Желтый свет от торшера падал на страницы учебника, и в комнате сына было так тихо и уютно, что мне самой захотелось снова стать школьницей. Моему Артему десять лет. Возраст непростой, но интересный: еще вчера он просил почитать сказку на ночь, а сегодня уже закрывает дверь в свою комнату и часами собирает какие-то сложные модели из конструктора, требуя уважения к личному пространству.
Мы с мужем, Виктором, купили эту трешку пять лет назад. Точнее, купила ее я, продав бабушкину квартиру в центре и добавив все свои накопления, которые собирала еще до брака. Витя тогда вложился в ремонт. Мы договорились сразу: это наш общий дом, но оформлен он на меня, просто чтобы избежать бумажной волокиты, да и мои родители настояли. Жили мы дружно, пока на горизонте не появлялась она — Антонина Павловна, моя дорогая свекровь.
Звонок в дверь раздался в семь вечера, разорвав уютную тишину нашего пятничного вечера. Мы никого не ждали. Виктор удивленно посмотрел на меня, откладывая пульт от телевизора.
— Ты кого-то звала? — спросил он.
— Нет. А ты?
— И я нет.
Муж пошел открывать. Я услышала знакомый, громкий, всегда претенциозный голос свекрови, и сердце мое тоскливо сжалось.
— Ну, здравствуйте, дети мои! Что так долго не открываете? Мать на пороге, а они там прячутся!
Я вышла в прихожую. Антонина Павловна стояла не одна. Рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу и жуя жвачку, возвышался детина ростом под два метра. Это был Владик — племянник свекрови, сын ее младшей сестры из области. Я видела его последний раз года три назад, тогда он был угловатым подростком, а сейчас вымахал в настоящего лося с пустым взглядом и рюкзаком за плечами.
— Здравствуй, Антонина Павловна. Привет, Влад, — поздоровалась я, стараясь скрыть раздражение. — Какими судьбами? Без звонка, как снег на голову.
— А что, к сыну уже и по записи приходить надо? — фыркнула свекровь, по-хозяйски проходя в квартиру и даже не разуваясь, ступила на мой чистый ковер. — Мы по делу. Владик вот в город приехал, поступать на заочное будет, работу искать. Парню перспективы нужны!
Виктор стоял растерянный.
— Мам, ну проходите, конечно. Чай будете?
— Чай потом, — отмахнулась она. — Сначала надо парня устроить. Устал он с дороги, в электричке трясся.
Я напряглась. Слово «устроить» мне очень не понравилось.
— В смысле — устроить? — спросила я, скрестив руки на груди.
— В прямом, Леночка, в прямом. Жить он у вас будет. Пока не освоится, работу не найдет, квартиру не снимет. Не чужие же люди. Родная кровь!
Я посмотрела на Владика. Он, не дожидаясь приглашения, скинул кроссовки (запах от которых тут же заполнил прихожую) и прошел в зал, плюхнувшись на наш диван.
— Мам, — начал Виктор, — но у нас места нет. Ты же знаешь, мы...
— Как это нет места? — перебила Антонина Павловна, сверкая глазами. — Трехкомнатная квартира! Зал пустой стоит, у Артема комната — хоть на велосипеде катайся. Не прибедняйтесь!
— В зале мы по вечерам отдыхаем, там проходная комната, — попыталась я объяснить спокойно. — А у Артема его личное пространство, школа, уроки. Мы не планировали гостей, тем более на длительный срок.
Свекровь посмотрела на меня как на врага народа.
— Гостей? Это племянник мужа твоего! Двоюродный брат Артема! Какие гости? Семья! В общем так. Я тут подумала, пока ехали. В зале Владику спать неудобно будет, вы тут телевизор смотрите, ходите туда-сюда. Парню отдыхать надо, учиться. Поэтому мы решили: Владик поживет в комнате Артема.
У меня отвисла челюсть. Я даже не сразу нашла, что ответить на такую наглость.
— Простите? — переспросила я. — Вы решили? А нас спросить не забыли? И где, позвольте узнать, будет жить мой сын?
— Ой, да что ему сделается! — махнула рукой свекровь. — Артемка маленький еще, ему много не надо. Постелите ему в зале на диване, или к себе в спальню раскладушку поставьте. Он же ребенок, ему все равно где спать. А Владик — взрослый парень, ему стол нужен, компьютер, тишина.
— У Артема в комнате его компьютер, его книги, его вещи, — мой голос начал звенеть от сдерживаемой ярости. — Это его комната. Мы специально делали там ремонт под него.
— Вот и отлично! — обрадовалась Антонина Павловна. — Значит, Владику там будет удобно. Компьютер есть — прекрасно, ему как раз для учебы надо. А Артем пусть пока в зале уроки делает, на кухне стол большой. Не переломится. Надо учить ребенка делиться и помогать старшим. А то вырастили эгоиста!
Я посмотрела на мужа. Виктор стоял красный, не зная, куда девать глаза. Он всегда терялся под напором матери.
— Витя, скажи что-нибудь, — потребовала я.
— Мам, ну... это правда перебор, — промямлил он. — Артем привык к своей комнате. Может, Владик все-таки в зале?
— В зале?! — возмутился с дивана сам Владик. — Дядь Вить, ну ты чего? Я ж храплю иногда. Да и вообще, мне с девчонкой по телефону поговорить надо, личное пространство, все дела. Я че, на проходе сидеть буду как бедный родственник?
— Вот видишь! — подхватила свекровь. — Парню неудобно. А Артем — свой, потерпит. Не сахарный, не растает. Всё, решено. Лена, иди, скажи сыну, пусть вещи собирает. Постельное белье поменяй на чистое. Владик, иди, посмотри хоромы.
Владик лениво поднялся и направился к двери детской.
Во мне что-то щелкнуло. Знаете, бывает такой момент, когда страх конфликта, хорошее воспитание и желание быть «удобной» просто испаряются, оставляя место холодной, злой решимости. Это был мой дом. Моя крепость. И мой ребенок.
Я шагнула наперерез Владику и встала в дверях детской, раскинув руки, как птица, защищающая гнездо.
— Стоять, — тихо, но очень отчетливо сказала я.
Владик затормозил, чуть не врезавшись в меня животом.
— Теть Лен, ну дай пройти, — заныл он.
— Лена! — взвизгнула свекровь. — Ты что творишь? Ты почему ребенка не пускаешь?
— Ребенка? — я усмехнулась. — Этому «ребенку» двадцать лет, и у него щетина гуще, чем у моего мужа. Значит так. Слушайте меня внимательно, Антонина Павловна. И ты, Владик, тоже слушай. Никто. Никуда. Переезжать. Не будет.
— Да как ты смеешь?! — задохнулась от возмущения свекровь. — Это квартира моего сына! Он здесь хозяин! Витя, ты почему молчишь?! Твоя жена твою мать ни во что не ставит! Твоего племянника на порог не пускает!
Виктор мученически закатил глаза.
— Мам, Лена права. Комната Артема — это святое. Мы не можем его выселить.
— Подкаблучник! — выплюнула Антонина Павловна. — Тряпка! Жена вертит тобой как хочет! А ты, — она повернулась ко мне, и ее лицо перекосило от злости, — ты, Лена, не забывайся. Вы одна семья. Сегодня ты поможешь, завтра тебе помогут. А если ты сейчас откажешь, я всем родственникам расскажу, какая ты мегера. И вообще, раз квартира общая, то Витя имеет полное право поселить здесь кого хочет! Хоть табор цыган!
— Квартира не общая, — спокойно произнесла я.
В комнате повисла тишина. Даже Владик перестал жевать жвачку.
— Что? — переспросила свекровь.
— Квартира. Не. Общая. — я чеканила каждое слово. — Я купила эту квартиру на деньги от продажи бабушкиного наследства и свои добрачные накопления. Витя вложился в ремонт, да. Но по документам единственный собственник — я. Воронова Елена Сергеевна.
Я прошла в спальню, открыла сейф и достала папку с документами. Вернулась и положила свидетельство о собственности на стол перед свекровью.
— Можете ознакомиться.
Антонина Павловна даже не взглянула на бумагу. Она покраснела так, что казалось, ее сейчас хватит удар.
— Ах вот ты как заговорила... — прошипела она. — Бумажками тычешь? Значит, мой сын тут никто? Приживалка?
— Твой сын — мой муж и отец моего ребенка. Он здесь дома. А вот Владик — никто. И вы, Антонина Павловна, здесь гостья. И ведете себя как гостья, которая забыла правила приличия.
— Я?! Я забыла?! Да я жизнь прожила! Я старше! Ты должна меня уважать!
— Уважение, Антонина Павловна, это улица с двусторонним движением. Вы пришли в мой дом, даже не позвонив. Вы с порога начали командовать. Вы решили выгнать моего десятилетнего сына из его комнаты, чтобы поселить туда здорового лба, которому просто лень заработать на съем жилья. Вы назвали моего ребенка эгоистом за то, что у него есть свой стол и кровать. Это не уважение. Это хамство.
— Да как ты... Да я... Витя! Собирай вещи! Мы уходим! Мы не останемся в этом доме ни минуты! И ты уходи! Раз ты тут никто, раз тебя жена куском бетона попрекает! Пошли, сынок, найдем тебе нормальную жену, а не эту... куркулю!
Виктор стоял у окна. Он молчал все это время, слушая нашу перепалку. Я видела, как ходят желваки на его скулах. Ему было стыдно. Стыдно за мать, стыдно за ситуацию, стыдно за Владика, который уже успел достать телефон и кому-то строчил сообщения, явно скучая.
— Мам, — тихо сказал Виктор. — Я никуда не пойду. Это мой дом. И Лена — моя жена.
— Что?! — свекровь схватилась за сердце. — Ты... ты предаешь мать ради этой?
— Я не предаю. Просто ты неправа. Нельзя так. Прийти и требовать комнату ребенка. Владик взрослый парень. Если ему нужно жилье, пусть идет в общежитие или снимает комнату. Я могу дать ему пять тысяч на первое время. Но жить он здесь не будет. Ни в детской, ни в зале.
— Пять тысяч?! — взвизгнул Владик. — Дядь Вить, ты смеешься? Че я на них сниму? Собачью будку?
— Работать пойдешь — снимешь квартиру, — отрезал Виктор. — Руки-ноги есть. Я в твои годы вагоны разгружал, чтобы семью кормить, а не по родственникам побирался.
Антонина Павловна посмотрела на сына так, будто видела его впервые. В ее глазах читалось искреннее непонимание: как же так, ее авторитет, ее власть, которые она строила годами, рассыпались в прах о простую бумажку о собственности и твердое «нет» невестки.
— Ну хорошо... — протянула она зловеще. — Хорошо. Я этого не забуду. Выгнали племянника на улицу. Родную кровь. Пойдем, Владик. Нам здесь не рады. Здесь царит культ золотого тельца. Здесь людей за метры продают.
Она демонстративно громко, картинно начала застегивать пальто.
— Я вам этого никогда не прощу, Лена, — бросила она мне, уже стоя в дверях. — Бог все видит. Отольются кошке мышкины слезки.
— Всего доброго, Антонина Павловна. Владик, всего хорошего, удачи с поступлением, — ответила я ровным голосом, открывая им дверь.
Они вышли. Громко хлопнула дверь тамбура. Потом загудел лифт.
В квартире повисла звенящая тишина. Только сейчас я почувствовала, как дрожат мои колени. Я опустилась на пуфик в прихожей и выдохнула.
Из своей комнаты выглянул Артем. Он был в наушниках, но, видимо, все слышал. Или чувствовал напряжение.
— Мам? — спросил он тихо. — Они ушли?
— Ушли, зайчик. Все хорошо.
— А правда, что этот дядя хотел в моей комнате жить?
Я встала, подошла к сыну и обняла его.
— Хотел. Но хотеть не вредно. Это твоя комната. Твой дом. И никто, слышишь, никто тебя оттуда не выгонит. Я никому не позволю тебя обижать.
Артем прижался ко мне.
— Ты у меня самая крутая, мам. Как в кино.
Я улыбнулась, целуя его в макушку.
— Иди, играй. Скоро ужинать будем.
Виктор все еще стоял у окна в зале. Я подошла к нему. Он не обернулся.
— Ты злишься на меня? — спросила я. — За то, что я про документы сказала?
Он помолчал минуту, потом повернулся и посмотрел мне в глаза. Вид у него был усталый и грустный.
— Нет, Лен. Не злюсь. Я злюсь на себя. Что допустил это. Что не смог сам их остановить сразу, еще на пороге. Что тебе пришлось доставать эту бумажку и доказывать, что ты хозяйка в своем доме. Я... я правда тряпка.
— Ты не тряпка, Вить. Просто она твоя мать. Тебе сложно. Нас так воспитывали — уважать старших, помогать родне. Но иногда родня путает помощь с паразитизмом.
— Владик этот... — Виктор скривился. — Сидит, жвачку жует. Здоровый лось. А я ведь правда думал сначала: ну может, помочь парню? А потом смотрю — он же даже «здрасьте» нормально не сказал. Сразу на диван. Сразу претензии. Ты права. Нечего ему тут делать.
— Пойдем ужинать, — сказала я, беря его за руку. — Я пирог испекла. С вишней.
— Пойдем. Только... Лен, она ведь теперь всем расскажет. Тетке Зине, дяде Коле. Нас проклянут всем селом.
— И пусть, — я пожала плечами. — Пусть проклинают. Зато мы будем спать спокойно в своей квартире, и никто не будет храпеть в детской и указывать мне, как жить. Свобода стоит того, чтобы быть «плохой» в глазах наглых родственников.
Мы сели ужинать. Артем рассказывал про новую игру, Виктор слушал и улыбался, хотя глаза оставались грустными. Я налила всем чаю.
Где-то через час на телефон Виктора пришло сообщение. Он прочитал его, хмыкнул и показал мне.
Это было от Владика: «Дядь Вить, бабка лютует, орет на всю улицу. Скинь пятеру на карту, как обещал, я в хостел поеду, ну их нафиг эти семейные разборки».
— Скинешь? — спросила я.
— Скину, — вздохнул муж. — Парень он, может, и наглый, но не пропащий. Пусть в хостеле поживет, может, ума наберется. А мать... мать успокоится. Ей не впервой.
— Вот и правильно.
Я смотрела на свою семью — на мужа, который все-таки смог сказать «нет», на сына, который спокойно ел пирог, не боясь, что его выселят на коврик, и понимала: я все сделала правильно.
Да, я была жесткой. Да, я ткнула свекровь носом в документы. Но иногда, чтобы сохранить мир в семье, нужно показать зубы. И четко обозначить, кто в доме хозяйка. Потому что если этого не сделать, очень скоро обнаружишь, что ты в собственном доме — всего лишь обслуживающий персонал для чужих племянников. А я на эту роль не нанималась. Я — мама, жена и собственница. И этот статус я буду защищать до последнего.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖