Часть 1. Древоточец в фундаменте
Запах морилки и старого лака въедался в кожу, словно вторая натура. Нина любила этот аромат — терпкий, тяжелый, напоминающий о времени. Её мастерская, переоборудованная из лоджии в съемной квартире, была тем местом, где мертвые вещи обретали вторую жизнь. Она была реставратором — профессия редкая, кропотливая, требующая терпения хирурга и силы грузчика. Юра, её муж, называл это «ковырянием в гнилушках». Ему, менеджеру среднего звена в логистической фирме, было невдомек, как можно часами вычищать сантиметр резьбы на ножке стула девятнадцатого века.
Их брак длился четыре года. Четыре года Нина шлифовала углы, замазывала трещины в отношениях, покрывала их лаком терпения, надеясь, что конструкция устоит. Юра был человеком-функцией: работа, дом, ужин, сон. Эмоции он считал атавизмом, мешающим эффективному существованию.
В то утро Нина работала над сложным заказом — комодом эпохи модерн. Дерево поддавалось неохотно. Телефон, лежавший на верстаке среди стамесок, тревожно зажужжал. На экране высветилось имя матери.
Галина Петровна родила Нину поздно, далеко за сорок. Старшая сестра, Лариса, давно свила гнездо в другом городе, воспитывала сына и редко вспоминала о родительском доме. Нина же была привязана к матери пуповиной вины и ответственности. Здоровье Галины Петровны таяло, как весенний снег: суставы, давление, вечная слабость. Недавно в жизни матери появился Анатолий — тихий, скромный пенсионер, который взял на себя часть забот, но Нина всё равно ездила через весь город каждые выходные.
— Ниночка, — голос матери звучал странно, сухо. — Приезжай, пожалуйста. Нужно поговорить. Не по телефону.
Нина отложила инструмент. Внутри возникло неприятное ощущение, будто она проглотила ледяной кубик.
— Что случилось, мам? Тебе плохо?
— Нет. Просто приезжай. Сейчас.
Она начала собираться. Юра, сидевший в гостиной перед ноутбуком, даже не обернулся.
— Я к маме, — бросила Нина, натягивая джинсы.
— Опять? — муж медленно повернул голову. Его лицо выражало брезгливую скуку. — Ты была там позавчера. Бензин нынче не вода.
— Она попросила приехать срочно.
— У неё вечно всё срочно. То давление, то сериал переключить не может. Нина, мы собирались в магазин.
— Магазин подождёт. Я быстро.
Юра резко захлопнул крышку ноутбука. Звук получился громким, как выстрел.
— Ты тратишь наше время и наши ресурсы на бессмысленные поездки. Твоя мать — взрослый человек, у неё есть муж. Пусть он и развлекает её. ОСТАНЬСЯ.
В его голосе звенел холод, которой он так гордился на совещаниях. Но Нина, привыкшая снимать слои старой краски, увидела под этой твердостью обыкновенное равнодушие.
— Я еду, Юра. Это не обсуждается.
Она вышла, не дожидаясь очередной порции язвительных замечаний. Всю дорогу такси казалось ей слишком медленным, а светофоры — издевательски долгими.
Часть 2. Механика предательства
Квартира матери, старая «двушка» в тихом районе, всегда пахла пирогами и корвалолом. Сегодня пахло только лекарствами. Галина Петровна сидела за кухонным столом, прямая, как натянутая струна. Рядом, опустив голову, сидел Анатолий.
— Садись, дочка, — сказала мать, указывая на табурет.
На столе лежал смартфон. Обычный, недорогой аппарат, который Нина подарила матери год назад.
— Вчера приходил Юра, — произнесла Галина Петровна без предисловий.
Нина моргнула. Юра? Он сказал, что вчера задержался в офисе до позднего вечера.
— Зачем?
— Послушай. Я поставила программу для записи звонков, как ты учила, чтобы мошенников отваживать. Но она пишет и то, что происходит рядом, если включить диктофон. Я включила, когда он начал говорить таким тоном... будто он хозяин.
Мать нажала на треугольник воспроизведения. Динамик захрипел, и комнату наполнил уверенный, размеренный голос Юры.
*«Галина Петровна, давайте без сантиментов. Вы стареете. Болезни прогрессируют. Содержать эту квартиру вам накладно, даже с помощью Нины. Лариса уехала, ей эта жилплощадь не нужна. Анатолий ваш... простите, но он здесь никто. Я предлагаю оптимизацию».*
На записи повисла пауза. Потом тихий голос матери: «Какую оптимизацию, Юра?»
«Дарственную. Вы оформляете квартиру на меня. Не на Нину — она слишком мягкая, её легко обмануть, да и в браке имущество станет общим, зачем эти сложности? На меня. А я гарантирую, что вы с Анатолием доживете здесь спокойно. Я буду оплачивать коммуналку, даже ремонт сделаем. Косметический. Но юридически владельцем должен быть я. Это страховка. Для нас с Ниной. И для вас. Мало ли... вдруг у вас деменция начнется? Подпишете что-то не то мошенникам».
«Убирайся», — это сказал Анатолий. Его голос на записи дрожал, но был твердым.
«Зря вы так. Я ведь вернусь. И условия будут жестче. Подумайте о дочери. Ей нужен надежный тыл, а не балласт в виде старой квартиры, которую потом придется делить с кем попало. Я хочу, чтобы тёща переписала на меня квартиру. Это мое условие спокойной жизни вашей дочери».
Запись оборвалась.
Нина сидела, глядя на клеенку с рисунком подсолнухов. Мир вокруг не рухнул, он просто стал плоским и серым. Черно-белым.
— Это не первая его попытка, — тихо добавила мать. — Он звонил месяц назад. Намекал. Я думала, шутит. А вчера пришел с распечатанными документами.
Нина встала. Ноги налились свинцом.
— Я разберусь, мам. Прости меня.
Она ехала домой не в такси, а на метро. Ей нужно было время, чтобы яд, влитый в уши, перестал парализовать мозг и превратился в топливо. Злость поднималась медленно, от желудка к горлу, жгучая и плотная. Не ярость, а именно холодная, злая решимость.
Часть 3. Маски сброшены
Юра сидел в том же положении, но теперь смотрел футбол. Увидев жену, он лишь ухмыльнулся.
— Ну что, навестила болящую? Надеюсь, обошлось без вызова скорой?
Нина прошла в центр комнаты, не разуваясь. Грязь с ботинок осталась на светлом ламинате.
— На каком основании ты требовал у моей матери квартиру? — спросил она. Голос её не вибрировал, он звучал глухо, как удар молотка по войлоку.
Юра нажал кнопку на пульте, выключая звук. Медленно повернулся. В его глазах не было страха или стыда. Только легкое раздражение от того, что план раскрыт раньше времени.
— Значит, нажаловалась старуха, — констатировал он. — Зря. Я хотел как лучше.
— Как лучше? Ты требовал дарственную на себя! Не на меня, не на нас. На себя!
Юра встал. Он был выше Нины на голову и привык использовать это преимущество, нависая над собеседником.
— Нина, включи мозг, если он у тебя остался после нюханья твоих растворителей. Твоя сестра Ларка уже получила своё — образование, помощь деньгами, когда уезжала. Эта двушка по справедливости наша. Но если оформить на тебя, ты же её профукаешь. Или мамаша твоя подпишет что-то этим своим лекарям шарлатанам. Я — единственный мужчина в семье, кто умеет считать деньги.
— Ты посчитал чужое, — Нина чувствовала, как пульсирует жилка на виске. — Это квартира моей матери. Там живет она и Анатолий.
— Анатолий — приживал! — заявил Юра. — И ты такая же, если не понимаешь выгоды. Я забочусь о нашем будущем! Я всё просчитал. Мать твоя, будем честны, долго не протянет. А этот её муженек может потом претендовать на метры. Дарственная сейчас — это защита актива! А на меня — потому что я умнее. Я глава семьи!
— Ты не глава, ты паразит, — выплюнула Нина.
Лицо Юры перекосилось. Маска спокойствия треснула, обнажая уродливую гримасу.
— Что ты сказала? Да я содержу нас! Твои копейки с реставрации — это курам на смех!
— Я зарабатываю больше тебя последние полгода, Юра. Просто я откладывала на наш отпуск. Но теперь я вижу, что отпуск у тебя будет бессрочным.
— Ах так? — Юра шагнул к ней, его лицо покраснело. — Ты смеешь меня попрекать? После всего? Я терпел твою чокнутую семейку, твои поездки, вонь твоего лака! ПОШЛА ВОН!
Он указал на дверь.
— Это моя квартира так же, как и твоя, мы её снимаем, — возразила Нина.
— Договор аренды лежит у меня в папке! Я всегда всем занимался! Убирайся к своей мамаше, пока я не вышвырнул тебя силой!
Нина посмотрела на него. В этот момент она поняла: говорить бесполезно. Перед ней был не муж, а стена из жадности и самолюбия. Ей нужно было перегруппироваться.
Она развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Часть 4. Эхо скандала
На улице было темно. Уличные фонари выхватывали из темноты куски асфальта. Нина не поехала к матери — не хотела волновать её своим видом. Она вспомнила о свекрови. Валентина Сергеевна, мать Юры, жила в двух кварталах отсюда. Женщина она была своеобразная, но справедливая. Они никогда не были подругами, но соблюдали нейтралитет.
Валентина Сергеевна открыла дверь, одетая в домашний халат. Увидев невестку с побелевшим лицом, она молча посторонилась.
Нина рассказала всё. Сухо, без слез. Про запись, про требование дарственной, про скандал. Свекровь слушала, сидя в кресле и перебирая край скатерти. Её лицо оставалось непроницаемым.
— Он выгнал меня, — закончила Нина. — Сказал, что он хозяин жизни.
Валентина Сергеевна тяжело поднялась, подошла к окну.
— Юра всегда был... целеустремленным, — произнесла она наконец. — Но я не думала, что он опустится до мародерства при живых людях.
— Вы поговорите с ним?
— Я? — свекровь горько усмехнулась. — Он давно не слушает меня. Он считает, что я тоже «доживаю». Но ты, Нина, не должна была уходить.
— Он угрожал силой.
— Сила не в кулаках, девочка. Сила в правде. И в документах. Ты уверена, что договор аренды на нём?
Нина задумалась. Четыре года назад, когда они въезжали, Юра был в командировке. Оформляла всё она. Потом продлевали... Она платила с карты.
— Нет, — Нина вскинула голову. — Договор на мне. Он просто блефовал. Как всегда.
— Вот именно, — Валентина Сергеевна посмотрела на часы. — Иди. Это твоя территория. Не отдавай её. А я... я приду чуть позже. Мне надо собраться с мыслями.
Нина вышла от свекрови с странным чувством. Злость трансформировалась. Она больше не жгла, она превратилась в броню. Нина шла пешком, вдыхая холодный воздух, и с каждым шагом её походка становилась тверже. Страх исчез. Осталось только желание вычистить свою жизнь от гнили, как она вычищала древесину от плесени.
Поднимаясь к своему этажу, она услышала крики. Дверь в их квартиру была приоткрыта. Голос Юры разносился по всему подъезду.
— ...старая карга! Зачем ты приперлась? Учить меня вздумала? Ты сама одной ногой в могиле!
Нина замерла на лестничном пролете. Там, в проеме двери, стояла Валентина Сергеевна. Она всё-таки пришла, и пришла раньше Нины, видимо, срезав путь через дворы.
— Сынок, опомнись, — голос свекрови был тихим. — Ты требуешь чужое. Это воровство.
— Это бизнес! — орал Юра, брызгая слюной. — Ты ничего не понимаешь! Вы все — отработанный материал! Ты, тёща, Нина! Я достоин лучшего! Я заслужил квартиру, машину, нормальную жизнь, а не возню с вашими болячками! Ты дашь мне денег, мать? Нет у тебя денег! Так не мешай мне брать их у тех, кто скоро сдохнет!
Он схватил собственную мать за плечо и грубо толкнул в спину. Валентина Сергеевна охнула, едва удержавшись на ногах.
— ПОШЛА ОТСЮДА, Я СКАЗАЛ!
Он замахнулся, чтобы ударить дверь, закрывая её перед носом матери, но дверь не закрылась. Её перехватила рука. Рука, привыкшая держать шлифовальную машину.
Часть 5. Удар по самолюбию
Нина стояла на пороге. Её глаза были сухими и страшными. В них не было той мягкости, которую Юра привык видеть годами.
— Ты... — начал он, но не успел договорить.
Нина не стала кричать. Истерика, которая копилась в ней, выплеснулась не в слезы, а в действие. Она шагнула вперед, оттесняя Юру внутрь квартиры.
— Не смей, — сказала она тихо, но так, что у Юры перехватило дыхание. — Не смей трогать матерей. Ни мою, ни свою.
— Ты вернулась просить прощения? — Юра попытался нацепить прежнюю маску высокомерия, но она сползала.
— Я вернулась, чтобы вынести мусор.
Нина увидела не мужа, а чужого, опасного человека, врага, вторгшегося на её территорию. Ладонь сама собой взлетела вверх. Звонкая пощечина обожгла щеку Юры. Голова мужа мотнулась в сторону.
— Ты что, сдурела?! — взвизгнул он, хватаясь за лицо.
Нина не остановилась. Гнев на грани истерики придал ей сил. Она схватила его за лацканы домашней рубашки, рванула на себя и с силой толкнула к выходу. Юра, не ожидавший физического отпора, споткнулся о коврик и попятился в коридор подъезда.
— Ты никто! — кричала Нина, и её голос срывался на визг, страшный и очищающий. — Ты жадный, мелочный трус! ВОН!
Она снова толкнула его, вкладывая в удар всю свою боль от предательства. Юра вылетел на лестничную площадку, едва не сбив с ног стоявшую там Валентину Сергеевну.
— Ты больная! — орал он, пытаясь подняться. — Вызову полицию!
— Вызывай! — расхохоталась Нина. Смех был нервным, пугающим. — Пусть приезжают! Пусть видят, как ты мать родную выгонял!
Она метнулась обратно в квартиру. Через секунду в коридор полетела его куртка. Следом — ботинки. Один ботинок ударился о перила и с грохотом улетел на этаж ниже.
— Эй! Это кожа! — взвыл Юра.
— А мне плевать! — Нина схватила с полки его любимую игровую приставку.
— НЕТ! Только не консоль!
Приставка описала дугу и с хрустом приземлилась у ног Юры, разлетаясь на куски пластика.
— Ты сумасшедшая! — в глазах Юры появился настоящий животный страх. Он никогда не видел жену такой. Он привык, что она глотает обиды, молчит, терпит. Он строил свои планы на её покорности. Её бешенство сбило все его настройки.
Нина снова появилась в дверях. В руках она тащила его офисное кресло — то самое, "ортопедическое", которое стоило половину её зарплаты.
— Лови свой трон, король!
Кресло с грохотом покатилось по лестнице, сбивая Юру с ног. Он покатился по ступеням, путаясь в куртке и проводах от разбитой приставки. Вскрикнул, ударившись локтем.
Нина стояла в дверном проеме, тяжело дыша. Волосы растрепались, грудь ходуном ходила.
— Договор аренды на мне, — отчеканила она, глядя на барахтающегося внизу мужа. — Я плачу за эту квартиру со своей карты уже два года. У тебя есть час, чтобы забрать остальное барахло, пока я не выкинула его в окно. Ключи!
Она сбежала по ступенькам, наступила ногой на его куртку, не давая ему встать, и рывком вытащила связку ключей из его кармана. Юра попытался схватить её за руку, но получил резкий удар ладонью по носу. Брызнула кровь.
— Ай! Ты мне нос сломала!
— Мало тебе! — рявкнула Нина. — Завтра подаю на развод. Опись имущества не нужна — забирай свои трусы и носки и проваливай.
Она поднялась обратно, перешагнув через обломки приставки.
Юра, зажимая кровоточащий нос, поднял глаза на мать. Валентина Сергеевна стояла, прислонившись к стене. Она смотрела на сына не с жалостью, а с глубоким, брезгливым отчуждением.
— Мама... скажи ей... Я же твой сын... Мне некуда идти... — заскулил он, размазывая кровь по лицу.
Валентина Сергеевна поправила воротник пальто.
— Ко мне не приезжай, — сказала она тихо, но в тишине подъезда каждое слово звучало, как удар гонга. — С барахлом, без барахла — не пущу. Я же старая карга, скоро умру. Зачем тебе запах старости? Живи своим умом, "бизнесмен".
Она повернулась к Нине, кивнула ей и стала медленно спускаться по лестнице, аккуратно обходя валявшегося сына, словно кучи навоза.
Юра остался сидеть на бетонном полу в окружении своих разбросанных вещей. У него не было больше дома, не было жены, которую можно использовать, не было матери, готовой простить всё, и даже "трона" больше не было — у кресла отвалилось колесо.
Нина захлопнула дверь. Щелкнул замок — один оборот, второй. В квартире стало тихо. Она посмотрела на свои руки. Они чуть дрожали, но это была приятная дрожь — дрожь мышц, выполнивших тяжелую, но необходимую работу. Она встала, прошла в мастерскую и глубоко вдохнула запах дерева. Завтра будет новый день. И новый лак ляжет на чистую поверхность, без гнили.
Автор: Елена Стриж © Канал «Рассказы для души от Елены Стриж»