Часть 1. Шелест чужих шагов
Квартира Виктора Андреевича всегда напоминала музей, но не мёртвый, а дышащий, наполненный ритмичным таканьем десятков механизмов. Тимофей, с детства привыкший к запаху смазочного масла и старого дерева, знал характер каждых часов в этом доме. Настенные «Беккеры» вечно спешили, словно боялись не успеть прожить свою лаковую жизнь, а напольные английские гиганты в углу гостиной, наоборот, отбивали время с ленивой важностью, будто делали одолжение вечности.
Отец, Виктор Андреевич, был под стать своим часам — прямой, суховатый, с неизменной жилеткой поверх рубашки. Он казался механизмом, который никогда не сломается. До того самого вечера.
— Познакомьтесь, — голос отца звучал непривычно мягко, даже заискивающе. — Это Алла.
Женщина, сидевшая на отцовском любимом кожаном диване, совершенно не вписывалась в интерьер. Слишком яркая, слишком громкая, она была словно пластиковая игрушка, забытая в антикварной лавке. Ей было чуть за тридцать, отцу — без малого семьдесят.
Тимофей переглянулся с сестрой. Снежана, чьё лицо обычно хранило выражение сосредоточенного спокойствия, сейчас напоминала сжатую пружину. Она занималась таксидермией, создавала причудливые композиции для частных коллекций, и обладала взглядом человека, привыкшего видеть суть вещей под слоем кожи.
— Очень приятно, — процедила Снежана, не делая попытки улыбнуться. — И давно вы знакомы?
— Месяц! — радостно выдохнула Алла, хлопнув ресницами. — Витюша такой галантный, мы встретились в санатории. Я сразу поняла: это судьба.
Слово «Витюша» резало слух, как пенопласт по стеклу. Тимофей заметил, как отец расцвёл, поправил редкие седые волосы. Это было жалкое и одновременно пугающее зрелище. Старость, решившая поиграть в юность, всегда выглядит беззащитно.
— Месяц, — повторил Тимофей, разглядывая свои руки. Пальцы у него были длинные, чуткие, привыкшие к микронной точности при ремонте механизмов. — Серьёзный срок. Квартиру уже осмотрели?
— Тима! — одёрнул его отец. — Что за тон?
— А что такого? — Алла хищно улыбнулась, обнажив ряд ровных керамических зубов. — У вас тут музей прямо. Пыли, наверное, собирается — жуть. Я люблю, когда светло, просторно. Хай-тек, знаете?
Тимофей почувствовал, как внутри поднимается холодная, колючая неприязнь. Это была не просто неловкость знакомства. Это было вторжение. Варвар у ворот Рима. Она смотрела на старинный буфет не как на произведение искусства, а как на громоздкую рухлядь, занимающую дорогие квадратные метры.
— Папа, нам нужно поговорить, — твердо сказала Снежана.
— Не портите мне вечер, — отрезал Виктор Андреевич. В его голосе прозвучали капризные нотки, которых раньше дети никогда не слышали. — Я заслужил счастье. Алла обо мне заботится.
— Мы видим, — буркнул Тимофей.
Уходя в тот вечер, он задержался в прихожей. Алла, полагая, что её никто не видит, оглядывала коридор с выражением оценщика. Её взгляд скользил по картинам, паркету, высоте потолков. Это был взгляд землемера, размечающего участок под снос.
— Готовься, брат, — сказала Снежана уже на улице, закуривая тонкую сигарету. — Мы потеряли отца. Эта щука его сожрёт и костей не выплюнет.
— Не сожрёт, — мрачно ответил Тимофей. — Подавится.
Часть 2. Стеклянная стена
Перемены наступали не постепенно, а рывками, словно кто-то грубо выламывал куски прежней жизни. Сначала из гостиной исчезли напольные часы. «Они мешали Аллочке делать йогу», — виновато объяснил отец по телефону. Потом пропал старинный ковер. Потом Виктор Андреевич перестал звать детей на воскресные обеды.
Тимофей пытался пробиться. Он приезжал без звонка, но натыкался на запертую дверь.
— Витюша спит, — сладким голосом вещала Алла через цепочку. — У него давление. Врач запретил волноваться. А вы его вечно расстраиваете.
— Открой дверь, — Тимофей говорил тихо, но с такой интонацией, от которой у его заказчиков обычно пропадало желание спорить о цене. — Я хочу видеть отца.
— Не хами мне, мальчик, — фыркнула мачеха. — Я здесь хозяйка. Будешь шуметь — вызову наряд.
Она захлопнула дверь. Тимофей стоял на лестничной клетке, глядя на потемневший глазок. Злость внутри него густела, превращаясь в тяжёлую, свинцовую субстанцию. Он не стал колотить в дверь. Это было бы признаком слабости. Он просто запомнил этот звук — щелчок замка, отсекающий его от родного человека.
Снежана действовала иначе. Она звонила с разных номеров, караулила отца у поликлиники. Однажды ей удалось перехватить их. Отец выглядел плохо: осунувшийся, в какой-то нелепой молодёжной курточке, которую на него напялила «любящая жена».
— Папа, что происходит? — она взяла его за руку. — Ты почему трубку не берёшь?
Виктор Андреевич испуганно оглянулся на Аллу. Та стояла рядом, поджав губы, всем своим видом изображая оскорблённую добродетель.
— Снежа, не надо, — пробормотал он. — Аллочка говорит, вы хотите нас поссорить.
— Ты в своем уме? — Снежана отшатнулась. — Мы беспокоимся о твоём здоровье!
— Не надо кричать на больного человека! — взвизгнула Алла, вклиниваясь между ними. — Идём, Витя. Им от тебя нужны только деньги. Я же тебе говорила!
И отец, этот некогда сильный, умный мужчина, покорно поплёлся за ней, ссутулившись, словно под невидимым грузом. Он даже не обернулся.
Это было предательство. Тихое, бытовое, старческое предательство ради тарелки супа и иллюзии заботы. Тимофей, узнав об этом, ничего не разбил и не закричал. Он просто сел в своей мастерской и разобрал сложнейший хронометр XVIII века до последнего винтика, чтобы успокоить дрожь в руках. Работа всегда спасала, когда реальность трещала по швам.
Развязка наступила через полгода. Звонок был коротким.
— Отца больше нет, — голос Снежаны был сухим, как пережженный песок. — Инфаркт. Эта... позвонила только сейчас. Тело уже в морге.
Часть 3. Парад лицемерия
Похороны прошли как в тумане, сквозь который проступали хищные очертания новой реальности. Алла рыдала картинно, громко, то и дело повисая на руках у какого-то крепкого парня с бегающими глазками. Тимофей и Снежана стояли в стороне, чёрные, прямые, злые. Скорбь уступила место холодной решимости. Они знали: битва только начинается.
Отец не оставил завещания. Он верил, что будет жить вечно, или просто боялся обидеть свою «Музу».
Через неделю после похорон брат и сестра приехали в квартиру. У них были свои ключи, но, когда Тимофей попытался открыть замок, ключ не подошёл. Личинка была сменена.
Он нажал на звонок. Длинная, противная трель.
Дверь открыла не Алла. На пороге стояла грузная женщина в заляпанном халате, с бигуди на голове. В руках она держала надкушенный пирожок.
— Вам че? — спросила она, жуя.
— Мы к себе домой, — ледяным тоном ответила Снежана, отодвигая женщину плечом.
Квартира изменилась до неузнаваемости. Антикварная мебель была сдвинута в кучу, на старинном дубовом столе валялись грязные тарелки.
Из кухни выплыла Алла. Теперь она не притворялась дурочкой. Взгляд её был наглым, оценивающим.
— Явились? — усмехнулась она. — А разрешение спрашивать не надо? Тут теперь моя мама живёт, Тамара Петровна. И племянник Стасик.
Тот самый крепкий парень с похорон вышел из ванной, вытирая торс полотенцем, которое Тимофей подарил отцу на юбилей.
— Слышь, родственники, — лениво протянул Стас. — Валили бы вы отсюда. Тётка в трауре, ей покой нужен.
— Ты этот цирк прекращай, — Тимофей шагнул вперёд. Он был ниже Стаса, но в его фигуре читалась такая угроза, что племянник невольно отступил. — По закону половина квартиры принадлежит нам. И вы здесь — никто. Гости.
— Это мы сейчас посмотрим, кто тут никто, — взвизгнула Алла. — Я жена! Вдова! Я на его пенсию жила, он меня содержал! У меня обязательная доля! А вы, неблагодарные, отца в могилу свели своим равнодушием!
— Ты рот закрой, — тихо сказала Снежана. Её голос был страшен в своей спокойной злобе. — Ты, пиявка, думаешь, мы не знаем, зачем ты за него вышла?
— Докажи! — расхохоталась Алла. — Суды годами длятся. А пока вы будете бумажки собирать, мы тут поживём. Квартира большая, всем места хватит. Правда, Стасик у нас музыку любит громкую, а мама по ночам кашляет. Но вы привыкнете. Или продадите мне свои доли за копейки. Я, так и быть, куплю.
Это была война. Открытая, грязная, без правил. Алла рассчитала всё верно: интеллигентные дети профессора не выдержат соседства с хабалистым табором и сбегут, отдав всё за бесценок. Она видела в них слабаков.
Но она забыла одну деталь: Тимофей возвращал к жизни механизмы, которые считались безнадежными, а Снежана умела потрошить туши, не морщась от вида крови.
— Собирай вещи, Снежа, — сказал Тимофей, не глядя на мачеху. — Заберём то, что нам дорого. А с этими клопами разберемся иначе.
— Только книги не трогайте! — крикнула Тамара Петровна, брызгая крошками. — Я ими печку на даче растапливать буду!
Снежана резко обернулась. В её глазах полыхнул злой огонь.
— Тронете хоть одну книгу, — отчетливо произнесла она, — я из вас чучело сделаю. И поверьте, вы будете выглядеть естественнее, чем сейчас.
Часть 4. Цифровой след
Они забрали немногое. Фотоальбомы, несколько коробок с инструментами отца, пару картин. Алла следила за каждым их движением, как коршун, боясь, что они унесут что-то ценное.
Среди хлама, который Алла свалила в коробку с надписью «Мусор» и выставила в коридор, Снежана заметила знакомый предмет. Это был старый смартфон с треснувшим экраном. Алла ходила с последней моделью, которую выпросила у Виктора Андреевича за месяц до смерти, а этот, видимо, списала в утиль.
— Зачем тебе этот хлам? — спросил Тимофей, когда они грузили коробки в машину.
— Интуиция, — коротко ответила сестра.
Вечером они собрались в квартире Снежаны. Её сын, Глеб, студент-робототехник с вечно взъерошенными волосами, вертел аппарат в руках.
— Экран разбит, но матрица вроде жива, — бормотал он. — Пароль, скорее всего, графический. Тётя Алла не похожа на гения криптографии.
— Она использует дату своего рождения везде, — подсказал Тимофей. — Или год свадьбы.
— Попробуем, — Глеб подключил телефон к ноутбуку. — Сейчас мы из него всё вытащим.
Прошло два часа. Тимофей сидел на кухне, глядя на остывающий чай. Злость не уходила, она трансформировалась в холодную расчетливость. Он понимал: суд — это долго. А Алла уже начала продавать вещи из квартиры. Вчера он увидел на сайте объявлений отцовский письменный стол.
— Есть! — крикнул Глеб из комнаты.
Тимофей и Снежана склонились над монитором. То, что они увидели, заставило брезгливости подняться к самому горлу.
Это была переписка Аллы с сестрой. Хроника циничной охоты.
«Нашла старикашку. Квартира в центре, сталинка, потолки три метра. Сам дряхлый, долго не протянет».
«Дети у него борзые, но я их отшила. Сказала, что давление скачет. Витя ведется как телок».
«Тамарка, готовься. Как только он кони двинет, сразу к нам переедешь. Квартиру продадим, я уже присмотрела нам домик у моря. Кредит взяла под это дело, так что пути назад нет».
«Врач новые таблетки прописал, но я ему их давать не буду. Зачем деньги тратить? И так овощ».
Последнее сообщение было датировано неделей до смерти отца.
Снежана вцепилась в столешницу, словно хотела отломить кусок дерева.
— Это статья, — тихо сказал Тимофей. — Оставление в опасности. Мошенничество.
— Это больше, чем статья, — голос Снежаны звенел сталью. — Это наш козырь. Она взяла кредиты. Она рассчитывает на быструю продажу. Она в долгах, Тимоша. Она уже потратила деньги, которых у неё нет.
Тимофей посмотрел на дату сообщения про кредит.
— Если мы затянем вступление в наследство или арестуем имущество на время суда... — начал он.
— Нет, — перебила Снежана. — Мы не будем затягивать. Мы придём к ней завтра. И мы уничтожим её без суда.
Часть 5. Расплата за бесчестие
В этот раз они не стучали. Тимофей просто высверлил замок. Шум дрели был музыкой возмездия.
Дверь распахнулась. В прихожей стоял Стас с битой в руках, за ним визжала Тамара Петровна. Алла выскочила из спальни, растрепанная, в шелковом халате.
— Вы что творите?! — заорала она. — Я полицию вызову! Взлом! Бандитизм!
— Вызывай, — спокойно сказал Тимофей, переступая через порог. Он швырнул на пол сумку с инструментами. Грохот заставил Стаса опустить биту. — Заодно расскажешь им про таблетки, которые ты «забывала» давать мужу.
В комнате повисла тишина. Алла побледнела, но пыталась держать марку.
— Бредишь? Какие таблетки?
Снежана молча достала распечатки переписки. Листов было много. Она бросила их на стол, прямо поверх грязной посуды.
— Читай, тварь, — сказала она. — Громко читай. Особенно там, где про «дряхлого старикашку» и про то, как ты торопила его смерть.
Алла схватила листок. Глаза её забегали. Краска отлила от лица, сделав его серым, как старая штукатурка.
— Это... это фотошоп, — прошептала она, но голос дрогнул.
— Это заверенная копия, извлеченная экспертом, — солгал Тимофей, блефуя. — Оригинал переписки, метаданные, всё у нас. Мы знаем про твои кредиты, Алла. Знаем, что ты уже заложила свою долю в этой «продаже». Ты в капкан попала.
— Что вы хотите? — сипло спросила мачеха, опускаясь на стул. Вся её напускная спесь слетела, как шелуха. Теперь перед ними сидела напуганная, жалкая баба, которая поняла, что игра окончена.
— Квартира наша, — жестко отчеканила Снежана. — Ты пишешь отказ от наследства. Сейчас. В обмен на то, что мы не идем в прокуратуру с этими бумагами. Если менты узнают, что ты его умышленно не лечила — сядешь за убийство или причинение смерти по неосторожности. Лет на пять. Как тебе перспектива? По этому идём к нотариусу.
— Но... но кредиты... — заныла Алла. — Мне нечем платить! Я деньги уже потратила! Я шмотки купила, машину Стасику...
— Твои проблемы, — холодно отрезал Тимофей. — Машину продашь. Шубу тоже.
— Мам, что происходит? — Стас растерянно переводил взгляд с Аллы на Тимофея. — Какую машину продашь?
— Заткнись! — рявкнула на него Алла. Она смотрела на брата и сестру с животной ненавистью, но страх был сильнее. Страх тюрьмы, страх перед коллекторами, страх потерять остатки свободы.
— У тебя сутки, — сказал Тимофей. — Завтра в девять утра у нотариуса. Подписываешь отказ. После этого выметаете свой табор отсюда. Вместе с мамой, племянником и запахом прогорклого масла. Если увижу, что пропало хоть что-то из вещей отца — дам ход этим бумагам.
— Вы не посмеете... — прошипела она.
— Испытай нас, — Снежана подошла к ней вплотную. — Я работаю со скальпелями, Алла. Я знаю, как дурно пахнет то, что разлагается изнутри. Ты уже разложилась. Убирайся. Ждём завтра у нотариуса.
Они ушли, оставив дверь открытой настежь. Сквозняк гулял по квартире, выдувая спёртый воздух.
На следующий день Алла подписала все документы. Руки у неё тряслись. Она не смотрела на пасынков. Инициатива была потеряна безвозвратно. Её жадность, помноженная на глупость, сыграла с ней злую шутку: надеясь на быстрый куш, она загнала себя в долговую яму, из которой ей предстояло выбираться годами.
Когда Тимофей и Снежана вошли в пустую квартиру, там было тихо. Только тикали настенные часы, которые Тимофей вновь повесил на законное место. Старые механизмы не любят суеты. Они любят правду.
Тимофей подошел к окну и открыл створку. Городской шум ворвался внутрь.
— Нужно вызвать клининг, — сказала Снежана, проводя пальцем по пыльной полке. — И, кажется, я знаю, куда деть её шубу. Она забыла её в шкафу.
— В фонд помощи бездомным? — усмехнулся Тимофей.
— Нет. На подстилку для моей собаки. Ей давно нужен новый коврик.
Тимофей улыбнулся по-настоящему. Справедливость не всегда торжествует в белых перчатках. Иногда она пахнет машинным маслом, формалином и холодной, очищающей злостью.
Автор: Елена Стриж © Канал «Рассказы для души от Елены Стриж»