Утренний свет робко пробивался сквозь плотные шторы цвета какао, выхватывая из полумрака идеальную геометрию кухонного гарнитура. Инга любила это время суток — раннее утро субботы, когда город еще досматривал последние сны, а в её квартире царила благословенная, густая тишина. Она провела ладонью по прохладной поверхности столешницы из искусственного камня. Ни крошки, ни липкого пятна, ни грязной чашки. Всё именно так, как она любила.
К этой квартире Инга шла долго, сжав зубы и экономя на всем. Десять лет жизни на съемных углах, где хозяева запрещали даже дышать громко, потом тяжелый развод с первым мужем, который при разделе имущества пытался отсудить даже старый утюг, и, наконец, кабальная ипотека. Она закрыла её всего полгода назад. Каждый сантиметр этого пространства, от дизайнерских светильников до дорогой итальянской плитки в ванной, был оплачен её трудом, бессонными ночами над отчетами и бесконечными переработками. Это была не просто жилплощадь. Это была её кожа, её панцирь, её крепость.
Послышались шаркающие шаги. В кухню вошел Вадим, её нынешний муж. Вид у него был помятый, волосы всклокочены, а глаза бегали, выдавая внутреннее напряжение. Инга сразу почувствовала неладное. Обычно по выходным Вадим спал до обеда, наслаждаясь возможностью ничего не делать, а тут вскочил ни свет ни заря.
— Кофе будешь? — спросила она, не поворачиваясь, доставая турку.
— Да, давай. И бутерброд, если можно. С сыром.
Он сел за стол, нервно постукивая пальцами по столешнице. Инга поставила перед ним дымящуюся чашку и тарелку. Запах свежего кофе немного разрядил обстановку, но напряжение никуда не делось. Вадим жевал молча, глядя куда-то в сторону окна.
— Что случилось, Вадик? — не выдержала Инга. — Ты сам не свой. На работе проблемы? Сокращение?
— Нет, на работе всё нормально, — он отхлебнул кофе, обжегся, поморщился, но чашку не поставил. — Мама звонила вчера вечером. Поздно уже, ты спала, я не стал будить.
Инга внутренне подобралась. Елизавета Петровна, её свекровь, была женщиной шумной, властной и обладающей уникальным талантом создавать проблемы на ровном месте. Отношения у них были натянутые, вежливо-холодные, напоминающие перемирие между двумя враждующими державами, готовое рухнуть в любой момент. Свекровь считала, что Инга «слишком много о себе возомнила», а Инга считала, что границы семьи должны быть на замке.
— И что Елизавета Петровна? Опять давление скачет? Или соседи сверху залили? — голос Инги стал суше.
— Хуже, — Вадим вздохнул так тяжко, словно на его плечах лежал весь груз мира. — Там у Дениса ситуация… сложная. Прямо патовая.
Денис был младшим братом Вадима. «Любимчик», «наша надежда», «маленький» — так называла его мать. На деле же «маленькому» Денису стукнуло тридцать два года, и он был классическим великовозрастным оболтусом. Он менял работы как перчатки, вечно ввязывался в сомнительные авантюры, считал себя непризнанным гением бизнеса и жил с мамой в тесной двушке на окраине города. Точнее, жил он там набегами, когда очередная пассия выставляла его за дверь.
— Какая ситуация? — Инга села напротив мужа, скрестив руки на груди.
— Его с квартиры съемной поперли. Ну, то есть, он там с девушкой жил, с Мариной этой, помнишь её? С розовыми волосами такая. Так вот, хозяйка квартиру продает, дала им неделю на выселение. Срок вчера вышел. А у Дениса сейчас с деньгами туго, его опять из таксопарка уволили, говорят, рейтинг низкий из-за жалоб пассажиров. В общем, идти им некуда. Совсем.
Инга медленно опустила свою чашку на блюдце. Звон фарфора прозвучал в утренней тишине неестественно громко. Она уже знала, к чему ведет этот разговор. Она чувствовала, как уютное субботнее утро начинает рассыпаться в прах, уступая место липкой тревоге.
— И? — спросила она, глядя мужу прямо в переносицу. — При чем тут мы?
— Ингуш, ну не смотри так, — заюлил Вадим, наконец-то подняв на неё глаза. В них плескалась мольба пополам со страхом. — Мама плачет, говорит, сердце прихватило. У неё в двушке и так не развернуться, там ещё бабушка лежачая в маленькой комнате, ты же знаешь. Запах лекарств, теснота. Куда ей молодых? Они же друг друга поубивают на одной кухне, у мамы характер не сахар.
— Вадим, говори прямо. Чего ты хочешь?
— Мама спросила… В общем, она подумала, что у нас места много. Трешка всё-таки, семьдесят квадратов. Кабинет твой пустует почти, ты же там только по вечерам сидишь за ноутбуком. Может, пустим их? Ненадолго, на пару месяцев, пока Денис на ноги встанет? Пока работу найдет, денег подкопит на новый залог?
«На ноги встанет». Эта фраза звучала в их семье последние лет десять как мантра. Денис вставал на ноги, потом падал, потом ложился на диван, потом снова пытался встать, неизменно опираясь на кошелек матери или старшего брата.
— Нет, — спокойно, но твердо ответила Инга.
— Что «нет»? — Вадим опешил, словно не ожидал такого быстрого ответа. Он привык, что жену можно уговорить, разжалобить.
— Нет, они не будут здесь жить. Ни пару месяцев, ни пару недель, ни пару дней. Вадим, мы это обсуждали, когда сходились. Мой дом — это моя территория. Я не для того пахала десять лет, отказывая себе в отпуске и новой одежде, чтобы превращать квартиру в общежитие.
— Инга, ну это же брат! Родная кровь! Не на улицу же им идти? Сейчас зима на носу!
— Пусть снимут комнату в общежитии. Пусть едут в деревню к тётке под Рязань. Пусть, в конце концов, Денис найдет нормальную работу грузчиком или курьером, там платят сразу, а не ищет легких денег и схемы «как стать миллионером за три дня». У него есть руки, ноги и голова.
— Ты жестокая, — Вадим отодвинул тарелку с недоеденным бутербродом. — Я не думал, что ты такая черствая. У людей беда, а ты о своих квадратных метрах трясешься. Тебе жалко, что ли? Убудет от тебя?
Инга почувствовала, как внутри закипает раздражение.
— Я трясусь не о метрах, а о нашем покое, Вадим. Ты забыл, как они гостили у нас на прошлый Новый год? Всего два дня! Разбитый бокал из чешского стекла — раз. Прожженная сигаретой скатерть ручной работы — два. Запах дешевого кальяна, который я выветривала неделю — три. И гора грязной посуды, которую Марина даже не подумала за собой помыть. Это было два дня. А ты предлагаешь поселить их на месяцы? Нет.
Вадим встал, всем своим видом демонстрируя оскорбленную добродетель.
— Я уже пообещал маме, что мы подумаем. Я не мог сразу отказать, она рыдала в трубку!
— Вот и подумай. Подумай хорошенько, как ты будешь объяснять маме, что твоя жена против. Потому что я своего решения не изменю. Это моя квартира, Вадим. И правила здесь устанавливаю я.
Остаток выходных прошел в тягостном молчании. Вадим демонстративно вздыхал, глядя в телефон, писал кому-то длинные сообщения и выходил разговаривать на балкон, плотно прикрывая дверь, чтобы Инга не слышала. Инга старалась заниматься своими делами — полила цветы, перебрала гардероб, приготовила лазанью — но тревога не отпускала. Она знала, что так просто это не закончится. Елизавета Петровна была не из тех, кто принимает отказ. Она была танком, который идет напролом.
В понедельник Инга задержалась на работе. Конец квартала, сверка баланса, бесконечные цифры, таблицы — всё это выматывало до звона в ушах, но и отвлекало от домашних проблем. Домой она возвращалась уже в девятом часу, мечтая только о горячей ванне с пеной, бокале вина и тишине.
Подходя к двери своей квартиры, она услышала голоса. Громкие, смеющиеся, чужие. Сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле. Она вставила ключ в замок, но он не повернулся — дверь была не заперта.
В прихожей горел яркий верхний свет, который Инга включала только во время уборки. На её идеально чистом, светлом паркете стояли грязные, растоптанные кроссовки огромного размера, с которых натекла лужа грязной жижи. Рядом валялись женские сапоги с отбитыми носами. На вешалке, бесцеремонно наброшенная поверх её дорогого кашемирового пальто, висела дешевая куртка, пропахшая табаком и чем-то кислым.
Инга медленно сняла туфли, чувствуя, как холодеют руки. Она прошла в гостиную.
Картина, открывшаяся ей, была достойна пера сатирика, если бы это не происходило в её доме. На её бежевом диване, закинув ноги в грязных носках на стеклянный журнальный столик, сидел Денис. В руках у него была банка пива, а перед ним стояла тарелка с чипсами и открытая упаковка какой-то жирной нарезки. Крошки сыпались прямо на ковер с высоким ворсом. Рядом, в её любимом кресле, с ногами забралась Марина — та самая девица с ярко-розовыми волосами и пирсингом в носу. Она увлеченно что-то печатала в телефоне, громко хихикая.
Вадим суетился на кухне, откуда доносился запах жареного лука и чего-то пригоревшего.
— О, хозяйка явилась! — Денис заметил её и салютовал банкой пива. — Привет, Инга! А мы тут, это, в гости заскочили. Не ждала?
Инга стояла в дверном проеме, вцепившись пальцами в сумочку. Она чувствовала, как внутри поднимается холодная, ледяная ярость, вытесняя усталость и страх. Она медленно перевела взгляд на столик. Под пятками Дениса лежал её любимый альбом по искусству Ренессанса. Подарочное издание.
— Убери ноги, — тихо сказала она. Голос прозвучал глухо, но Денис вздрогнул.
— Да ладно тебе, расслабься, родственница! — хохотнул он, но ноги всё же убрал, оставив на глянцевой обложке мутный след. — Вадик сказал, ты поздно будешь, вот мы и решили сюрприз сделать. Новоселье, так сказать!
Из кухни выглянул Вадим. В фартуке, с лопаткой в руке. Лицо у него было красное, виноватое, но с вызовом — так смотрит ребенок, который нашкодил, но уверен, что мама его не накажет при гостях.
— О, Ингуш, ты уже пришла? — затараторил он неестественно бодрым голосом. — А у нас тут... мама попросила их приютить на пару дней, пока они вещи перевезут. Я не мог отказать, они с чемоданами под дверью стояли, замерзли. Не звери же мы.
Инга прошла в комнату, стараясь не наступать на крошки. В углу, загораживая проход к балкону, громоздились два огромных клетчатых баула, какие обычно возят челноки, и старый чемодан с оторванной ручкой, перемотанный скотчем.
— На пару дней, говоришь? — переспросила она, глядя на мужа.
— Ну да. Пока вариант найдут.
— А мама твоя где? Я слышу её голос.
В этот момент дверь санузла распахнулась, и в коридор выплыла Елизавета Петровна. Она была, как всегда, монументальна: в цветастом халате (Инга с ужасом узнала свой гостевой халат), с тюрбаном из полотенца на голове.
— Инга! Ну наконец-то! — воскликнула свекровь с таким видом, словно это она была хозяйкой, а Инга — нерадивой прислугой, опоздавшей к ужину. — Что ж ты так работаешь, девочка? Муж голодный, брат приехал, беженцы практически, а в холодильнике шаром покати. Одни йогурты да трава какая-то. Пришлось вот картошки пожарить, с собой привезли. Кстати, сковородка у тебя никудышная, пригорает всё, масла много берет.
Инга глубоко вздохнула, считая про себя до десяти. Раз, два, три... Не помогает.
— Здравствуйте, Елизавета Петровна. Сковородка эта стоит десять тысяч, это специальное покрытие, и на ней нельзя жарить на сале и шкрябать железной вилкой, как вы привыкли.
— Ой, да брось ты свои понты! Десять тысяч... Лучше бы продуктов нормальных купила, мужика мясом кормить надо.
Свекровь прошла в гостиную и плюхнулась на диван рядом с Денисом, подвинув его бедром.
— В общем так, Инга. Мы тут посоветовались, пока тебя не было, и решили. Чтобы всем удобно было. Дениска с Мариночкой поживут у вас в кабинете. Там диван есть, я посмотрела, он раскладывается, хоть и узковат. Тесновато, конечно, но в тесноте, да не в обиде. Стол твой компьютерный можно в спальню перенести, или вообще на балкон выставить, ты же всё равно с ноутбуком на коленках сидишь. А здесь молодым простор нужен, личная жизнь.
Инга почувствовала, как пол уходит из-под ног. Они не просто приехали. Они уже всё решили. Распределили комнаты. Передвинули её мебель. Распорядились её жизнью. Без её ведома.
— Вы посоветовались? — переспросила Инга, чувствуя, как предательски дрожит голос. — А меня вы спросить не забыли? Хозяйку квартиры?
— А что тебя спрашивать? — искренне удивилась свекровь, хватая с тарелки кусок колбасы. — Ты же семья. У тебя есть возможность помочь. Вадим согласился. Он, между прочим, тоже хозяин в этом доме, он тут живет, работает, старается.
Инга перевела взгляд на мужа. Вадим старательно отводил глаза, делая вид, что очень занят протиранием уже чистого стола.
— Вадим здесь прописан, но собственник квартиры — я, — четко, раздельно произнесла Инга. — Квартира куплена до брака. И я, кажется, ясно сказала в субботу: никаких переездов.
— Вот те раз! — всплеснула руками Елизавета Петровна, роняя кусок колбасы на ковер. — Вадик, ты слышишь? Она куском хлеба родню попрекает! Это всё твое влияние, я говорила, что она эгоистка! Девочка моя, да как тебе не стыдно? У ребят сложная ситуация! Марина, между прочим, может быть, в положении! Ей покой нужен, витамины!
Марина, услышав про положение, прыснула в кулак, но отрицать не стала, хитро стрельнув глазами в сторону Дениса. Тот насупился и сделал большой глоток пива.
— Короче, Инга, не начинай, — буркнул он. — Мы тихо будем. Чё ты как эта... Мы же не чужие.
— Я хочу, чтобы вы ушли. Сейчас же, — сказала Инга. Спокойствие давалось ей ценой колоссальных усилий, ногти впились в ладони до боли. — Собирайте вещи.
— Никуда они не пойдут на ночь глядя! — взвизгнула свекровь, её лицо начало покрываться красными пятнами. — Вадим! Скажи своё слово! Ты мужик или тряпка половая? Жена твоя родню гонит!
Вадим вышел из кухни, всё ещё сжимая в руке кухонное полотенце, как белый флаг. Вид у него был жалкий. Он оказался меж двух огней: властной матерью, привыкшей управлять сыновьями как марионетками, и женой, которая внезапно показала зубы.
— Инга... Мам... Ну давайте не будем ссориться. Ну правда, поздно уже, транспорт плохо ходит. Пусть переночуют, а завтра обсудим на свежую голову.
— Нет, — Инга покачала головой. — Если они останутся сегодня, они останутся навсегда. Я знаю, как это работает. Завтра у Дениса заболит голова, послезавтра пойдет снег, потом выходные, потом «Марине плохо»... Нет. Вызывайте такси. Я оплачу поездку до вашей квартиры, Елизавета Петровна.
— Ах, так?! — Елизавета Петровна вскочила с дивана. В гневе она была страшна. Она полезла в свою необъятную сумку, стоявшую на полу, порылась там и торжествующе вытащила сложенный вчетверо лист бумаги. — Ну, я знала, что с тобой по-хорошему нельзя. Ты только силу понимаешь. На, читай!
Она швырнула листок на журнальный столик, прямо поверх несчастного альбома.
Инга брезгливо взяла бумагу двумя пальцами. Это был стандартный бланк договора найма жилого помещения, скачанный из интернета. Заполненный кривым почерком Дениса. В графе «Наймодатель» стояло имя Вадима. В графе «Наниматель» — Денис. Срок аренды — 11 месяцев. Оплата — 0 рублей. А внизу — размашистая подпись Вадима. Дата стояла сегодняшняя.
— Что это? — Инга подняла глаза на мужа. Внутри всё оборвалось.
Вадим побледнел так, что стал похож на стену.
— Инга, я... Мама сказала, что это просто формальность. Чтобы Денис мог на работу устроиться, ему нужна временная регистрация или договор аренды, подтверждение места жительства... Чтобы участковый не придирался... Я не думал, что это всерьез...
— Ты подписал договор аренды на МОЮ квартиру? Без меня? — голос Инги стал тихим и страшным. — Ты распорядился моим имуществом за моей спиной?
— Вадик имеет право! — встряла свекровь, уперев руки в бока. — Он твой законный муж! Имущество в браке используется совместно! Мы к юристу ходили, нам сказали! Так что теперь у Дениса есть законное основание здесь находиться. Договор подписан. Попробуй выгони — полицию вызовем! Скажем, что ты самоуправством занимаешься!
В комнате повисла звенящая, мертвая тишина. Слышно было только, как гудит холодильник на кухне и как тикают дорогие часы на стене — подарок коллег. Инга смотрела на мужа, и пелена окончательно спадала с её глаз. Она видела не любимого мужчину, с которым строила планы на будущее. Она видела слабого, ведомого предателя, который ради маминого одобрения и собственного спокойствия готов был продать её комфорт, нарушить её границы, растоптать её доверие. Он даже не понял, что сделал. Или понял, но побоялся перечить мамочке.
— Значит, юрист сказал? — переспросила Инга с горькой усмешкой. — А юрист не сказал вам, что распоряжаться недвижимостью может только собственник? И что подпись лица, не имеющего права собственности, на таком договоре делает его ничтожным? Вадим, ты ведь знаешь, что квартира не в совместной собственности. Ты просто прописан.
Вадим молчал. Он втянул голову в плечи.
— Да плевать мне на твои юридические тонкости! — орала Елизавета Петровна, чувствуя, что аргументы заканчиваются, и переходя на крик. — Есть закон совести! Закон семьи! Ты обязана помочь! У тебя три комнаты, ты одна, детей нет, зачем тебе столько места? Жиру бесишься, пока родная кровь бедствует! Буржуйка!
Инга посмотрела на Дениса, который с ухмылкой наблюдал за сценой, словно смотрел интересное кино под пиво. На Марину, которая уже нацелилась на вазочку с дорогим бельгийским шоколадом. На свекровь, торжествующую, уверенную в своей безнаказанности.
Внутри что-то щелкнуло. Жалость, страх скандала, интеллигентность, желание быть «хорошей женой» — всё это сгорело в одну секунду. Осталась только холодная, стальная решимость. Это был её дом. Её крепость. И враг уже был внутри.
Инга подняла листок с договором. Медленно, глядя прямо в глаза свекрови, она разорвала его пополам. Звук разрываемой бумаги показался оглушительным. Потом сложила половинки и разорвала ещё раз. И ещё. Пока документ не превратился в горстку мусора. Она разжала пальцы, и обрывки медленно посыпались на ковер, смешиваясь с крошками от чипсов.
— Забудьте. Это моё жильё, а не общежитие для ваших иждивенцев, — ультимативно заявила Инга, разорвав бумагу. — Никакой полиции не будет. Будет Росгвардия. У меня договор с частным охранным предприятием, кнопка тревожного вызова у меня в приложении телефона. Если через пять минут вы не покинете мою квартиру вместе со своими баулами, я нажму кнопку. И поверьте, ребята приедут быстро. Они церемониться не будут, выведут под белы рученьки как посторонних, проникших в жилище.
— Ты не посмеешь! — задохнулась от возмущения Елизавета Петровна, хватаясь за сердце. — Родню? Охраной?
— Засекайте время, — Инга достала телефон и демонстративно открыла приложение охраны. Палец завис над красной кнопкой. — Одна минута прошла.
— Вадим! Сделай что-нибудь! Она же сумасшедшая! — закричала Марина, испуганно вжимаясь в кресло. До неё наконец дошло, что халявы не будет.
Вадим попытался подойти к жене, протянув руку.
— Инга, успокойся. Зачем охрана? Позор-то какой... Мы же свои люди...
— Свои люди не подсовывают за спиной фальшивые договоры, Вадим. Свои люди не приводят табор в дом, когда их просили этого не делать. Ты сделал свой выбор, когда поставил там подпись. Ты решил быть хорошим сыном за счет того, чтобы быть плохим мужем.
— Да какое предательство?! Это помощь брату! — взвыл Вадим.
— Две минуты, — ледяным тоном отсчитала Инга.
Денис первым понял, что дело пахнет жареным. Улыбка сползла с его лица. Он знал, что с ЧОПом шутки плохи, а у него действительно были проблемы с законом в прошлом.
— Слышь, мам, пошли отсюда. Она реально вызовет. Связываться неохота, менты приедут, оформят... Поехали к тебе.
— Заткнись, идиот! — шикнула на него мать, но уверенность её пошатнулась. Она видела глаза Инги. В них не было страха.
— Три минуты.
— Собирайтесь! — скомандовала Елизавета Петровна, поняв, что блицкриг провалился. Она метнула на Ингу взгляд, полный чистой, незамутненной ненависти. — Будь ты проклята, жадина! Чтоб ты в этой квартире одна сгнила со своими деньгами! Ноги моей здесь больше не будет! Мы тебя из семьи вычеркиваем!
— Это лучшее, что вы можете для меня сделать, — парировала Инга.
Началась суматоха. Денис торопливо запихивал ноги в кроссовки, даже не зашнуровывая. Марина хватала свои пакеты, рассовывая по карманам конфеты со стола. Свекровь, уходя, специально, мстительно задела плечом дорогую напольную вазу в прихожей. Ваза покачнулась, но устояла. Инга даже не шелохнулась, продолжая держать палец над кнопкой вызова.
Когда за незваными гостями с грохотом захлопнулась дверь, в квартире стало неестественно тихо. Запах дешевых духов и перегара всё ещё висел в воздухе. Вадим остался. Он стоял посреди разгромленной гостиной, опустив руки, и смотрел на разорванную бумагу на полу.
— Ты их выгнала, — сказал он глухо, с обвинением. — Мою мать. Моего брата. На ночь глядя.
— Они сами пришли без приглашения и вели себя как оккупанты.
— Ты унизила меня перед семьей. Я выглядел полным ничтожеством.
— Ты унизил себя сам, Вадим. В тот момент, когда позволил им вытирать ноги о моё мнение. Когда решил, что имеешь право распоряжаться моим домом, игнорируя мою волю. Ты хотел быть героем для них, но за мой счет. Так не бывает.
Вадим поднял на неё глаза. В них была обида маленького мальчика, у которого отобрали игрушку.
— Я думал, мы одно целое. Муж и жена.
— Одно целое — это когда уважают интересы друг друга. Это когда муж защищает дом от вторжения, а не открывает ворота врагу. Ты не готов строить свою семью, Вадим. Ты всё ещё часть маминой семьи. Ты её придаток. Вот и возвращайся к ней. Там тебе будут рады. Тем более, место в двушке освободилось — Денис же съехал, как я поняла, раз ему жить негде было? Вот и займешь его диван.
— Ты меня выгоняешь? — он искренне удивился. — Из-за этого? Мы же столько лет вместе...
— Не только из-за этого. Это стало лакмусовой бумажкой. Я устала, Вадим. Устала быть «ресурсом». Устала быть взрослой за двоих. Я хочу приходить домой и отдыхать, а не держать оборону от твоих родственников и твоей бесхребетности. Собирай вещи.
— Инга, ты пожалеешь. Ты останешься одна. Никому ты не нужна в тридцать восемь со своим характером.
— Лучше одной в своей чистой, тихой квартире, чем с таким «защитником», который продаст меня за мамину похвалу, — отрезала она. — У тебя час на сборы. Потом я вызываю слесаря менять замки.
Вадим ушел через сорок минут. Он уходил громко, демонстративно, хлопая дверцами шкафов, бросая в сумку вещи, выкрикивая обвинения. Он забрал кофеварку (которую подарил ей на 8 марта) и набор инструментов. Инга не препятствовала. Она сидела на кухне и смотрела в темное окно.
Когда входная дверь окончательно захлопнулась, отрезая прошлую жизнь, Инга встала. Первым делом она прошла в прихожую и заперла замок на ночную задвижку. Потом взяла пылесос.
Она убирала квартиру два часа. Вычистила ковер от крошек, проветрила комнаты, вымыла пол в прихожей с дезинфицирующим средством, словно смывая следы заразы. Она стерла грязный отпечаток с альбома по искусству — к счастью, обложка была ламинированной.
Около полуночи она налила себе бокал вина и села в своё любимое кресло. В квартире пахло чистотой и лавандой. Было тихо. Никто не храпел, не бубнил, не требовал внимания.
Телефон пискнул. Сообщение от Вадима: «Мама в шоке, у неё давление 200. Если с ней что-то случится, это будет на твоей совести. Ты монстр».
Инга прочитала сообщение. Потом нажала кнопку «Заблокировать». Следом в черный список отправились номера свекрови, Дениса и даже Марины, чей номер она когда-то записала на всякий случай.
— Я не монстр, — сказала она вслух, обращаясь к тишине своей квартиры. — Я просто хозяйка.
Она сделала глоток вина и впервые за долгое время почувствовала не одиночество, а пьянящую, абсолютную свободу. Завтра будет новый день. Придет мастер, поставит новые замки, ещё более надежные. А пока... пока она просто наслаждалась тем, что никто не смеет указывать ей, как жить в её собственном доме.