Подошло время к Новому году. Мы с радостью готовились к этому событию. Однако Ирма с каждым днем становилась все грустней и мрачней.
– Ты чего? – спросила я ее с тревогой. – Болит что-то? Или мы тебе надоели уже?
Ирма сидела на кухонном табурете, сгорбившись, и крутила в пальцах пустую чашку. Её обычно живой и острый взгляд был потухшим и устремлённым куда-то в пол.
– Нет, что ты, – она махнула рукой, пытаясь улыбнуться, но получилось жалко. – Вы у меня одни, родные. Просто… Новый год на носу. А он у меня всегда трудный.
Я села напротив, налив ей свежего чая. Молча ждала, понимая, что сейчас главное – не давить.
– У меня в декабре должен был родиться ребёнок, – тихо произнесла она. – Много лет назад. Не сложилось. Больше не получилось. А я всё думаю, каким бы он был… Сейчас ему бы было уже семнадцать, наверное. Совсем взрослый.
Она подняла на меня глаза, и в них стояла такая неизбывная тоска, что у меня заныло в груди. Я положила свою руку на её прохладную ладонь.
– А вместо этого – пустота. И этот дурацкий Новый год, который все твердят – праздник, а для меня он как поход по лезвию. Всю эту ерунду с гирляндами и оливье терпеть не могу. После той зимы не могу нормально относиться к Новому году.
Теперь я понимала. Понимала, почему Ирма, такая сильная и независимая, с каждым декабрем как будто угасала. Она не просто пережила потерю – она заморозила себя во времени, вместе с болью.
– Знаешь, – начала я осторожно, – а ведь тот малыш, наверное, очень не хотел бы, чтобы его мама так страдала. Чтобы она в свои сорок два сидела одна в темноте, ненавидя Новый год.
Ирма фыркнула, вытирая украдкой уголок глаза.
– Ты думаешь, я сама не знаю? Знаю. Но привычка… Она вторая натура. Уже и не помню, как по-другому.
– Сколько мы дружим с тобой, а я об этом и не знала, - покачала я головой.
– Это же мои проблемы, зачем портить другим праздник. У меня весь год нормально, а вот в декабре накрывает, - тяжело вздохнула она.
Тут в комнату влетела Даша с разукрашенной собственноручно открыткой для Деда Мороза. Увидев нашу с Ирмой серьёзную физиономию, она притормозила.
– Тётя Ирма, а ты Деду Морозу письмо написала? – строго спросила она. – А то он к тебе не придет, если ты не веришь в него!
Ирма посмотрела на серьёзное личико дочки, и по её лицу впервые за этот вечер пробежала тёплая, живая улыбка.
– Нет, ласточка, не написала. Я уже, кажется, разучилась верить в него, и даже не знаю, чего такого хорошего пожелать.
– Это неправильно! – возмутилась Даша. – Всем нужно верить! Мама говорит, что самое главное – это чтобы все были счастливы!
С этими словами она сунула Ирме в руки свой шедевр из бумаги и фломастеров и убежала. Мы молча сидели, глядя на кривоватого снеговика и надпись «С НАСТУПАЮЩИМ!».
И тут у меня в голове щёлкнуло. Та самая ясность, что была у офиса застройщика, вернулась.
– Всё, – сказала я, вставая. – Принимаю волевое решение. В этом году Новый год мы встречаем здесь, мы не поедем к родителям.
– Ты уверенна? – удивлённо подняла брови Ирма.
– Конечно. Мы наводим тут марафет, наряжаем самую большую ёлку, какую найдём, готовим тонну салатов и приглашаем гостей. Моих родителей. И… Мы не будем его «отмечать». Мы будем его проживать. Новый. С чистого листа. Как я свою жизнь. Ты ведь мне помогла, теперь моя очередь.
Ирма хотела что-то возразить, запротестовать, но слова застряли у неё в горле. Она смотрела на меня, и в её глазах, помимо привычной грусти, появилась какая-то искорка – слабая, но живая. Не надежда даже, а просто любопытство. Интерес к тому, что же будет дальше.
– Ну… – сдалась она. – Только ёлку живую. Я искусственные терпеть не могу, пахнут не так.
– Будет тебе и ёлка, и запах, – рассмеялась я. – И мандарины. И даже «Ирония судьбы». Но только если ты будешь её смотреть не одна, а с нами всеми.
– В баню я не пойду, даже не уговаривай меня, – улыбнулась Ирма.
Я рассмеялась ещё громче, с облегчением видя эту улыбку. Она была слабой, но настоящей.
– Ладно, с баней договорились. Но хоровод под ёлкой и бенгальские огни на балконе – это обязательно.
Я понимала, что еще Ирма переживает из-за того, что Микола не сможет приехать к ней на Новый год, но не стала с ней об этом говорить.
С этого момента подготовка к празднику обрела новый, особый смысл. Мы с Дашей отправились на ёлочный базар и выбрали самую пушистую и пахучую ель, какую только смогли найти. Ирма поначалу лишь наблюдала за нашей суетой, но постепенно начала оттаивать. Она достала из закромов старую картонную коробку с советскими игрушками – хрупкими шарами с чуть потускневшей позолотой, картонными домиками и фигурками зверей.
«Это мои… из детства», – сказала она тихо, бережно разворачивая пожелтевшую вату. И в этот момент я поняла – мы украшаем не просто ёлку. Мы собираем по кусочкам её радость, растерянную много лет назад.
Вечером 30 декабря, когда мы заканчивали украшать квартиру, раздался звонок в дверь. Ирма как раз вешала на ёлку стеклянную сосульку и на мгновение встрепенулась, но тут же смахнула эту надежду.
– Наверное, соседи, – вздохнула она и продолжила украшать ёлку.
Я открыла дверь. На пороге стоял молодой парень в заснеженной куртке, державший в руках простую картонную коробку.
– Ирме Львовне, – улыбнулся он. – Из питомника. Вам.
Я внесла посылку в квартиру. Ирма медленно спустилась со стремянки, её лицо выражало скорее любопытство, чем ожидание. Она вскрыла коробку и достала оттуда несколько красивых, причудливо изогнутых веток, перевязанных бечевкой, и небольшую деревянную фигурку совы ручной работы. Из коробки пахло хвоей и лесом. Там же лежала открытка.
– От Миколы? – спросила я.
Она кивнула и вскрыла конверт. Читая, она улыбнулась, но в уголках её глаз читалась лёгкая грусть.
– «Дорогая Ирма, – прочитала она вслух, – это ветки голубой ели. Говорят, приносят в дом мир. А сова – чтобы мудрости всегда была с тобой. Дежурство в лесничестве не отменят, браконьеры всегда активизируются перед праздником. Очень сожалею. С Наступающим. Твой Микола».
Она ещё раз перечитала открытку про себя, затем аккуратно поставила ветки в вазу, а сову поставила на полку.
– Красиво, – сказала она просто. – И очень на него похоже. Практично и с душой.
– Жаль, не сможет приехать, – заметила я.
Ирма пожала плечами, и в её жесте была не драма, а лёгкое разочарование, с которым она уже смирилась.
– Ну что поделать. Работа. Мы же знали, на что шли. Лесник в новогоднюю ночь – человек на посту. Браконьеры не дремлют, – она произнесла это без иронии, с пониманием. – Просто... Я надеялась. Это же наш первый Новый год. Ну, почти наш.
Она подошла к окну, за которым кружился снег.
– Знаешь, когда мы познакомились, он сразу предупредил: «Со мной сложно. Мой график – это не график. Лес всегда на первом месте». А я такая умная думала: «Ничего, справлюсь». А вот оказывается, как непросто сидеть одной и знать, что твой человек где-то там, в снегу, охраняет лес и животных от браконьеров.
В её голосе не было упрёка, лишь тихая, смиренная грусть. Она повернулась ко мне, и на её лице снова появилась улыбка.
– Но ничего. Зато ветки красивые. И сова. И он помнит. Это уже многое значит.
Она взяла со стола ещё одну игрушку и уверенно повесила её на ёлку. Казалось, она не выкидывает свою грусть, а просто аккуратно упаковывает её и убирает в дальний угол, чтобы не мешала празднику. В этом жесте была не истерика, а взрослое, осознанное решение принять ситуацию такой, какая она есть. Возможно, это и есть та самая мудрость, которую символизировала подаренная сова.
Автор Потапова Евгения