Шорох пластиковых пакетов в тишине прихожей прозвучал для меня как сигнал тревоги. Я только переступила порог, еще даже не успела снять промокшие от осенней мороси ботинки, а из кухни уже донесся шаркающий звук тапочек. Моя свекровь, Валентина Ивановна, была дома. У нее были свои ключи — «на случай, если трубу прорвет», как говорил мой муж Дима, но трубы у нас были новые, пластиковые, а вот терпение мое держалось на честном слове и последнем издыхании.
— Леночка, ты? — голос свекрови был елейным, но я знала, что за этим тоном скрывается опытный следователь прокуратуры на пенсии (хотя работала она всю жизнь библиотекарем). — Что-то поздно сегодня. Опять в магазинах задержалась?
— Зарплату дали, Валентина Ивановна, — ответила я, стараясь дышать ровно. — Зашла продуктов купить на неделю.
Я прошла на кухню, поставила тяжелые пакеты на пол. Спина ныла после восьми часов за компьютером, мечтала я только о горячем душе и тишине. Но на кухне, за моим столом, сидела свекровь. Перед ней лежал блокнот в клеточку и калькулятор. Этот натюрморт не предвещал ничего хорошего.
— Ну, давай разбирать, — деловито сказала она, поправляя очки на носу. — Дима говорил, вы на машину копить собираетесь. А я смотрю, деньги у вас сквозь пальцы утекают. Давай-ка сюда пакеты, посмотрим, на что ты семейный бюджет транжиришь.
— Валентина Ивановна, — я замерла с пакетом молока в руке. — Это не семейный бюджет. Это моя зарплата. Дима откладывает свою часть на депозит, а живем мы на мою. И продукты покупаю я.
— Ой, да какая разница! — отмахнулась она. — Муж и жена — одна сатана. Кармашек-то общий. Если ты тратишь лишнее, значит, ущемляешь моего сына. Показывай чек.
Началось это не сразу. Первые полгода после свадьбы Валентина Ивановна вела себя прилично. Приходила раз в неделю, пила чай, вздыхала о высоких ценах на ЖКХ и уходила. Но потом, когда мы озвучили планы поменять машину, в ней проснулся финансовый аудитор. Сначала она просто цокала языком, видя на столе колбасу («Зачем сырокопченая? Докторская дешевле и полезнее!»), потом начала проверять мусорное ведро, выискивая выброшенные упаковки. А месяц назад перешла к прямым требованиям отчетности.
Я достала из пакета длинную белую ленту чека. Мне скрывать было нечего, я не покупала устриц или мраморную говядину. Обычный набор: курица, овощи, молоко, сыр, немного фруктов.
Валентина Ивановна выхватила чек из моих рук так быстро, словно это была секретная шифровка.
— Так-с... — она водила пальцем по строчкам, шевеля губами. — Молоко... Почему за восемьдесят рублей? В «Магните» по акции вчера было за шестьдесят пять.
— Это молоко скисло в прошлый раз на второй день, — устало объяснила я. — Я беру проверенное.
— Неэкономно, — вынесла вердикт свекровь, что-то черкая в блокноте. — Дальше... Сыр «Российский». Триста грамм. Лена, ты с ума сошла? Сыр сейчас — это роскошь. Можно было плавленый сырок взять, на бутерброд намазать — то же самое.
— Это не то же самое.
— Помидоры... Зимой?! — она подняла на меня глаза, полные праведного ужаса. — Двести пятьдесят рублей за килограмм? Лена, у меня в погребе банки с соленьями стоят. Зачем тебе эта пластмасса? Деньги на ветер!
— Дима не ест соленья, у него изжога. Он просил свежий салат.
— Изжога у него от твоей стряпни, — буркнула она, не отрываясь от чека. — А вот это что? «Йогурт с вишней». Две штуки. Это кому?
— Мне. Я беру их на завтрак.
— Сто двадцать рублей за баночку химии! — Валентина Ивановна торжествующе ткнула в цифру. — Можно купить литр кефира и ложку варенья добавить. Будет полезнее и в пять раз дешевле. Ты понимаешь, что вот на этой ерунде вы теряете тысячи? Тысячи! А могли бы уже колеса новые купить.
Я чувствовала, как внутри меня поднимается горячая волна раздражения. Я работала главным бухгалтером. Я умела считать деньги. И я точно знала, что могу позволить себе йогурт с зарплаты, которая была в два раза больше пенсии свекрови.
— Валентина Ивановна, — сказала я твердо. — Я покупаю то, что мы едим. Я не прошу у вас денег. Пожалуйста, давайте закроем эту тему.
— Я не могу молчать, когда вижу, как грабят моего сына! — заявила она, захлопывая блокнот. — Ты просто не умеешь вести хозяйство. Тебя мать не научила экономить. Но ничего, я возьму это под свой контроль. С сегодняшнего дня чеки не выбрасывай. Будем вести амбарную книгу.
Я промолчала. Спорить с ней в тот вечер сил не было. Дима вернулся с работы поздно, уставший, и я не стала грузить его жалобами на маму. Он всегда говорил: «Ну, она же добра желает, старой закалки человек, потерпи».
Но терпеть становилось все сложнее.
Через три дня ситуация повторилась. Я купила рыбу. Обычную скумбрию, чтобы запечь в фольге. Валентина Ивановна встретила меня на пороге, требуя чек.
— Рыба? — она поджала губы. — А чем тебе куриные спинки не угодили? На суп самое то.
— Мы хотели запеченную рыбу, а не суп из костей.
— Транжира, — прошипела она. — Я все Диме расскажу.
А в пятницу грянул гром.
У меня был день рождения. Не юбилей, обычная дата, тридцать два года. Мы не планировали шумного застолья, хотели просто посидеть с мужем вдвоем, открыть бутылку вина, заказать суши. Но я решила, что хочу побаловать себя и купить хороший торт. Настоящий, из кондитерской, с ягодами и сливочным кремом, а не магазинный бисквит с маргарином.
Я заехала в любимую пекарню, выбрала самый красивый торт, купила бутылку хорошего вина и поехала домой в приподнятом настроении.
Дома меня ждал сюрприз. Валентина Ивановна сидела на кухне не одна. Рядом с ней сидела ее соседка, баба Зина, известная на весь двор сплетница. На столе дымился чай, а в центре стояла вазочка с моим печеньем.
— А вот и именинница! — с фальшивой радостью воскликнула свекровь. — А мы тут тебя ждем, чайку попить решили.
Я поставила коробку с тортом на стол.
— Здравствуйте. Угощайтесь, — я открыла коробку.
Баба Зина ахнула:
— Красота-то какая! Это ж сколько денег стоит?
— Да уж немало, — тут же вклинилась Валентина Ивановна, хищно глядя на ценник, который я не успела отклеить. — Две тысячи триста?! Лена! За кусок теста с кремом?!
В кухне повисла тишина. Баба Зина смотрела на меня с осуждением, покачивая головой.
— Валентина Ивановна, у меня сегодня день рождения, — тихо сказала я. — Я захотела этот торт. Я купила его на свою премию.
— Премия — это тоже деньги семьи! — взвизгнула свекровь. — Две тысячи! Да на эти деньги можно неделю жить! Картошки мешок купить, макарон, тушенки! А ты... в унитаз все спустишь! Какая безответственность! Зина, ты посмотри на нее! Муж там горбатится, на машину копит, а она торты по две тыщи покупает!
Баба Зина поддакнула:
— Да, Валя, нынешняя молодежь цену деньгам не знает. Мы в их годы сахар по талонам брали...
И тут меня перекрыло.
Я смотрела на этих двух женщин, которые сидели в моей кухне, пили мой чай и обсуждали мои деньги. Я вспомнила все: и молоко «не по акции», и йогурты, и бесконечные упреки. Я вспомнила, как отказывала себе в новой помаде, чтобы не слушать нытье свекрови, хотя могла купить десять таких помад. Я вспомнила, как прятала чек от новых колготок, будто я воровка.
— Хватит, — сказала я.
— Что хватит? — не поняла свекровь. — Я еще не закончила. Покажи чек на вино. Я видела, ты бутылку достала.
— Я сказала: хватит! — я повысила голос, и баба Зина испуганно вжала голову в плечи. — Это моя кухня. Это мой стол. И это мои деньги.
Я подошла к столу, закрыла коробку с тортом и убрала ее в холодильник. Потом взяла бутылку вина и поставила туда же.
— Валентина Ивановна, покажите мне, пожалуйста, чек, — сказала я, протягивая руку.
— Какой чек? — опешила свекровь.
— Чек на печенье, которое вы сейчас едите. Чек на чай, который вы пьете. Чек на сахар. Чек на воду в чайнике.
— Ты с ума сошла? — глаза свекрови округлились. — Это же ты покупала!
— Вот именно. Я покупала. На свои деньги. А вы это едите и пьете, не вложив ни копейки, и при этом смеете меня отчитывать? Вы хоть раз принесли к чаю что-то, кроме своих претензий? Хоть раз купили хлеба? Нет. Вы приходите сюда как ревизор, но ведете себя как нахлебница.
— Да как у тебя язык поворачивается! — закричала Валентина Ивановна, вскакивая со стула. — Я мать! Я сына вырастила! Я имею право...
— Вы имеете право распоряжаться своей пенсией, — перебила я ее. — И своим холодильником. А здесь — мой дом. И с этой секунды правила меняются.
Я подошла к входной двери, открыла ее и выразительно посмотрела на бабу Зину.
— Извините, Зинаида Петровна, но чаепитие окончено. У нас семейный разговор.
Соседка, почуяв жареное, быстро засеменила к выходу, бормоча что-то про «дела» и «молодежь совсем охамела».
Когда дверь за ней закрылась, я повернулась к свекрови. Она стояла красная, раздувая ноздри.
— Ты меня выгнала перед соседкой? Опозорила?
— Вы сами себя опозорили, когда начали считать мои деньги при посторонних. А теперь слушайте меня внимательно, Валентина Ивановна. Я больше не покажу вам ни одного чека. Никогда. Если вы еще раз спросите, сколько стоит молоко или почему я купила этот сыр, вы больше не переступите порог этой квартиры.
— Ты меня пугаешь? — усмехнулась она. — Это квартира моего сына!
— Это наша общая квартира. И кухня — это моя территория. Я здесь готовлю, я здесь убираю, я здесь хозяйка. Вы здесь гостья. А гости не требуют отчета у хозяев.
— Я Диме все расскажу! — пригрозила она, доставая телефон. — Скажу, что ты устроила истерику, что ты транжира!
— Звоните, — кивнула я. — А заодно расскажите ему, как вы довели его жену в ее день рождения.
В этот момент замок щелкнул, и в квартиру вошел Дима. Он был с букетом роз и улыбкой от уха до уха.
— Любимая, с днем рож... — он осекся, увидев нашу мизансцену. Красную маму и бледную, трясущуюся от адреналина меня. — Что случилось?
— Твоя жена меня выгоняет! — тут же заголосила Валентина Ивановна, пуская слезу. — Я ей слово сказала, что экономить надо, а она... торт за две тысячи купила! Ворюга! Из семьи тянет!
Дима посмотрел на маму, потом на меня. Потом на букет в своих руках.
— Мам, — тихо сказал он. — У Лены сегодня день рождения.
— И что?! — не унималась она. — Это повод деньгами сорить? Я в ее годы...
— Мама, — голос Димы стал жестче. — Лена работает. Она зарабатывает больше меня. Ты это знаешь?
Свекровь поперхнулась. Этого она не знала. Мы берегли ее самолюбие и самолюбие Димы, поэтому никогда не обсуждали цифры.
— Как это... больше? — прошептала она.
— Так. Она главный бухгалтер в крупной фирме. А я менеджер. Ее зарплата — это 70% нашего бюджета. И если она купила торт, значит, она может себе это позволить.
— Ты... ты врешь, чтобы ее выгородить! — не поверила она. — Бабы столько не получают!
— Получают, мама. И даже больше. И мне, честно говоря, надоело, что ты ее пилишь. Я молчал, думал, ты успокоишься. Но ты перегнула палку. Требовать чеки? Серьезно? Ты что, налоговая?
Валентина Ивановна рухнула на стул, обмахиваясь рукой.
— Я же для вас... Я же хотела, чтобы на машину...
— Мы купим машину, — сказал Дима. — Но не ценой Лениных нервов. И не ценой нормального питания.
Я подошла к мужу и взяла его за руку. Я была благодарна ему. Он не стал мямлить, не стал занимать позицию «и нашим, и вашим». Он встал на мою сторону.
— Валентина Ивановна, — сказала я уже спокойнее. — Я не хочу с вами воевать. Но на кухню я вас больше не пущу. Вы не умеете быть просто гостем. Вы начинаете ревизию. Поэтому давайте договоримся: вы приходите к нам пить чай. Только чай. В гостиной. И никаких разговоров о ценах. Ни слова. Иначе наши встречи прекратятся.
Свекровь молчала. Она переваривала информацию о моей зарплате. В ее картине мира произошел сбой. Невестка-транжира внезапно превратилась в кормильцу семьи.
— Ну хорошо, — буркнула она наконец, вставая. — Раз вы такие богатые... Живите как хотите. Подавятся они своим тортом...
Она пошла в прихожую, оделась. Дима хотел ее проводить, но она отмахнулась.
— Сама дойду. Не провожайте. Празднуйте.
Дверь захлопнулась.
Мы с Димой остались одни в тишине прихожей.
— Прости, — сказал он, обнимая меня. — Я не знал, что она так далеко зашла с этими чеками. Ты почему молчала?
— Не хотела тебя расстраивать. Думала, сама справлюсь. Но сегодня... накипело.
— Ты молодец, — он поцеловал меня в макушку. — С днем рождения, родная. Давай есть этот скандальный торт?
Мы пили вино, ели безумно вкусный торт с малиной и смеялись. Напряжение ушло. Я чувствовала себя так, словно сбросила с плеч огромный рюкзак с камнями.
На следующий день я поменяла замки. Просто так, на всякий случай. Дима не возражал. Ключ свекрови мы больше не давали.
Валентина Ивановна не появлялась у нас месяц. Обижалась. Потом пришла — на какой-то праздник. Вела себя тише воды, ниже травы. Сидела в гостиной, пила чай. Когда я накрывала на стол и достала нарезку из дорогой колбасы, я увидела, как у нее дернулся глаз. Она открыла рот, чтобы спросить цену... встретилась с моим взглядом... и промолчала.
Она съела бутерброд и даже похвалила.
— Вкусно, — сказала она. — Хорошая колбаса. Наверное, качественная.
— Очень качественная, Валентина Ивановна, — улыбнулась я. — И очень полезная для нервной системы.
С тех пор у нас установился холодный, но прочный мир. Она больше не лезла в мой холодильник, не требовала чеки и не считала мои йогурты. Она поняла, что доступ к внукам (которых мы уже планировали) и к этому дому возможен только при соблюдении границ.
А я поняла главное: никто не имеет права считать твои деньги, если он их не заработал. И отстаивать это право нужно жестко, сразу и без оглядки на «возраст» и «уважение». Потому что уважение — это не когда ты позволяешь вытирать о себя ноги, а когда с тобой считаются.
И да, машину мы купили через полгода. Хорошую, новую. Валентина Ивановна, когда увидела ее, только и спросила:
— А чехлы на сиденья купили?
— Купили, — ответила я. — Кожаные. Дорогие.
Она вздохнула, но ничего не сказала. И это была моя самая большая победа.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖