Сумки оттягивали руки так, что казалось, плечи вот-вот выскочат из суставов. Тоня остановилась на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дух. Лифт в их девятиэтажке снова не работал — старая советская кабина, видимо, тоже устала от бесконечных перевозок чужих тяжестей и решила взять больничный. Тоня горько усмехнулась этой мысли. Ей бы тоже не помешал больничный. Или хотя бы выходной, в который не нужно бежать на рынок, потом к плите, потом за гладильную доску.
В пакете предательски звякнула банка с горошком. Сегодня был особый день — пятница, а значит, вечером придет Олег, и, скорее всего, не один, а со своей мамой, Ларисой Сергеевной. Свекровь любила наносить визиты именно по пятницам, чтобы, как она выражалась, «проконтролировать атмосферу в семейном гнезде перед выходными». Тоня называла это про себя «инспекцией», но вслух помалкивала. Худой мир был лучше доброй ссоры, особенно когда живешь в квартире, купленной в ипотеку, где большую часть взноса платишь ты, но муж считает себя главой семьи.
Дверь открыл Олег. Он был в домашних трениках с вытянутыми коленками и футболке, которую Тоня давно порывалась пустить на тряпки.
— О, Тонька, ты чего так долго? — он даже не потянулся к пакетам, сразу отступив в коридор, чтобы освободить ей проход. — Мама уже звонила, они через час будут. Ты успеешь курицу запечь? Она говорила, что хочет чего-то диетического.
Тоня молча поставила пакеты на пол. Пальцы, освободившись от пластиковых ручек, горели огнем.
— Привет, дорогой. И тебе хорошего вечера, — тихо сказала она, разминая кисти. — А сам ты курицу поставить не мог? Я же просила: достань из морозилки.
— Ну я забыл, — Олег беззаботно махнул рукой, направляясь обратно в комнату, откуда доносились звуки футбольного матча. — У меня голова работой забита. Ты же знаешь, у нас сейчас отчетный период.
Тоня вздохнула. Отчетный период у Олега длился перманентно, хотя работал он обычным менеджером по продажам сантехники и особым рвением не отличался. Тоня же, будучи ведущим бухгалтером в крупной строительной фирме, про свои «периоды» старалась дома не говорить. Зачем? Мужчину надо беречь, как учила её мама. Мужчина должен чувствовать себя главным. Вот Тоня и берегла. Тащила на себе ипотеку, продукты, быт, ремонт, еще и умудрялась откладывать «на черный день», о чем Олег, к счастью, не догадывался.
На кухне было душно. Тоня открыла форточку, впустив сырой ноябрьский воздух. За окном моросил дождь, превращая серые панельки спального района в унылые декорации к черно-белому фильму. Она быстро, с привычной сноровкой, начала чистить картошку. Нож мелькал в руках, кожура падала в раковину длинными спиралями.
Лариса Сергеевна появилась ровно в семь. Она всегда приходила минута в минуту, словно хотела подчеркнуть свою пунктуальность на фоне вечной несобранности невестки. Свекровь была женщиной видной — высокая, статная, с пышной укладкой, которая не боялась ни ветра, ни дождя. На плечах у неё лежала старая, потертая лисья горжетка, которую она носила с гордостью королевы в изгнании.
— Антонина, здравствуй, — она кивнула, не разуваясь, прошла к зеркалу и начала поправлять прическу. — У вас в подъезде опять кошками пахнет. Какой ужас. Как вы здесь живете? Я же говорила Олегу: надо было брать квартиру в том доме, у парка. Там консьерж.
— Там квартиры стоили на три миллиона дороже, Лариса Сергеевна, — отозвалась Тоня из кухни, вытирая руки полотенцем. — Мы бы не потянули.
— Ну, если не уметь крутиться, то, конечно, не потянешь, — парировала свекровь, наконец снимая пальто. Олег тут же подскочил, принял верхнюю одежду, бережно повесил на вешалку.
— Мамуль, проходи, ты устала, наверное. Чай будешь? Или сразу ужинать?
— Чай потом. Сначала дело, — загадочно произнесла Лариса Сергеевна и проплыла на кухню.
Ужин проходил в привычном напряжении. Свекровь ковыряла вилкой курицу, рассказывая о своих подругах, которые то и дело ездили в санатории или покупали новые дачи. Олег поддакивал, глядя на мать с обожанием. Тоня ела молча, думая о том, что завтра суббота, и можно будет поспать хотя бы до девяти. Если, конечно, Олег не разбудит её вопросом «где мои носки».
— Кстати, о зиме, — вдруг громко сказала Лариса Сергеевна, откладывая вилку. — Я сегодня заходила в меховой салон. Тот, что в центре, «Снежная Королева».
Тоня напряглась. Разговоры о мехах в их доме всегда заканчивались плохо. Лариса Сергеевна считала, что женщина без шубы — это не женщина, а так, недоразумение. Сама она донашивала старую мутоновую шубу, которой было лет пятнадцать, и каждый выход в ней сопровождался театральными вздохами о «нищете».
— И что там? — с живым интересом спросил Олег.
— Там скидки, сынок. Грандиозные. Я примерила одну... Норка, цвет «графит». Длинная, в пол. Капюшон богатый. Я в ней — как боярыня. Продавщицы ахнули. Говорят, она меня на десять лет моложе сделала.
— Представляю, мам, — улыбнулся Олег. — Тебе наверняка очень идет.
— Идет — не то слово. Я словно родилась в ней, — Лариса Сергеевна мечтательно закатила глаза, а потом резко перевела взгляд на Тоню. Взгляд стал цепким, холодным. — Стоит она, конечно, прилично. Но с учетом скидки — грех не взять. Двести пятьдесят тысяч.
Тоня поперхнулась чаем.
— Сколько? — переспросила она, откашлявшись.
— Двести пятьдесят, — повторила свекровь с нажимом. — Для качественного меха это копейки, Антонина. Ты же понимаешь, что здоровье матери важнее денег. Моя старая шуба уже не греет, продувает её насквозь. А я женщина немолодая, мне суставы беречь надо. Если я слягу с пневмонией, кто за мной ухаживать будет? Ты?
— У нас нет таких денег, — твердо сказала Тоня. — Мы только закрыли кредит за ремонт в ванной. И следующий взнос по ипотеке через неделю.
В кухне повисла тишина. Олег нервно заерзал на стуле, переводя взгляд с жены на мать.
— Ну... Тонь, — начал он неуверенно. — Может, посмотрим варианты? Кредит там, или рассрочка? Маме действительно холодно. Зимы обещают лютые.
— Олег, ты слышишь себя? Четверть миллиона! Это пять твоих зарплат! — Тоня не выдержала, голос её зазвенел. — Мы и так живем от зарплаты до зарплаты. Я в зимних сапогах третий сезон хожу, у них подошва уже протекает, я молчу! А тут — шуба? Почему не пуховик? Сейчас делают отличные пуховики, легкие, теплые, стоят двадцать тысяч.
Лариса Сергеевна поджала губы, и её лицо превратилось в маску оскорбленного достоинства.
— Пуховик... — процедила она. — Ты предлагаешь мне, заслуженному учителю литературы, ходить в пуховике, как какой-то торговке с рынка? Я должна держать марку. Меня люди знают. И потом, мех — это вложение. Это статус.
— Статус — это когда у тебя есть деньги на счете, а не шкура убитого зверька в кредит, — резко ответила Тоня. Она чувствовала, как внутри закипает раздражение, которое копилось годами.
— Как ты смеешь так разговаривать с матерью! — воскликнул Олег. Он впервые за вечер повысил голос. — Она нас вырастила, она жизнь положила! А тебе жалко?
— Мне не жалко, Олег. У меня просто нет.
— Есть, — вдруг тихо сказала Лариса Сергеевна.
Тоня замерла. Она посмотрела на свекровь, и по спине пробежал холодок. Откуда она знает?
— О чем вы? — спросила Тоня, стараясь сохранять спокойствие.
— Я видела уведомление на твоем телефоне, — спокойно произнесла свекровь, отпивая чай. — Пока ты в ванной руки мыла, он на тумбочке лежал. Пришла эсэмэска из банка. Зачисление. Премия. Триста тысяч рублей.
Тоня почувствовала, как краска отливает от лица. Она действительно получила большую годовую премию за успешную сдачу сложного объекта. Эти деньги она планировала потратить на погашение части ипотеки, чтобы уменьшить ежемесячный платеж и хоть немного выдохнуть. Она никому не говорила. Телефон лежал экраном вверх. Какая же глупость.
Олег медленно повернулся к жене. В его глазах читалась смесь обиды и торжества.
— Ты получила триста тысяч и молчала? — спросил он. — Тонь, это правда?
— Это моя премия, — глухо сказала Тоня. — Я работала без выходных два месяца. Я ночами сидела с этими сметами.
— И что? — Олег развел руками. — Мы же семья. У нас общий бюджет. А ты крысишь деньги, когда у мамы такая нужда?
— Нужда? — Тоня встала из-за стола. Ноги дрожали. — Олег, шуба за двести пятьдесят тысяч — это не нужда. Это блажь! Я хотела закрыть часть долга за квартиру! За нашу квартиру!
— Квартира никуда не денется, — вмешалась Лариса Сергеевна. — А акция в магазине заканчивается в понедельник. Антонина, будь человеком. Неужели тебе деньги, бумажки эти, дороже здоровья родного человека? Я ведь к тебе как к дочери относилась...
Свекровь достала платочек и картинно промокнула сухие глаза. Олег тут же бросился к ней, обнял за плечи.
— Мам, ну не плачь, тебе нельзя волноваться. Всё решим. Тонь, ну ты посмотри, до чего мать довела!
Он посмотрел на жену с такой неприязнью, словно она была врагом народа.
— Давай так, — сказал Олег тоном, не терпящим возражений. — Завтра мы едем в магазин и покупаем шубу. Остальное положишь на ипотеку, я не против. Но мама мерзнуть не будет. Я так решил.
Тоня смотрела на них. На мужа, который готов был пустить по ветру её труд ради маминой прихоти. На свекровь, которая сидела с видом победительницы, пряча торжествующую улыбку в платочек. И вдруг картинка сложилась. Весь этот пазл из мелких обид, из вечного "надо потерпеть", из его забывчивости и её усталости.
Она поняла, что это никогда не кончится. Сегодня шуба. Завтра — ремонт на даче у мамы. Послезавтра — новая машина для Олега, потому что "стыдно на старой ездить". Она для них — просто ресурс. Батарейка. Кошелек на ножках.
— Ты серьёзно решил, что я буду работать, чтобы твоя мама покупала себе шубы? — Тоня расхохоталась и хлопнула дверью холодильника, которую зачем-то открыла. — Вы оба безумцы!
Смех был нервным, почти истерическим, но он принес невероятное облегчение. Словно лопнул гнойник.
— Ты чего истеришь? — нахмурился Олег. — Я сказал — мы едем. Деньги у тебя есть. Не жадничай.
— Нет, дорогой, — Тоня выпрямилась. Вся усталость вдруг исчезла. Появилась холодная, злая ясность. — Мы никуда не едем. И денег вы не увидите.
— Это почему ещё? — Лариса Сергеевна перестала играть роль жертвы и хищно подалась вперед.
— Потому что это мои деньги. И я найду им лучшее применение. Например, куплю себе, наконец, нормальную одежду. Или поеду в отпуск. Ода. Без вас.
— Ты что несешь? — Олег вскочил. — Какой отпуск? Ты жена замужняя! Ты обязана...
— Что я обязана? — перебила его Тоня. — Обслуживать вас? Готовить, стирть, зарабатывать, а потом отдавать всё по первому требованию? Я больше не хочу быть обязанной. Я устала, Олег. Я смертельно устала от твоей мамы, от твоих претензий и от этой убогой жизни, где мне даже спасибо никто не скажет.
— Ах, вот как ты заговорила! — всплеснула руками свекровь. — Сынок, ты слышишь? Она тебя ни в грош не ставит! Гнать её надо!
— Гнать? — Тоня усмехнулась. — Лариса Сергеевна, вы, кажется, забыли, на ком висит ипотека. Договор оформлен на меня. Основной заемщик — я. Олег идет созаемщиком, но плачу-то я. С моей карты списывают.
— И что? Мы в браке! Половина квартиры моя! — взвизгнул Олег.
— Половина долгов тоже твоя, милый. Хочешь делить квартиру? Давай. Только учти, что банк сначала потребует погасить остаток. У тебя есть три миллиона? Нет? Тогда советую помолчать.
Тоня вышла в коридор, открыла шкаф и начала доставать чемодан. Тот самый, с которым они ездили в Турцию пять лет назад.
— Ты куда собралась? — Олег выбежал за ней, растерянный. Сценарий пошел не по плану. Он привык, что Тоня пошумит-пошумит, поплачет в ванной, а потом сделает так, как он сказал.
— Я? Никуда. Я здесь живу. А вот вы, гости дорогие, кажется, засиделись.
Она повернулась к ним, держа в руках стопку постельного белья, которое собиралась убрать.
— Олег, собирай вещи. И маму свою забирай. Езжайте к ней. Там места много, «сталинка», потолки высокие. Шубу обсудите, чай попьете.
— Ты меня выгоняешь? — у Олега отвисла челюсть. — Из моего дома?
— Из нашего дома, который я содержу. Я хочу побыть одна. Мне нужно подумать, нужен ли мне такой муж, который готов снять с меня последнюю рубашку ради маминых понтов.
— Каких понтов?! — взвизгнула Лариса Сергеевна, появляясь в дверях кухни уже в пальто. Она поняла, что дело пахнет керосином, и решила сменить тактику на «гордый уход». — Пошли, сынок! Не унижайся перед этой... торгашкой! Мы еще посмотрим, как она без мужика запоет! Загнётся через неделю! Лампочку вкрутить не сможет!
— Пошли, мам, — Олег схватил куртку. Лицо его пошло красными пятнами. — Ты пожалеешь, Тоня. Ты приползешь. Но я тебя не прощу. Такое скотство из-за тряпки...
— Вот именно, Олег. Из-за тряпки, — тихо сказала Тоня.
Они ушли громко, с грохотом и проклятиями. Дверь захлопнулась, и в квартире наступила тишина. Тоня прислонилась спиной к стене и сползла на пол. Она сидела на ламинате в прихожей, обхватив колени руками, и слушала, как гудит в трубах вода. Ей должно было быть страшно. Одиночество, неопределенность, развод... Но вместо страха она чувствовала, как расправляются легкие. Воздух в квартире вдруг стал чистым.
Она просидела так минут десять. Потом встала, пошла на кухню. Там, на столе, осталась недоеденная курица и грязные тарелки. Тоня сгребла всё в мусорное ведро. Всю еду, которую готовила для них. Потом достала из шкафчика банку хорошего кофе, который берегла для гостей, сварила себе полную чашку.
Взяла телефон. Открыла приложение банка. Триста тысяч горели на экране приятными зелеными цифрами.
— Шуба... — прошептала она и улыбнулась.
В эту ночь она спала крепко, без сновидений, раскинувшись на широкой кровати по диагонали. Никто не храпел под ухом, никто не стягивал одеяло.
Следующие две недели прошли как в тумане, но это был счастливый туман. Олег звонил — сначала с угрозами, потом с жалобами. Тоня не брала трубку. Она подала на развод. Юрист на работе помог составить бумаги. Оказалось, что при грамотном подходе можно доказать, что платежи вносила только она, а Олег официально получал копейки, так что его претензии на "половину всего" были весьма шаткими. Но даже если придется отдать ему часть денег за уже выплаченные метры — плевать. Свобода стоила дороже.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, Тоня увидела возле подъезда знакомую фигуру. Лариса Сергеевна. Она стояла под мокрым снегом, уже без своей гордой осанки, в том самом старом пальто.
Тоня хотела пройти мимо, но свекровь преградила ей путь.
— Тоня, постой.
— Что вам нужно, Лариса Сергеевна?
— Олег пьет, — выпалила свекровь. — Каждый день. С работы его погнали за прогулы. Он сидит у меня на кухне и смотрит в одну точку. Или орет.
— Мне очень жаль, — вежливо ответила Тоня. — Но это больше не моя проблема.
— Как ты можешь быть такой жестокой? — в голосе свекрови зазвучали привычные нотки обвинения, но тут же сменились жалобными. — Он же любит тебя. Он просто запутался. Ну, перегнули мы палку с этой шубой, признаю. Черт меня попутал. Верни его, Тоня. Он пропадет.
— А я? — спросила Тоня, глядя в глаза женщине, которая годами пила её кровь. — А я не пропадала рядом с ним? Я не задыхалась?
— Ты сильная, ты вытянешь, — уверенно заявила свекровь. — А он слабый. Ему поддержка нужна.
— Вот и поддерживайте. Вы же его мать. Вы его таким воспитали — слабым, зависимым, уверенным, что ему все должны. Вот теперь наслаждайтесь результатом своего воспитания.
— Я старая женщина... — начала было Лариса Сергеевна, но Тоня её перебила.
— Вы не старая. Вы просто привыкли жить за чужой счет. Всего доброго.
Она обошла свекровь и открыла дверь подъезда. Лифт, на удивление, работал.
Поднявшись в квартиру, Тоня включила свет. В прихожей стояли новые коробки — она купила робот-пылесос и ту самую кофемашину, о которой мечтала три года. А еще на вешалке висел пакет с новым пуховиком — ярким, легким, непродуваемым. Не шуба, конечно. Куда лучше.
Она подошла к окну. Внизу, у подъезда, маленькая фигурка Ларисы Сергеевны все еще топталась на снегу, не решаясь уйти. Тоня задернула шторы.
На кухне засвистел чайник. Жизнь продолжалась. И впервые за много лет эта жизнь принадлежала только ей. Тоня налила чай, достала блокнот и написала на первой странице большими буквами: "ПЛАН НА НОВЫЙ ГОД". Первым пунктом значилось: "Быть счастливой". Вторым: "Никаких шуб".
Она посмотрела на написанное и рассмеялась. На этот раз смех был легким, звонким и совсем не злым. Она знала, что справится. Потому что самое страшное — жить чужую жизнь — уже позади.