский комфорт никто не нарушал!
Галина не плакала. Слез не было. Была только ледяная, всепоглощающая ярость. Ярость, которая выжигала из нее всю боль, всю жалость к себе, всю любовь к этому человеку.
Она подняла голову и посмотрела на Ирину. Взгляд ее был твердым и четким.
— Все, Ира. Теперь я все знаю.
— И что будешь делать?
— Сначала я рожу здорового ребенка. А потом… потом я уничтожу его. Не физически. Юридически и морально. Он заплатит за все. За каждый день лжи. За каждую украденную слезу.
Ледяная ярость была похожа на топливо. Она не сжигала Галину изнутри, а давала ей энергию, четкость и холодную, безжалостную решимость. Следующие несколько недель прошли под знаком этого нового, стального спокойствия.
Она больше не плакала. Не жаловалась. Она действовала. С помощью Ирины нашла и сняла небольшую, но светлую однокомнатную квартиру на окраине города. Устроилась на удаленную работу — ведение бухгалтерии для нескольких небольших фирм. Денег хватало на скромную жизнь, аренду и откладывание на черный день. Она встала на учет в консультации, исправно посещала врача, принимала витамины. Ее жизнь обрела новый, спартанский ритм: работа, анализы, прогулки на свежем воздухе, сон.
Она ни разу не попыталась связаться с Василием. Ее молчание было красноречивее любых угроз. Пусть он сидит в своей стерильной квартире и гадает, что она замышляет. Пусть нервничает.
На одном из плановых приемов у Дмитрия Сергеевича она, уже без тени смущения, положила перед ним на стол ту самую папку с документами.
— Я нашла ответ, доктор, — сказала она ровным голосом.
Он молча изучил бумаги. Его лицо становилось все более мрачным. Закончив читать, он снял очки и с отвращением отодвинул папку.
— Я видел в своей практике многое, Галина, но такое… — он покачал головой. — Это за гранью. Цинизм, граничащий с психическим расстройством. Вы… как вы держитесь?
— У меня нет выбора, — просто ответила она. — Я должна быть сильной. Ради него. — Она положила руку на небольшой, но уже заметный животик.
Дмитрий Сергеевич смотрел на нее с нескрываемым уважением.
— Если вам понадобится какая-либо помощь — медицинская или просто совет, — вы знаете, где меня найти. Юридически, я думаю, у вас железное дело.
— Спасибо. Но сначала я должна его родить. А потом уже разбираться с ним.
Беременность прогрессировала. Токсикоз отступил, уступив место зверскому аппетиту и удивительному чувству умиротворения, когда она чувствовала первые, робкие шевеления. Это были не просто толчки. Это были доказательства. Доказательства того, что жизнь сильнее лжи. Что ее тело, которое она вслед за Василием годами считала «неполноценным», на самом деле было совершенно и способно на чудо.
Она не позволяла себе думать о Васе, как об отце. Для нее он был просто донором генетического материала, случайным источником хромосом, которые помогли создать эту новую жизнь. Ее жизнь. Ее сына или дочь.
Однажды вечером, когда она возвращалась из консультации, ее телефон завибрировал. Незнакомый номер. Внутри все сжалось. Интуиция подсказывала, кто это.
Она ответила.
— Алло?
В трубке повисла пауза, затем послышался его голос. Не яростный, не холодный, а какой-то… усталый и нерешительный.
— Галя? Это я.
— Я тебя слышу, — ее голос был ровным, как сталь.
— Я… я нашел кое-какие твои вещи. Еще. Решил отдать.
Она знала, что это лишь предлог.
— Выбрось их. Или отдай на благотворительность. Мне ничего от тебя не нужно.
— Послушай… — он снова замолчал, ей даже слышно было, как он глотает. — Может, мы встретимся? Поговорим? Как цивилизованные люди.
Галина чуть не рассмеялась ему в трубку. Цивилизованные люди? После всего?
— У нас не о чем разговаривать, Василий. Ты все сказал. Я все поняла. Точка.
— Я был неправ! — выпалил он, и в его голосе прозвучала настоящая, неигранная отчаянность. — Я… я погорячился тогда. Давай обсудим все. Ты же беременна… Это же мой ребенок, в конце концов!
Эти слова прозвучали для нее как самое большое осквернение.
— Ты лишил себя права называть его своим ребенком, — отрезала она, и каждая фраза была как удар ножом. — Ты отрекся от него. Выгнал его на улицу вместе со мной. Помнишь? «Приплод». Так ты сказал. Ты не отец. Ты — биологический материал, который я по глупости использовала. Больше мы не знакомы.
— Галя, подожди! — закричал он, но она уже положила трубку.
Сердце ее бешено колотилось, но не от страха, а от торжества. Он испугался. Он понял, что она что-то знает. И теперь пытался вернуть все назад, пока не стало слишком поздно. Но для нее уже все было слишком поздно. Слишком поздно для прощения. Слишком поздно для разговоров.
Она заблокировала его номер. На следующий день он попытался позвонить с телефона Ирины. Та, выслушав его сбивчивые оправдания, просто сказала: «Отстань от нее, ублюдок», — и бросила трубку.
Он написал ей длинное письмо на электронную почту. Она удалила его, не читая. Его слова больше не имели для нее никакой ценности. Они были пустыми, как и он сам.
Шли месяцы. Живот рос, и вместе с ним росла ее внутренняя сила. Она записалась на курсы для будущих мам, ходила туда одна, и другие женщины, видя ее одну, иногда жалели ее. Но ей не нужно было их жалость. Ей было хорошо с самой собой. Она разговаривала с малышом, читала ему книги, включала классическую музыку. Она строила свой мир. Мир, в котором не было места лжи и предательству.
На седьмом месяце на очередном приеме Дмитрий Сергеевич сделал ей УЗИ и улыбнулся.
— Все прекрасно. Малыш растет, соответствует сроку. Кстати, хотите знать пол?
Галина заколебалась. Сначала она не хотела, но теперь…
— Да. Хочу.
— У вас будет мальчик, — сказал врач, показывая ей на экране уже вполне различимые черты маленького человечка.
Сын. У нее будет сын. Новая волна любви и ответственности накрыла ее с головой.
Выйдя из кабинета, она чувствовала себя не просто беременной женщиной, а настоящей воительницей, хранительницей новой жизни. Она зашла в маленькое кафе при консультации, чтобы выпить чаю, и за соседним столиком увидела Дмитрия Сергеевича. Он уже переоделся в гражданское — темные джинсы и свитер. Он читал что-то на планшете, но, заметив ее, поднял взгляд и улыбнулся.
— Поздравляю с сыном, — сказал он.
— Спасибо, — она улыбнулась в ответ, и это была ее первая по-настоящему счастливая, безоблачная улыбка за последние несколько месяцев.
— Может, присоединитесь? — он указал на свободный стул у своего столика. — Если вам, конечно, не нужно спешить.
Она немного поколебалась, но потом кивнула. Почему бы и нет? Он был приятным, спокойным человеком. И в его обществе она чувствовала себя… в безопасности.
Они разговаривали ни о чем и обо всем сразу. О книгах, о музыке, о том, как меняется город. Он осторожно, без навязчивости, расспрашивал о ее самочувствии, давал советы по поводу отеков и болей в спине. Он не лез в душу, не выспрашивал о прошлом. И в этом было его огромное достоинство.
С той встречи они стали иногда пересекаться в кафе. Случайно. Или не совсем. Он всегда был тактичен, немногословен, но невероятно внимателен. Он как-то раз заметил, что она несет тяжелую сумку с продуктами, и просто взял ее и донес до такси. В другой раз, узнав, что у нее проблемы со сном, порекомендовал специальную подушку для беременных и на следующий день принес небольшую брошюру с упражнениями для релаксации.
Галина не спешила открывать ему душу. Рана была еще слишком свежа. Но его присутствие, его тихая, ненавязчивая забота стали для нее тем самым лекарством, которое она даже не знала, что ищет. Он был полной противоположностью Василию — спокойный, надежный, лишенный всякого эгоизма и позерства.
Однажды вечером он проводил ее до дома. Они стояли у подъезда, и ноябрьский ветер гонял по асфальту первые снежные крупинки.
— Спасибо за компанию, Дмитрий, — сказала она. — И за все… за заботу.
— Это мне спасибо, — он улыбнулся, и его серые глаза теплели при свете фонаря. — С вами очень легко. И… вы невероятно сильная. Я это вижу.
Она потупила взгляд, смущенная.
— Просто жизнь заставляет.
— Не у всех получается так, как у вас. Многие ломаются. — Он помолчал. — Знаете, если что… если будет нужна помощь, когда малыш родится… или просто захочется поговорить… я всегда на связи.
— Спасибо, — снова повторила она, и это «спасибо» было наполнено гораздо большим смыслом.
Он кивнул и ушел. Галина поднялась в свою квартиру, подошла к окну и смотрела, как его фигура растворяется в снежной круговерти. И впервые за долгие месяцы в ее сердце, рядом с яростью и решимостью, поселилось что-то новое. Тихое и теплое. Надежда. Надежда на то, что не все мужчины — лжецы и эгоисты. Что где-то есть место и для простой, честной человеческой доброты.
Она погладила живот, по которому тут же проплыла ответная волна.
— Все будет хорошо, сынок, — прошептала она. — Я обещаю. Мы справимся. А может быть… нам даже кто-то поможет.
И впервые она позволила себе подумать, что этот «кто-то» мог иметь имя, спокойный голос и теплые, умные глаза.
Зима вступила в свои права, заковав город в ледяной панцирь. Для Галины эти последние месяцы беременности стали временем невероятного внутреннего покоя и сосредоточенности. Она была похожа на крепость, готовящуюся к долгой осаде, но без страха — с холодной уверенностью в своих силах.
Ее случайные встречи с Дмитрием в кафе постепенно переросли в нечто большее. Он никогда не был навязчив, но его забота чувствовалась во всем. То он незаметно передавал ей через администратора в консультации пакетик с сушеными яблоками, когда она как-то обмолвилась, что их хочется. То присылал ссылку на интересную лекцию о грудном вскармливании. Однажды, узнав, что у нее сломался обогреватель, он в тот же вечер привез и установил новый, новый, отказываясь даже от чая, словно боялся ее потревожить.
Он был надежным тихим причалом после бушующего шторма ее жизни. И Галина, чувствуя это, начала по капле открывать ему свою историю. Не всю, не с самыми страшными подробностями, но достаточно, чтобы он понял масштаб предательства. Он слушал, не перебивая, и в его глазах не было ни жалости, ни удивления — лишь глубокая, сосредоточенная серьезность.
— Вы поступили правильно, — сказал он, когда она закончила. — Не каждый способен на такую ясность мысли в такой ситуации. Вы думали о том, что будете делать, когда ребенок родится? С юридической точки зрения.
— Я подам на развод. И лишу его родительских прав, — твердо ответила Галина. — У меня есть доказательства. Те самые медицинские заключения. Он отрекся от ребенка, оскорблял меня, выгнал из дома. И его ложь о бесплодии… Я думаю, это говорит о его моральной несостоятельности как отца.
Дмитрий одобрительно кивнул.
— Это сильная позиция. Если понадобится помощь в поиске хорошего юриста, я знаю нескольких специалистов по семейному праву.
— Спасибо. Но сначала нужно родить.
Роды начались неожиданно, на две недели раньше срока. Это случилось глубокой ночью. Первая схватка, острая и безжалостная, вырвала ее из сна. Галина лежала в темноте, прислушиваясь к нарастающей волне боли и собственному бешено колотившемуся сердцу. Страх, дикий и первобытный, сжал ее горло. Она была одна. Совершенно одна в этой пустой квартире.
Она потянулась к телефону, чтобы позвонить Ирине, но пальцы сами набрали другой номер. Тот, что был сохранен под именем «Дмитрий Сергеевич».
Он снял трубку после первого же гудка, голос был бодрым, без тени сна.
— Галина? Что случилось?
— Кажется… началось, — выдавила она, когда схватка отпустила.
— Такси уже вызываю, — тут же сказал он, без тени сомнений или вопросов. — В какую вы клинику планировали? Отлично. Встречаю вас у приемного покоя через двадцать минут. Дышите глубоко. Все будет хорошо.
Его спокойная, уверенная распорядительность действовала лучше любого успокоительного. Через двадцать минут он действительно ждал ее у дверей больницы. Его присутствие, его твердая рука, поддерживающая ее под локоть, когда она шла по скользкому тротуару, стали ее опорой.
Он не оставил ее одну. Он договорился с дежурным персоналом, прошел с ней в предродовую палату и оставался там все долгие часы схваток. Он не лез с дурацкими советами, не суетился. Он просто был рядом. Молча держал ее за руку, когда боль становилась невыносимой, подавал воду, говорил тихие, ободряющие слова. Он был якорем в море боли и страха.
Когда ее повезли в родзал, он на прощание крепко сжал ее руку.
— Вы справитесь. Вы — самая сильная женщина, которую я знаю.
И она справилась. Последний, решающий рывок, крик, от которого содрогнулся воздух, и… тихий, жалобный плач. Новый, чистый, ничем не омраченный звук жизни.
— Мальчик, — устало сказала акушерка, кладя теплый, влажный комочек ей на грудь. — Здоровый мальчик.
Галина смотрела на крошечное личико, на сморщенный кулачок, и все внутри нее перевернулось. Боль, страх, усталость — все растворилось в одном всепоглощающем чувстве безумной, животной любви. Это был ее сын. Ее Артем. Ее победа.
Ей обработали швы, перевели в палату. Она лежала, не в силах уснуть, прижимая к себе спеленутого сына, и смотрела в окно, где занимался новый день. Ее день. Их день.
Дверь в палату тихо открылась. На пороге стоял Дмитрий. Он выглядел измотанным, но счастливым.
— Можно? — тихо спросил он.
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Он подошел и посмотрел на спящего Артема. В его глазах было что-то нежное и уязвимое, чего она раньше не видела.
— Он прекрасный, — прошептал он. — Поздравляю вас, Галина.
— Спасибо, — голос ее сорвался. — Спасибо за все. Я бы не справилась без вас.
— Ерунда, — он мягко улыбнулся. — Вы справились бы с чем угодно.
Выйдя из роддома неделю спустя, Галина чувствовала себя не просто молодой матерью, а новым человеком. Она прошла через ад и вышла из него с чистой, светлой душой и самым дорогим трофеем на руках.
Дмитрий помог ей обустроить быт. Привез коляску, установил детскую кроватку, закупил подгузников и смеси на первое время. Он приходил почти каждый день, но не как гость, а как часть их маленького мирка. Он мог час гулять с кричащим Артемом на руках, чтобы Галина могла поспать. Мог помыть посуду или сбегать в магазин. Он был… просто рядом.
Прошло два месяца. Галина окончательно окрепла, Артем подрос и начал узнавать лица. Однажды вечером, уложив сына спать, она вышла на кухню, где Дмитрий заваривал чай.
— Дмитрий, — начала она, садясь напротив него. — Я… я не знаю, как благодарить тебя за все, что ты для нас сделал.
— Не надо благодарностей, — он отодвинул от себя чашку и посмотрел на нее серьезно. — Я делал это не из чувства долга. И не только потому, что я врач.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Галина, я давно хотел тебе сказать… С того самого дня, когда ты первый раз пришла ко мне на прием. Ты была такая… разбитая, но с такой силой внутри. Ты поразила меня. И с каждым днем я убеждаюсь все больше — ты удивительная женщина. И твой сын… он чудесный.
Галина слушала, затаив дыхание. Сердце застучало где-то в горле.
— Я не хочу торопить события, — продолжал он тихо. — Я знаю, сколько тебе пришлось пережить. Но я хочу быть рядом. Не как врач. Не как друг. А как мужчина. Который любит тебя и готова принять твоего сына как своего собственного.
Он посмотрел на нее с такой надеждой и такой искренностью, что в груди у Галины все перевернулось. Страх шептал: «Осторожно! Доверяла так уже мужчине!» Но сердце, ее израненное, но живое сердце, видело в его глазах правду. Ту самую правду, которой так не хватало Василию.
— Я… я боюсь, — честно призналась она.
— Я знаю. И я готов ждать. Столько, сколько потребуется.
Она смотрела на его руки — сильные, надежные руки, которые принимали ее сына. На его спокойное лицо. Вспоминала все эти месяцы его тактичности, его поддержки, его простого человеческого тепла.
— Мне не нужно ждать, — тихо сказала она, и сама удивилась своим словам. — Я уже все поняла. Просто… давай не будем торопиться. Будем просто… вместе.
Счастье, осветившее его лицо, было ей лучшей наградой. Он не стал бросаться ее обнимать. Он просто протянул руку через стол, и она положила свою ладонь в его. Это было знаком. Началом новой главы.
Через месяц, когда жизнь с малышом вошла в более-менее предсказуемое русло, Галина осуществила то, что планировала давно. Она нашла юриста, того самого, что порекомендовал Дмитрий, и подала на развод. Одновременно с иском о расторжении брака она подала иск о лишении Василия родительских прав.
Их встреча в суде была краткой и безэмоциональной. Василий пытался что-то говорить, оправдываться, но вид папки с медицинскими заключениями, которую Галина положила на стол перед судьей, заставил его замолчать. Он был бледен и подавлен. Его ложь, такая удобная когда-то, теперь предстала перед ним в самом неприглядном свете. Судья, изучив доказательства — распечатки писем, заключения, свидетельские показания Ирины о его поведении в ночь изгнания, — вынес решение быстро. Развод. И полное лишение родительских прав в связи с «уклонением от исполнения родительских обязанностей и аморальным, недостойным поведением».
Выйдя из здания суда, Галина не чувствовала ни радости, ни торжества. Было лишь чувство закрытой двери. Окончательного и бесповоротного.
Василий попытался подойти к ней, но Дмитрий, который ждал ее на улице с коляской, шагнул вперед, заслонив ее собой. Он ничего не сказал. Просто посмотрел на Василия. И этого взгляда — спокойного, полного презрения — было достаточно. Василий отступил, отвернулся и быстро зашагал прочь, сгорбившись.
Галина смотрела ему вслед и понимала, что не чувствует ничего. Ни ненависти, ни обиды. Только легкую брезгливость, как от чего-то несвежего, что наконец-то вынесли из дома.
Она повернулась к Дмитрию, к коляске, где мирно посапывал ее сын, и взяла его под руку.
— Пойдем домой.
Он улыбнулся ей, и в его улыбке было все ее будущее.
— Пойдем, Галя. Домой.
Год спустя.
Они гуляли в парке. Золотая осень. Артем, уже крепкий карапуз с румяными щеками, топая ножками, пытался догнать голубя. Галина и Дмитрий шли за ним, держась за руки.
— Знаешь, о чем я думаю? — тихо сказала Галина, глядя на бегущего сына.
— О чем?
— О том, что та ночь, когда Василий выгнал меня… была не концом. А началом. Началом всего этого. — Она обвела рукой их маленькую, счастливую троицу.
Дмитрий обнял ее за плечи и притянул к себе.
— Для меня это начало началось с двух розовых полосок, о которых мне рассказала самая прекрасная и самая сильная женщина на свете.
Она прислонилась головой к его плечу. Она не была больше одинокой воительницей. У нее была семья. Настоящая. Построенная не на лжи и манипуляциях, а на доверии, уважении и той самой тихой, прочной любви, которая не кричит о себе, а просто живет в каждом взгляде, в каждом прикосновении.
Артем добежал до них и, смеясь, ухватился за штанину Дмитрия.
— Папа!
Дмитрий подхватил его на руки и подбросил вверх, вызывая визг восторга. Он был папой. Настоящим. По праву любви.
Галина смотрела на них, и ее сердце переполнялось таким счастьем, что, казалось, вот-вот разорвется. Она нашла его. Не чудом, не случайностью. Пройдя через ад, она заслужила свое счастье. И теперь оно было с ней. Навсегда.
Счастье, как оказалось, было тихой и очень прочной вещью. Оно не громыхала фанфарами, не требовало к себе внимания. Оно жило в мелочах. В запахе свежесваренного кофе по утрам, который Дмитрий приносил ей в постель, пока она кормила Артема. В его терпении, когда он по часу мог ходить с кричащим от колик младенцем по квартире, напевая ему что-то невнятное под нос. В том, как он, приходя с работы, первым делом шел мыть руки, чтобы сразу взять на руки своего «мужичка», как он его называл.
Для Артема Дмитрий был «папой» с тех самых пор, как начал говорить. И это было самой главной победой — победы любви над кровными узами, которые ничего не значили без настоящих чувств.
Прошел год. Потом еще один. Их жизнь обрела свой, уникальный и прочный ритм. Галина постепенно вернулась к работе, организовав дома небольшой офис. Дмитрий продолжал работать в консультации, пользуясь уважением коллег и пациентов. Они сняли квартиру побольше, с отдельной комнатой для подрастающего Артема. И однажды вечером, когда они укладывали уже двухлетнего сынишку спать, Дмитрий сказал:
— Галя, давай усыновим Артема официально.
Галина смотрела на него, и сердце ее сжималось от любви и благодарности.
— Ты уверен? Это же… это серьезно.
— Для меня он уже давно мой сын, — просто ответил Дмитрий. — Я хочу, чтобы у него было мое отчество. Чтобы в случае чего… чтобы у него была полная юридическая защита. И чтобы он всегда знал, что я его отец. Не «как бы», а настоящий.
Процедура усыновления заняла несколько месяцев, но прошла без осложнений. Биологический отец был лишен прав, мать давала согласие. И вот, в небольшом кабинете суда, был вынесен вердикт: Дмитрий Сергеевич Волков признавался отцом Артема Дмитриевича Волкова.
Выйдя из здания, теперь уже втроем — папа, мама и сын — они поехали в небольшой уютный ресторанчик отмечать. Артем, сидя на высоком детском стульчике, важно стучал ложкой по столу, а Галина и Дмитрий смотрели друг на друга, и в их глазах было одно спокойное, выстраданное счастье.
— Знаешь, — сказала Галина, вращая в пальцах бокал с соком, — я иногда думаю о том, что было бы, если бы я тогда, в тот вечер, не нашла в себе сил уйти. Если бы поверила, что я виновата, и стала бы умолять его о прощении.
Дмитрий положил свою руку на ее.
— Ты бы не стала. В тебе слишком силен инстинкт самосохранения. И материнский инстинкт. Ты бы нашла силы.
— Но я бы не нашла тебя, — тихо сказала она.
Он улыбнулся своей спокойной, надежной улыбкой.
— Нашла бы. Может, иначе. Но нашла бы. Я бы тебя подождал.
В этот момент их идиллию нарушил звонок телефона Галины. Незнакомый номер. Она было хотела отклонить вызов, но что-то заставило ее ответить.
— Алло?
— Галина? — голос в трубке был до боли знакомым, но изменившимся — сиплым, надтреснутым, старым. Это был Василий.
У нее похолодели пальцы. Она не ожидала, что когда-нибудь снова услышит его.
— Василий. Что тебе нужно?
— Я… я хотел поговорить. Можно встретиться?
— Нет, — ее ответ был мгновенным и твердым. — У нас не может быть ничего общего для разговоров.
— Пожалуйста, — в его голосе послышалась мольба, настоящая, ненаигранная. — Всего пятнадцать минут. В людном месте. Я больше не буду беспокоить. Просто… мне нужно тебя увидеть.
Галина посмотрела на Дмитрия. Тот, поняв по ее лицу, кто звонит, нахмурился, но кивнул. «Решай сама», — сказал его взгляд.
Любопытство, смешанное с брезгливостью, пересилило.
— Хорошо. Завтра. В три часа. В кофейне на Цветном бульваре.
Она положила трубку и вздохнула.
— И зачем я только согласилась?
— Чтобы закрыть эту дверь окончательно, — сказал Дмитрий. — Чтобы больше никогда о нем не вспоминать. Я пойду с тобой.
— Нет. Я справлюсь сама. Это мое прошлое. И я должна сама его похоронить.
На следующий день она пришла в кофейню первой. Выбрала столик у окна. Сердце билось ровно, без страха. Она чувствовала себя неуязвимой, защищенной своей новой жизнью.
Он вошел ровно в три. Галина с трудом узнала его. Он постарел лет на десять. Лицо осунулось, под глазами были глубокие синяки. Одет он был небрежно, в потертую куртку. От него веяло одиночеством и поражением.
Он подошел к столику и неуверенно сел напротив.
— Привет, Галя.
— Здравствуй, Василий.
Неловкое молчание. Он крутил в пальцах салфетку, не зная, с чего начать.
— Ты… хорошо выглядишь.
— Спасибо. Я счастлива. У меня прекрасная семья.
Он сглотнул, и его глаза на мгновение метнулись к ее руке, на которой было простое золотое кольцо. Не обручальное, но символ ее связи с Дмитрием.
— Я знаю. Я… я видел вас иногда. В парке. С сыном.
Галину передернуло.
— Ты следил за нами?
— Нет! Нет… просто случайно. Я живу неподалеку. — Он помялся. — Мальчик… он похож на тебя.
— Нас обоих, — поправила его Галина. В его глазах вспыхнула какая-то искорка, но тут же погасла.
— Слушай, Галя… Я не для того, чтобы что-то просить. Я просто… я хотел извиниться. По-настоящему. За все.
Она молчала, давая ему говорить.
— Я был последним подлецом. И трусом. Ты была права. Все эти годы… я лгал. Сначала себе, потом тебе. Я не хотел детей. Боялся ответственности, боялся, что они отнимут у меня свободу, деньги, карьеру. И придумал эту гнусную ложь… А когда правда выплыла наружу, я испугался еще больше. Испугался твоего презрения, осуждения. И решил сделать тебя виноватой. Это было… самое низкое, что я мог сделать.
Он говорил тихо, не смотря на нее, и в его словах не было оправданий. Было лишь горькое, беспощадное самоуничижение.
— Я все потерял, Галя. После суда… на работе узнали. Репутация. Друзья отвернулись. Родители… они до сих пор не могут мне простить. Я остался совсем один. И я понял, что все, чего я так боялся — ответственности, шума, проблем — все это оказалось ерундой по сравнению с тем, что я потерял. Тебя. И… своего сына.
Он поднял на нее глаза, и в них стояли слезы.
— Я знаю, что ничего нельзя вернуть. Я не прошу прощения. Я просто хотел, чтобы ты знала. Что я понимаю. Что я сожалею. И… и я рад, что ты нашла свое счастье. Ты заслужила его.
Галина слушала его и не чувствовала ничего, кроме легкой грусти. Грусти по тому человеку, которым он мог бы стать, но не стал. По тем годам, которые они потратили впустую.
— Спасибо за эти слова, Василий, — сказала она наконец. — Я их услышала. Но они ничего не меняют. Для меня ты давно умер. И я давно оплакала тебя.
Он кивнул, словно ожидал этого.
— Я понимаю. Я просто… хотел очистить совесть. Насколько это возможно. Больше я тебя беспокоить не буду.
Он поднялся, пошатываясь. Казалось, с него сняли тяжелый груз, но этот груз был всем, что у него оставалось.
— Пока, Галя. Будь счастлива.
— Прощай, Василий.
Он вышел из кофейни, сгорбленный и одинокий. Галина смотрела, как он растворяется в толпе, и провожала его не взглядом, а мысленно. Она ставила точку. Окончательную и бесповоротную.
Вернувшись домой, она рассказала Дмитрию о встрече.
— И что ты почувствовала? — спросил он, обнимая ее.
— Ничего, — честно ответила она. — Ни злости, ни радости. Пустоту. Как будто встретила призрака из другой, давно забытой жизни.
— Значит, ты действительно свободна, — сказал он.
— Да, — улыбнулась она. — Свободна. Окончательно.
Еще через год, в день рождения Артема, который отмечали в кругу самых близких — Ирины, нескольких коллег Дмитрия и Галины — Дмитрий встал и попросил слова.
— Друзья, — сказал он, улыбаясь. — У нас сегодня двойной праздник. Мы празднуем день рождения нашего замечательного сына. И… — он посмотрел на Галину, и в его глазах зажглись звезды, — я хочу сделать предложение самой красивой, самой сильной и самой любимой женщине на свете.
Он опустился на одно колено перед изумленной Галиной и достал из кармана маленькую бархатную коробочку. В ней лежало изящное кольцо с сапфиром, окруженным бриллиантами.
— Галя, наше с тобой знакомство началось с большой боли и большой тайны. Но оно превратилось в самое большое счастье моей жизни. Ты и Артем — мое все. Стань моей женой. Официально. Навсегда.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь щелчком объектива Ирины, которая снимала все на телефон. Галина смотрела на него, на его честное, любимое лицо, на их сына, который с интересом наблюдал за происходящим, и слезы счастья выступили у нее на глазах.
— Да, — прошептала она. — Тысячу раз да!
Он надел кольцо ей на палец, поднялся и поцеловал ее под аплодисменты гостей и восторженный лепет Артема.
Их свадьба была тихой и душевной. Только самые близкие. Стоя под венцом, Галина смотрела в глаза Дмитрию и думала о том, как причудливо складывается жизнь. Боль и предательство стали той ценой, которую она заплатила за это настоящее, прочное счастье. Она нашла своего человека. Не того, кто казался идеальным, а того, кто оказался настоящим.
А вечером, укладывая уже трехлетнего Артема спать, он обнял ее за шею и прошептал:
— Мама, а теперь папа наш навсегда?
— Навсегда, сыночек, — улыбнулась она, гладя его мягкие волосы. — Мы — семья. Навсегда.
Она вышла из детской, прошла в гостиную, где ее ждал Дмитрий, и прижалась к его груди. За окном темнело, зажигались огни большого города, в котором когда-то она была так несчастна и так одинока.
— О чем думаешь? — тихо спросил он, обнимая ее.
— О том, что я — самая счастливая женщина на свете. И что мое прошлое осталось там, — она кивнула в сторону окна, — в темноте. А мое будущее — здесь, с тобой.
Он не стал ничего говорить. Он просто крепче обнял ее. И в этой тишине, наполненной любовью и покоем, не было места ни лжи, ни страхам, ни одиночеству. Была только жизнь. Настоящая. Их жизнь
Понравился рассказ? Обязательно поблагодарите автора ДОНАТОМ! Для этого нужно нажать на черный баннер ниже:
Читайте и другие наши истории:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)