Грохот упавшей на пол машинки показался мне оглушительным в вязкой тишине субботнего вечера. Мой пятилетний сын, Ваня, стоял посреди гостиной, насупившись, и исподлобья смотрел на бабушку. Губа у него дрожала — верный признак того, что еще секунда, и грянет буря со слезами и криками.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула Ирина Витальевна, моя свекровь, всплеснув руками так, что звякнули ее многочисленные браслеты. — Я же говорила! Полная неуравновешенность. Это все твоя мягкотелость, Лена. Ребенок абсолютно не знает слова «нельзя».
Я глубоко вздохнула, считая про себя до десяти. Это упражнение я проделывала уже третий час, с того самого момента, как Ирина Витальевна переступила порог нашей квартиры. Она приехала «проведать внука», а на деле — провести очередную инспекцию и выдать порцию непрошеных советов.
— Ирина Витальевна, он просто устал, — стараясь говорить спокойно, ответила я. — Время девятый час. У него режим. Ему пора спать, а мы тут сидим, громко разговариваем, вот он и капризничает.
— Режим! — фыркнула свекровь, поправляя идеально уложенную прическу. — У Сережи тоже был режим. Но он никогда, слышишь, никогда не позволял себе швырять игрушки в присутствии взрослых! Он сидел в уголочке с книжкой и не смел пикнуть, пока взрослые беседуют. Потому что я воспитывала в нем уважение и дисциплину. А у вас растет... манипулятор.
Сергей, мой муж, сидел на диване, уткнувшись в телефон. Я видела, как напряглась его спина при упоминании его «идеального» детства. Он молчал. Как всегда, когда мать начинала свои проповеди. Он предпочитал не связываться, зная, что любой спор с Ириной Витальевной заканчивается ее сердечным приступом (чаще всего мнимым) и обвинениями в черной неблагодарности.
Я подошла к сыну, присела на корточки и взяла его за руки.
— Ваня, подними машинку, пожалуйста. Мы не бросаем вещи. Если ты устал, иди умывайся, я сейчас приду читать сказку.
Сын шмыгнул носом, поднял игрушку и, буркнув «спокойной ночи», поплелся в ванную.
— Ну вот, опять! — не унималась свекровь. — Ты с ним сюсюкаешься! «Пожалуйста», «подними». Приказ должен быть четким! В армии с ним нянчиться не будут. Ты растишь из мужика тряпку.
Я выпрямилась и посмотрела на нее. Ирина Витальевна сидела в кресле, как королева на троне. Ухоженная, молодящаяся женщина за шестьдесят, которая всегда знала, как лучше. Как лучше готовить борщ (мой был «слишком пресным»), как гладить рубашки (я «не жалела ткань») и, конечно, как воспитывать детей.
— Мы не в армии, Ирина Витальевна. И Ване всего пять лет.
— Возраст — не оправдание! — отрезала она, отпивая чай из моей любимой чашки. — Личность формируется до трех лет. Вы уже упустили момент. Теперь только жесткость. Я вот Сережу держала в ежовых рукавицах. Зато посмотри, какой человек вырос! Образованный, вежливый, работает, семью обеспечивает. Это чья заслуга? Моя!
Я бросила быстрый взгляд на мужа. Сергей делал вид, что очень увлечен чтением новостей, но я видела, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих смартфон.
— Чаю еще налить? — спросила я, пытаясь перевести тему. Мне не хотелось скандала. Я просто хотела, чтобы этот вечер закончился, она уехала к себе, и мы смогли бы выдохнуть.
— Нет, спасибо, — она отодвинула чашку. — Я еще не закончила. Я, Лена, наблюдаю за вами давно. И сердце у меня болит. Ты слишком балуешь ребенка. Эти кружки, эти «развивашки»... Зачем? Мы без этого росли и людьми стали. А главное — ты не требуешь от него послушания. Он должен смотреть тебе в рот! А он имеет свое мнение. Это недопустимо.
— Иметь свое мнение — это хорошо, — возразила я, чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение. — Я хочу, чтобы он вырос личностью, а не солдатом.
— Личностью! — она рассмеялась, и смех этот был неприятным, колючим. — Личностью он станет, когда сам на хлеб заработает. А пока он никто. И его задача — слушаться мать. Я вот Сереже спуску не давала. Помню, ему было года четыре, он не хотел есть кашу. Так я ему эту кашу за шиворот вывалила! И ничего, сразу как шелковый стал. И доел, и тарелку вымыл. Жестоко? Зато действенно!
У меня похолодело внутри.
— Вы... вывалили горячую кашу на ребенка?
— Ну не кипяток же! — отмахнулась она. — Остывшую. Зато урок на всю жизнь. Правда, Сережа?
Сергей наконец оторвался от телефона. Взгляд у него был тяжелый, уставший.
— Мам, давай не будем вспоминать прошлое.
— А почему не будем? — удивилась она. — Это педагогический опыт! Лена должна учиться у старшего поколения. Я, между прочим, тебя одна подняла, без отца. И ничего, вырос нормальным мужиком. Потому что я знала: дисциплина — основа всего. Я ночами не спала, работала, собой жертвовала, но воспитанием занималась!
Я смотрела на эту женщину и не верила своим ушам. «Собой жертвовала». «Воспитанием занималась».
Я знала правду. Ту правду, которую Сергей рассказал мне однажды ночью, когда мы только поженились и он, выпив лишнего, вдруг разрыдался как ребенок. Ту правду, о которой молчали все родственники, поддерживая миф о «героической матери».
Сергей не был «воспитан» ею. До двенадцати лет он жил в деревне у бабушки, матери Ирины Витальевны. Потому что Ирина Витальевна в это время «устраивала личную жизнь» в городе. Она меняла мужей, строила карьеру, ездила по санаториям. А сына видела по праздникам, привозя ему кулек конфет и новые штаны, которые обычно оказывались малы.
Она забрала его только тогда, когда бабушка слегла и не смогла больше ухаживать за внуком. И те годы, что они прожили вместе потом, были для Сергея адом. Не «воспитанием», а муштрой, упреками и безразличием.
И теперь она сидит в моей гостиной и учит меня, как любить моего сына.
— Лена, ты меня слушаешь? — голос свекрови вырвал меня из мыслей. — Я говорю, в следующий раз, когда он устроит истерику, просто закрой его в темной комнате. Часа на два. Проорется — выйдет как миленький. Я так всегда делала, когда Сережу забирала от матери на выходные. Он тогда дикий был, деревенский, все к бабке просился. А я его в кладовку — и тишина.
В ванной зашумела вода. Ваня умывался. Я представила своего маленького, теплого сына, запертого в темноте, плачущего от страха, пока мать пьет чай на кухне.
Чаша терпения не просто переполнилась. Она разлетелась вдребезги.
Я медленно встала из-за стола. Подошла к окну, закрыла форточку, чтобы сквозняк не хлопал шторами. Мне нужна была полная тишина.
— Значит, в кладовку? — переспросила я тихо.
— Именно! — воодушевилась свекровь, не замечая перемены в моем настроении. — И ремень. Ремень должен висеть на видном месте. Как напоминание.
— Ирина Витальевна, — я повернулась к ней и посмотрела прямо в глаза. — А скажите мне, пожалуйста, в каком именно возрасте вы начали применять эти... методики? Когда приезжали к нему в деревню раз в полгода? Или когда забрали его к себе в двенадцать лет, потому что бабушка умерла?
Улыбка сползла с лица свекрови, как старая штукатурка. Она замерла с открытым ртом.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что мне очень интересно слушать про ваш педагогический опыт, — мой голос стал жестким, металлическим. — Особенно учитывая тот факт, что первые двенадцать лет жизни вашего сына воспитывала ваша мама. Анна Петровна. Царствие ей небесное.
— Да как ты смеешь... — прошипела свекровь, и ее лицо пошло красными пятнами. — Ты что, упрекаешь меня? Я работала! Я деньги зарабатывала, чтобы его кормить!
— Кормила его бабушка, — отрезала я. — Своего огорода и пенсии ей хватало. А вы, Ирина Витальевна, в это время ездили в Гагры с очередным «будущим мужем». И меняли работы, потому что искали себя.
— Сережа! — взвизгнула она, поворачиваясь к сыну. — Ты слышишь, что несет твоя жена?! Ты позволил ей копаться в нашем грязном белье? Ты рассказал ей...
— Я рассказала ей, что ты замечательная бабушка, которая хочет добра, — перебила я ее, не давая мужу вставить слово. — Но я ошиблась. Вы не бабушка. Вы — кукушка, которая подкинула птенца в чужое гнездо, а теперь, когда птенец вырос и построил свой дом, прилетает и учит его, как жить.
— Замолчи! — она вскочила с кресла, опрокинув ложечку на пол. — Ты ничего не знаешь! Ты не жила в то время! Я была молодой, мне нужно было встать на ноги! Я для него старалась! Квартиру эту, между прочим, я выбила!
— Эту квартиру, — спокойно напомнила я, — мы с Сергеем купили в ипотеку. Сами. Вы к ней не имеете никакого отношения.
Свекровь хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Я мать! Я его родила! Я имею право советовать! А ты... ты просто девчонка, которая ничего не понимает в жизни. Ты испортишь парня!
— Я, может, и испорчу его своей любовью, — я сделала шаг к ней. — Но я никогда, слышите, никогда не брошу его. Я не спихну его на бабушку, чтобы устраивать свою личную жизнь. Я не буду вываливать на него кашу и запирать в кладовке, чтобы он «не мешал». И я не позволю вам учить меня жестокости.
— Сережа! — снова завопила она. — Уйми свою жену! Она меня оскорбляет! Она топчет мой материнский авторитет!
Сергей встал. Он был бледен, но в его глазах я увидела что-то новое. Какую-то решимость, которой раньше там не было.
— Мам, — тихо сказал он. — Лена права.
Свекровь пошатнулась, схватившись за спинку кресла. Это был удар в спину. Ее «идеальный», «воспитанный» сын впервые пошел против нее.
— Что?.. Ты... ты предаешь мать? Ради этой...
— Я не предаю, — Сергей подошел ко мне и встал рядом, плечом к плечу. — Я просто помню, мам. Я все помню. Я помню, как я сидел у окна и ждал тебя месяцами. А ты приезжала, привозила конфеты «Мишка на севере» и уезжала через два часа, потому что тебе было «скучно в этой глуши». Я помню, как я плакал, когда ты меня забрала, потому что я не знал тебя. Ты была для меня чужой тетей, которая сразу начала требовать идеального послушания и бить меня ремнем за тройки.
— Я делала из тебя человека! — взвизгнула она, и слезы брызнули из ее глаз. Настоящие слезы обиды и непонимания. — Я хотела, чтобы ты выбился в люди!
— Ты хотела, чтобы я был удобным, — покачал головой Сергей. — Чтобы мной можно было хвастаться перед подругами. «Смотрите, какой у меня сын, какой воспитанный». А то, что я боялся тебя до икоты — это никого не волновало.
— Я любила тебя! — закричала она.
— Может быть, — согласился он. — По-своему. Но, мам, пожалуйста... не надо учить Лену воспитывать Ваню. Ваня счастлив. Он не боится нас. Он не прячется под кровать, когда слышит поворот ключа в двери. И это для меня самое главное.
Ирина Витальевна стояла посреди комнаты, маленькая, жалкая в своем гневе и разочаровании. Ее идеальная картина мира, где она была героиней-мученицей, рассыпалась в прах.
— Значит, так... — прошипела она, утирая слезы платочком. — Значит, вырастила на свою голову. Змею пригрела. А невестка — та еще штучка. Настроила сына против матери. Колдунья.
Она начала судорожно собирать свою сумку.
— Я ухожу. Ноги моей здесь больше не будет. Живите как хотите. Растите своего бандита. Посмотрим, кто вам стакан воды подаст в старости. Уж точно не он!
Она метнулась в прихожую. Я пошла за ней, чтобы закрыть дверь.
— Ирина Витальевна, — сказала я ей в спину. — Мы не настраивали никого против вас. Мы просто хотим жить своей семьей. И воспитывать сына так, как считаем нужным. В любви, а не в страхе.
Она обернулась уже в дверях. Макияж потек, лицо пошло пятнами.
— Любовь... — ядовито выплюнула она. — Любовью сыт не будешь. Вы еще вспомните мои слова, когда он вас из дома выгонит. Помяните мое слово!
Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась побелка.
В квартире наступила тишина. Та самая, звенящая тишина после бури. Из ванной вышел Ваня, вытирая лицо полотенцем. Он был розовый, теплый и пах детским мылом.
— А бабушка ушла? — спросил он, оглядываясь.
— Ушла, сынок, — я улыбнулась ему, стараясь, чтобы голос не дрожал. — У нее дела.
— Она забыла свою шапку, — заметил Ваня, указывая на берет, лежащий на тумбочке.
— Ничего, потом заберет. Иди спать, зайчик. Папа сейчас придет.
Ваня убежал в свою комнату. Я вернулась в гостиную.
Сергей сидел на диване, закрыв лицо руками. Его плечи подрагивали. Я села рядом и обняла его.
— Ты как?
Он глубоко вздохнул и убрал руки от лица. Глаза у него были сухие, но очень грустные.
— Знаешь, — сказал он хрипло. — Я ведь всю жизнь боялся ей это сказать. Всю жизнь думал: она же мать, она же старалась, ей было трудно. Оправдывал ее. А сейчас... как будто плотину прорвало.
— Ты все правильно сказал.
— Она теперь не простит. Она будет звонить всем родственникам, рассказывать, какие мы неблагодарные. У нее опять «случится» приступ.
— Мы это переживем, Сереж. Главное, что мы защитили нашу семью. И нашего сына. Ты же не хочешь, чтобы Ваня слушал про ремень и темную комнату?
— Нет, — он передернул плечами. — Не хочу. Я до сих пор помню запах той кладовки. Там пахло нафталином и старой обувью. И было очень темно. Я сидел там и думал: почему бабушка меня отдала? Почему она умерла?
Я крепче прижала его к себе. Моего большого, сильного мужа, внутри которого все еще плакал тот маленький мальчик.
— Все закончилось, Сереж. Больше никаких кладовок.
Мы сидели так минут десять, просто молча, слушая, как тикают часы. Потом из детской раздался голос Вани:
— Пап! Мам! Вы где? Вы обещали сказку!
Сергей встрепенулся. На его лице появилась слабая улыбка.
— Идем, боец! — крикнул он.
Мы зашли в комнату к сыну. Он сидел на кровати, обложившись подушками, и ждал.
— Какую читать будем? — спросил Сергей, беря книгу.
— Про дракона! — потребовал Ваня. — Где рыцарь его победил!
— Хорошо, про дракона.
Сергей начал читать. Его голос был спокойным и уверенным. Я смотрела на них — на отца и сына — и понимала, что сегодня мы победили своего дракона. Дракона прошлого, дракона страха и чувства вины.
Ирина Витальевна позвонила через неделю. Голос у нее был слабый, умирающий. Она сказала, что у нее был криз, и что она лежит пластом. Но ни слова не сказала о том вечере. Она ждала, что мы начнем извиняться.
Но мы не начали. Сергей сухо спросил, нужны ли лекарства, и пообещал завезти продукты курьером. Сам не поехал.
— Не хочу, — сказал он мне вечером. — Не хочу видеть этот укоризненный взгляд. Мне нужно время.
И я его понимала.
С тех пор визиты свекрови стали редкими и краткими. Она больше не пыталась командовать. Она сидела, поджав губы, пила чай и иногда бросала колкие замечания, но стоило мне посмотреть на нее чуть строже, как она замолкала. Она поняла: здесь больше нет того испуганного мальчика, которого можно запереть в кладовке. И нет той безмолвной невестки, которая будет терпеть ради «худого мира».
Здесь живут взрослые люди. Которые сами решают, как любить своих детей.
А Ваню мы записали на плавание. И он в восторге. Без всяких ремней и приказов. Просто потому, что мы спросили его: «Чего ты хочешь?» И услышали ответ.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Читайте также: