— Ты что, совсем обалдела?! Мать моя сутки не мылась!
Лилия застыла у раковины, тарелка выскользнула из мыльных рук и звякнула о дно. За окном зимний ветер бросал в стекло колючие снежинки, а внутри квартиры словно тоже началась метель — холодная, злая.
— Иван, она вчера купалась, — тихо проговорила Лилия, не оборачиваясь. — Я сама ей воду набирала, помнишь? Ты же дома был.
— Не ври мне! — Муж шагнул ближе, и Лилия почувствовала, как напряглись плечи. — Мама сказала, что ты её третий день не моешь! Третий день, понимаешь?!
Вот оно. Опять началось. Лилия медленно обернулась, вытирая руки о застиранное полотенце. Иван стоял посреди кухни — высокий, широкоплечий, с покрасневшим лицом. Когда-то она считала его сильным. Сейчас видела только марионетку на незримых нитях, которые тянулись в соседнюю комнату, где свекровь Зинаида Петровна устроилась в кресле перед телевизором.
— Она тебе наврала, — Лилия удивилась собственному спокойствию. — Как обычно.
— Слушай меня, вредина! Ещё раз не искупаешь мою мать, вылетишь из этой квартиры!
Слово «вредина» прозвучало так смешно, так по-детски, что Лилия едва не усмехнулась. Но смеяться не хотелось. Хотелось выйти на мороз, в ту белую пустоту за окном, и идти, идти, не оглядываясь.
— Ты меня слышишь вообще?
— Слышу. Весь дом слышит, наверное.
Иван сжал кулаки. Пять лет назад, когда они только поженились, он никогда не повышал на неё голос. Был внимательным, нежным. Приносил цветы просто так. Говорил, что она — его воздух. А потом Зинаида Петровна «заболела». Сначала — сердце. Потом — спина. Затем — суставы, давление, голова, ноги... Список рос как снежный ком, катящийся с горы.
Лилия поначалу верила. Бросалась помогать: готовила диетические супы, водила по врачам, покупала дорогие лекарства. Зинаида Петровна принимала заботу с королевской снисходительностью, лёжа на диване под пледом. Но однажды Лилия вернулась с работы раньше и увидела свекровь на кухне — та лихо орудовала половой тряпкой, оттирая пятно на линолеуме. Увидев невестку, Зинаида Петровна театрально схватилась за поясницу и медленно, изображая муки, поплелась к дивану.
— Ой, доченька, совсем плохо мне... Спина совсем не держит...
С того дня Лилия поняла: болезнь — это спектакль. Хорошо отрепетированный, с костюмами из старых халатов и реквизитом из баночек с таблетками. Главная роль — страдающая мать. Второй план — неблагодарная невестка. А Иван — благодарный зритель, который верит каждому слову.
— Мама не может сама помыться, ты же знаешь, — Иван говорил теперь тише, но в голосе звучала злость. — У неё головокружение. Она может упасть в ванной.
— Иван, — Лилия подошла к столу, оперлась о столешницу. — Твоя мама позавчера сама сходила в магазин. Принесла две сумки продуктов. В мороз. Ты думаешь, человек с таким головокружением способен на это?
— Она себя пересилила! Потому что ты не сходила! Ты же знала, что нам нужен хлеб!
— Я была на работе, — Лилия устало провела рукой по лицу. — Я работаю, Иван. С девяти до шести. Помнишь?
— А мама здесь одна сидит, больная!
— Больная, — повторила Лилия, и в слове прозвучала вся накопившаяся горечь. — Да. Конечно.
Из комнаты послышалось подозрительно бодрое покашливание. Зинаида Петровна явно прислушивалась, ловила каждое слово. Лилия представила, как та сидит в своём кресле, прикрыв глаза и улыбаясь тонкими губами. Кукловод за кулисами.
— Ты знаешь что, — Иван подошёл совсем близко, нависая над женой. — Я устал от твоих намёков. Мама нездорова, это факт. Врачи подтверждают.
— Какие врачи? — Лилия подняла взгляд. — Те, к которым она ходит одна и приносит справки, написанные бог знает кем? Ты хоть раз был с ней на приёме?
— Мне не нужно! Я верю своей матери!
Вот оно. Самое главное. Он верил. Слепо, безоговорочно. Как ребёнок верит в сказку про доброго волшебника. И разрушить эту сказку было невозможно — она скреплена годами, воспоминаниями, чувством долга, которое Зинаида Петровна взращивала в сыне с младенчества.
— Иван, — Лилия вздохнула. — Давай поговорим спокойно. Без криков. Пожалуйста.
— О чём говорить? — он отвернулся к окну, где за стеклом кружила зимняя мгла. — Ты должна заботиться о моей матери. Это твой долг как жены.
— Мой долг как жены — быть рядом с тобой. Помогать тебе. Любить тебя, — голос Лилии дрогнул, но она взяла себя в руки. — Но я не должна быть прислугой для здорового человека, который притворяется больным.
Иван развернулся так резко, что Лилия невольно отступила на шаг.
— Как ты смеешь! — лицо его налилось краской. — Прислугой?! Да моя мать всю жизнь на тебя положила! Приняла в семью, как родную! А ты...
— Родную? — Лилия почти рассмеялась. — Иван, твоя мама с первого дня дала понять, что я здесь чужая. Что я недостойна тебя. Что я — временное недоразумение.
— Бред какой-то ты несёшь!
За стеной громче заработал телевизор. Зинаида Петровна увеличила звук, словно подавая сигнал: я здесь, я слушаю, я контролирую.
Иван схватил куртку с вешалки, даже не глядя на жену.
— Всё. Хватит. Везу маму в баню, раз ты не можешь элементарного сделать!
Лилия молча смотрела, как он вылетел из кухни. Через минуту из комнаты донёсся голос Зинаиды Петровны — удивлённый, слабый, идеально сыгранный:
— Ванечка, сыночек, что ты... Я же не могу, мне так плохо...
— Мама, соберись. Поедем в баню на Чехова, там помоешься нормально, — Иван говорил твёрдо, и в этой твёрдости Лилия уловила что-то новое. Усталость? Раздражение?
— Но, сынок...
— Мам, пожалуйста. Одевайся.
Полчаса спустя входная дверь хлопнула. Лилия подошла к окну и увидела, как Иван помогает матери сесть в машину. Зинаида Петровна двигалась медленно, опираясь на сына, но Лилия заметила — походка была слишком уверенной для человека с больными ногами.
Машина исчезла за поворотом, и квартира наполнилась тишиной. Непривычной, почти звенящей. Лилия опустилась на диван и закрыла глаза. Хоть час покоя. Хоть немного.
Баня на Чехова встретила Зинаиду Петровну жарким влажным воздухом и запахом берёзовых веников. Иван расплатился, проводил мать до женского отделения.
— Мам, я через два часа тебя заберу. Хорошо помойся, ладно?
— Ванечка, а как же я...
— Мама, там есть банщицы. Они помогут, если что, — в голосе Ивана прорезалась нотка, которую Зинаида Петровна не слышала давно. Твёрдость. Нетерпение.
Он ушёл, даже не дождавшись ответа. Зинаида Петровна проводила сына взглядом и поджала губы. Неблагодарный. В кого он такой пошёл? Уж точно не в неё. Она всю жизнь его холила, берегла, одна подняла после того, как отец сбежал к своей секретарше. И вот результат — привёл в дом эту... Лилию. Тихую, серую мышь, которая вечно делает вид, что старается, а на самом деле только портит жизнь.
— Бабушка, вы раздеваться будете или так стоять? — окликнула её молодая банщица с красными от жара щеками.
— Иду, иду, — Зинаида Петровна прошла в раздевалку.
Разделась, завернулась в принесённую простыню и вышла в общий зал. Пара женщин плескались в бассейне, ещё трое сидели на лавке у стены, попивая что-то из пластиковых стаканчиков. Зинаида Петровна направилась в парную, но на пороге её окликнул громкий женский голос:
— Эй, красавица! Одна пришла? Присоединяйся к нам!
Зинаида обернулась. У лавки сидела крупная женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой и наглым прищуром. Рядом — две её подруги: одна тощая, с длинными крашеными волосами, другая — круглолицая, в золотых серьгах.
— Да я... помыться просто, — начала было Зинаида.
— Помоешься! Никуда не денется грязь! — заржала крупная. — Садись, угощайся. Пиво есть, раки. Меня Людкой зовут.
Зинаида Петровна на секунду задумалась. Дома её ждала пустая квартира и недовольная невестка. Тут — компания, пиво, раки... А что? Она же больная, ей положено отдохнуть. Расслабиться.
— Зина я, — представилась она и уселась на лавку рядом.
Людка плеснула пива в стаканчик, протянула. Зинаида сделала глоток — холодное, горьковатое. Давно она такого не пробовала. С тех пор, как стала играть больную, все радости жизни ушли на второй план.
— Ну что, Зинуль, жизнь-то как? — Людка ловко раскусила рачью клешню. — Видать, не сахар, раз в бане одна паришься.
— Да уж не сахар, — Зинаида хмыкнула и неожиданно для себя начала говорить. — Сын женился на такой... на такой выскочке. Лилия её зовут. Думала, хоть дом будет вести нормально, а она только работу свою видит. О свекрови и думать забыла!
— Ага, знаем мы таких, — тощая с крашеными волосами кивнула. — Меня Светкой зовут. У меня сноха такая же была — карьеристка. Я её быстро на место поставила. Внука родила — и сидит теперь дома, как миленькая.
— А я Риткой буду, — представилась круглолицая в серьгах. — У меня проще — сын не женат пока. Я слежу, чтоб дуру какую не привёл.
Зинаида сделала ещё глоток. Голова слегка закружилась от жара и алкоголя, но говорить стало легче.
— Я вот болею, — начала она привычную историю. — Сердце, давление, спина... А она даже помочь нормально не может. Сын на работе с утра до вечера, я одна дома. Хоть бы искупала, хоть бы поухаживала...
— Тебе её, милая, в оборот брать надо, — Людка налила себе ещё пива. — Строго. Чтоб знала место. А то распоясаются эти молодые, потом на шею сядут.
— Я стараюсь, — Зинаида вздохнула. — Только она хитрая. Сыну в уши капает, что я, мол, притворяюсь. Представляете?!
— Да ты что?! — Светка даже привстала от возмущения. — Наглость какая!
— Вот-вот, — Зинаида вошла в раж. — А сын уже начал на её сторону склоняться. Сегодня вот привёз меня сюда, бросил, как ненужную вещь!
— Слушай, Зин, а ты давай с нами дружить будем, — Людка хлопнула её по плечу. — Мы девки опытные. Научим, как этих молодых к ногтю прижимать. У меня, например, три невестки было — все сбежали. Теперь сыновья одни живут, ко мне каждый день приходят, деньги носят.
— Это хорошо, наверное, — Зинаида задумчиво покрутила стаканчик.
— Ещё как! — Ритка взяла рака, обсасывая лапки. — Главное — давить надо постоянно. Не давать им расслабиться. Чтоб знали: свекровь — хозяйка в доме.
Они проговорили ещё час. Пиво сменилось вторым стаканом, потом третьим. Зинаида Петровна слушала истории новых подруг — как те выживали невесток, манипулировали сыновьями, устраивали скандалы и ссоры. Людка рассказывала, как подбросила в сумку средней невестки чужое бельё, чтобы сын подумал об измене. Светка хвасталась, что подговорила соседок шептаться о сноше гадости. Ритка делилась секретами, как грамотно притворяться больной и выжимать максимум сочувствия.
— Главное, Зин, — Людка наклонилась ближе, от неё пахло пивом и табаком, — главное, не дай им объединиться. Муж с женой должны быть по разные стороны. Ты — посередине, как стена. Понимаешь?
— Понимаю, — Зинаида кивнула. Голова кружилась, но мысли становились всё чётче. — Понимаю.
Когда Иван вернулся за матерью, он обнаружил её раскрасневшуюся, оживлённую, обменивающуюся телефонами с тремя странными женщинами.
— Мам, ты... пиво пила? — недоверчиво спросил он.
— Ванечка, я же не могу одна, — Зинаида тут же включила привычную роль. — Мне плохо стало, эти добрые женщины помогли. Поддержали.
Иван нахмурился, но спорить не стал. Усадил мать в машину и повёз домой. А Зинаида смотрела в окно на зимние сугробы и улыбалась. Теперь у неё были союзницы. Настоящие. И план.
Дома Зинаида Петровна прошла мимо Лилии, даже не взглянув на неё, и закрылась в своей комнате. Иван метнулся следом, но дверь захлопнулась перед его носом.
— Мам, что случилось? Тебе плохо?
— Оставь меня, Ваня. Мне нужно побыть одной, — голос из-за двери звучал глухо.
Иван растерянно повернулся к жене. Лилия стояла на кухне, вытирая посуду, и молчала. Не спрашивала, не интересовалась. Просто молчала. И это молчание давило сильнее любых слов.
Следующие три дня в квартире царило напряжённое затишье. Зинаида почти не выходила из комнаты, только к вечеру появлялась на кухне, что-то быстро ела и снова исчезала. Телефон её разрывался — звонила то Людка, то Светка, то Ритка. Разговоры велись вполголоса, но Лилия несколько раз слышала обрывки: "...научите правильно... да, точно, надо показать характер... пусть поймёт, кто тут главный..."
На четвёртый день Зинаида Петровна вышла из комнаты с двумя большими сумками.
— Я уезжаю, — объявила она, глядя куда-то поверх голов сына и невестки.
— Как уезжаешь?! — Иван вскочил с дивана. — Мама, ты что?! Куда?!
— К Людмиле. Она предложила пожить у неё. Там меня хоть ценят, — Зинаида натягивала пальто, движения её были резкими, злыми.
— Мам, какая Людмила? О чём ты говоришь?
— О том, Ваня, что в этом доме мне больше делать нечего, — голос Зинаиды дрожал от наигранной обиды. — Меня тут никто не ценит. Невестка считает притворщицей, а ты... ты ей веришь больше, чем родной матери!
— Мам, я никогда...
— Молчи! — она взмахнула рукой. — Я всю жизнь тебе посвятила! Одна подняла, выучила, на ноги поставила! А ты променял меня на эту... на эту...
Зинаида ткнула пальцем в сторону Лилии. Та стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди, и впервые за долгое время не опускала глаз.
— Езжайте, Зинаида Петровна, — спокойно сказала Лилия. — Отдохнёте от нас.
— Лилия, замолчи! — Иван обернулся к жене. — Мама, подожди, давай поговорим нормально...
Но Зинаида уже открыла дверь. На пороге появилась та самая Людка из бани — крупная, с наглым взглядом.
— Зинуль, собралась? Пошли, машина внизу ждёт.
— Иду, — Зинаида подхватила сумки.
— Мама! — Иван попытался остановить её, но Людка встала между ними.
— Молодой человек, мать взрослая, сама решает, где ей жить. Не держите.
Они ушли. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что в коридоре задрожала люстра.
Иван стоял посреди прихожей, бледный, растерянный. Лилия подошла к нему, коснулась плеча.
— Иван...
— Ты довольна? — он резко обернулся. — Ты добилась своего! Выжила мою мать из дома!
— Я ничего не делала, — Лилия покачала головой. — Она сама решила уехать.
— Потому что ты её довела! Своими подозрениями, своим равнодушием!
— Иван, послушай себя, — голос Лилии был тихим, но твёрдым. — Твоя мать не больна. Она здорова. Она только что самостоятельно собрала вещи и ушла из дома. Больной человек так не поступает.
— Она в отчаянии! От безысходности!
— Она в компании новых подруг, которые научат её ещё лучше манипулировать тобой.
Иван сжал кулаки. Несколько секунд они стояли друг напротив друга — муж и жена, ставшие вдруг чужими людьми.
— Знаешь что, — Иван прошёл в комнату, достал телефон. — Я поеду к ней. Заберу обратно.
— Не надо, — Лилия прислонилась к дверному косяку. — Дай ей пожить там. Посмотрим, что будет.
— Посмотрим? — он зло рассмеялся. — Ты хочешь, чтобы она страдала у чужих людей?
— Я хочу, чтобы ты наконец открыл глаза.
Иван схватил куртку и вылетел из квартиры. Лилия осталась одна. Села на диван, обхватила колени руками. За окном снег валил крупными хлопьями, заметая следы, стирая дороги.
Иван приехал по адресу, который прислала мать. Обшарпанная пятиэтажка на окраине. Поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь открыла Людка, от неё тянуло перегаром и сигаретами.
— Чего припёрся? — спросила она без обиняков.
— Где моя мать?
— Твоя мать отдыхает. Не трогай её.
— Я хочу с ней поговорить!
Людка усмехнулась и крикнула через плечо:
— Зинка! Сыночек твой пожаловал!
Зинаида Петровна появилась из глубины квартиры. На ней был старый халат, в руке — стакан с чаем. Выглядела она... обычно. Не больной. Не страдающей. Просто усталой женщиной.
— Ваня, зачем приехал?
— Мам, пойдём домой. Пожалуйста.
— Нет, — она покачала головой. — Мне здесь хорошо. Людка понимает меня. Девочки все понимают. А дома... дома меня никто не ценит.
— Мама, я тебя ценю! Я всегда...
— Ваня, иди домой, — Зинаида отвернулась. — К жене своей. Проживёте без меня.
Дверь закрылась. Иван постоял на площадке, потом медленно спустился вниз. Сел в машину и долго сидел, глядя на падающий снег. Впервые за много лет он почувствовал что-то странное. Облегчение? Нет. Пустоту. Потерю. И ещё — злость. На мать, на жену, на себя.
Вернувшись домой, он обнаружил Лилию за ноутбуком. Она работала, как обычно. Спокойная, сосредоточенная.
— Она не вернётся, — сказал Иван, опускаясь на диван.
— Я знаю.
— Ты... ты действительно думаешь, что она притворялась?
Лилия закрыла ноутбук. Посмотрела на мужа — долго, внимательно.
— Иван, я не хочу разрушать твою веру в мать. Но я устала жить в театре. Устала быть злодейкой в чужой пьесе.
Он молчал. А за окном зима укутывала город в белую тишину, пряча старые раны под свежим снегом. Но раны оставались. И вопрос был только в одном — хватит ли у них сил залечить их вместе, или эта зима станет последней в их браке.
Телефон Ивана завибрировал. Сообщение от матери: "Ты сделал выбор, сын. Живи теперь с ним."
Иван посмотрел на экран, потом на жену. И впервые задумался — а какой выбор он, собственно, сделал?