Глава 3
Крым встретил их сухим, горячим ветром, пахнущим полынью, пылью и далеким морем. Самолет сменился душной электричкой, а затем они наняли старенькое такси, которое, подпрыгивая на ухабах, повезло их по узкой дороге, вьющейся между невысоких, выгоревших на солнце холмов.
Анна прильнула к окну. Ее художнический глаз жадно впитывал оттенки, так непохожие на влажную, сложную палитру Петербурга. Здесь не было полутонов. Все было залито ослепительным, почти белым светом. Земля — цвета сиены жженой, охры красной и умбры. Небо — выцвевший ультрамарин. Редкие кусты терна и шиповника казались черными, графитными пятнами. Это был жесткий, честный, почти грубый мир. И он завораживал.
Виктор сидел молча, глядя вперед. С каждым километром он будто становился другим человеком. Спина его выпрямилась, движения стали более резкими, угловатыми. Он был дома. И это возвращение было болезненным.
«Вот наш поворот», — сказал он водителю, указывая на едва заметную грунтовую дорогу, уходящую в гору.
Такси, поскрипывая, свернуло и, наконец, остановилось перед небольшим, побелевшим от времени домиком с черепичной крышей. Рядом — старый, заброшенный сарай и несколько иссохших лоз винограда, цеплявшихся за жизнь на каменистой почве. За домом открывался вид на долину и синюю полоску моря вдали.
«Вот он, наш «фамильный замок», — горько усмехнулся Виктор, вылезая из машины. «Родители умерли, продать некому, да и жалко. Иногда приезжают родственники».
Он отпер скрипучую калитку. Двор был покрыт колючей, выгоревшей травой. Воздух звенел от зноя и стрекотания цикад.
Анна молча шла за ним, чувствуя себя чужеземкой, забредшей на чужую, застывшую во времени территорию. Она видела, как Виктор подошел к старому колодцу-журавлю, провел рукой по шершавому дереву, и его плечи снова ссутулились под невидимой тяжестью.
«Здесь мы с ним пили воду в летнюю жару. Ледяную, до костей пронимающую», — прошептал он.
Он показывал ей место, но на самом деле он показывал ей пустоту. Каждый камень, каждое дерево здесь было отмечено отсутствием Артема. Его призрак витал повсюду, гораздо более реальный, чем пыльный пейзаж.
Они зашли в дом. Прохлада, пахнущая пылью, сухими травами и старой древесиной, обволокла их. Мебель была накрыта белыми простынями, словно это были саваны на прошлой жизни. Виктор сдернул одну с большого кожаного дивана, подняв облако пыли.
«Можно здесь переночевать. Условия спартанские, но вода есть».
Анна кивнула, подходя к запыленному окну. Отсюда открывалась та самая панорама, которую она уже видела в рассказах Виктора. Тот самый склон холма.
«Там?» — тихо спросила она.
Он подошел к ней и посмотрел в ту же сторону. Его лицо было близко, и она снова почувствовала тот странный электрический разряд, смесь жалости, любопытства и чего-то еще, незнакомого.
«Там», — подтвердил он. «Пойдемте вечером. Закат... он того стоит».
Они провели остаток дня в молчаливых хлопотах: проветрили дом, привезли из колодца воды, смахнули паутину. Анна чувствовала, как Виктор уходит в себя все глубже, погружаясь в трясину воспоминаний. Она не мешала ему. Она была наблюдателем, этнографом, изучающим ритуалы чужого горя.
Когда солнце начало клониться к горизонту, окрашивая стены дома в розовато-золотистые тона, он молча вышел во двор. Она последовала за ним.
Они шли по тропинке в гору, и с каждым шагом мир вокруг преображался. Жесткие дневные краски смягчались, наполняясь теплом. Сиена жженая стала золотой, ультрамарин неба — нежным лазуритом, а на востоке уже загорались первые оттенки фиолетового и пурпура.
Они вышли на небольшую площадку, усыпанную мелким камнем. Отсюда действительно был открыт потрясающий вид на долину и море.
И тут Анна увидела это. Не просто красивое зрелище. Она увидела то, что когда-то видел Артем. Небо было не просто цветным. Оно было живым. Полосы алого, похожего на раскаленный металл, сливались с полосами жидкого золота. Глубокий индиго на востоке уже был усыпан крупными, яркими звездами. А в центре этого огненного хаоса медленно тонуло багровое, почти живое солнце. Оно окрашивало все вокруг в невероятные, почти неестественные цвета. Даже камни под ногами светились изнутри, как тлеющие угли.
Она стояла, завороженная, забыв о времени, о Викторе, о причине своего приезда. Это был гимн. Симфония цвета и света. И она понимала, почему Артем, с его обостренным восприятием, мог часами сидеть здесь. В этом месте не оставалось места для мелких, суетных мыслей. Здесь можно было раствориться, стать частью этого великолепия.
Она посмотрела на Виктора. Он сидел на камне, поджав колени, и смотрел на закат. Но он не видел его красоты. Его взгляд был пустым, направленным внутрь себя. Он видел не цвета, а тень брата, сидящего на этом же камне. Он дышал не ароматом полыни и нагретой земли, а пылью своих воспоминаний.
И в этот момент Анна все поняла.
Она подошла к нему и села рядом. Не говоря ни слова, она взяла его руку. Он вздрогнул, но не отдернул ее. Его пальцы были холодными, несмотря на вечернее тепло.
«Виктор», — сказала она очень тихо, почти шепотом. «Он не здесь».
Он медленно повернул к ней голову. В его глазах стояла такая бездонная боль, что у нее перехватило дыхание.
«Что?»
«Он не здесь», — повторила она, глядя на полыхающее небо. «Ты ищешь его в этой пустоте. В своей вине. В этих камнях. Но его здесь нет».
Она сжала его руку сильнее.
«Он — в этом. В этом огне. В этом свете. Он не в твоем прошлом, Виктор. Он в этом закате. И он будет в следующем. И в том, что будет после. Ты можешь видеть его каждый вечер, если захочешь. Но ты не видишь. Ты закрываешь глаза».
По его щеке медленно потекла слеза. Она была не крикливой, не истеричной. Она была тихой, как этот вечерний час. И бесконечно горькой.
«Я не могу... Я не могу простить себя», — выдохнул он.
«А он тебя уже простил», — сказала Анна с внезапной уверенностью. Она не знала, откуда в ней взялись эти слова. Они пришли сами, как приходят верные мазки на холст, когда рукой водит что-то большее, чем просто умение. «Он был светом, Виктор. А свет не держит зла. Он просто светит».
Она встала и протянула ему руку.
«Давай пойдем. Холодно».
Он посмотрел на ее протянутую руку, потом на ее лицо, озаренное последними лучами солнца. В его взгляде было смятение, боль, но впервые — непонимание. Непонимание того, кто эта женщина и почему ее слова, такие простые, бьют прямо в самую сердцевину его раны.
Он взял ее руку и поднялся. Они молча пошли вниз, к темнеющему дому. Закат догорал на западе, оставляя после себя лишь багровую полоску, как рана на теле неба.
Вернувшись в дом, Виктор зажег керосиновую лампу. Ее колеблющийся свет наполнил комнату мягкими, танцующими тенями.
«Спасибо», — тихо сказал он, не глядя на нее.
«За что?» — спросила Анна, разогревая на примусе чай.
«За то, что привезла меня сюда. И за то, что... показала мне закат. Впервые за много лет я действительно его увидел».
Он подошел к окну и посмотрел в черное, звездное небо.
«Завтра... я покажу тебе море. Там, внизу, есть бухта. Наша с ним бухта».
Анна кивнула, наливая чай. Она смотрела на его спину, на скупой свет лампы, выхватывающий из мрака его профиль. И она чувствовала, как внутри нее рождается новый цвет. Он был теплым, как вечерняя охра, и глубоким, как ночной индиго. Цвет сострадания. Цвет зарождающейся связи. И, возможно, что-то еще, чему она пока боялась дать имя.