За окном моросил мелкий, противный дождь, который превращал город в серую, унылую кляксу. Но в квартире у Марины, казалось, температура была на десять градусов выше, чем на улице, и дело было вовсе не в отоплении. Воздух здесь был наэлектризован так, что, казалось, чиркни спичкой — и всё взлетит на воздух.
Марина стояла посреди кухни, вытирая мокрые руки о передник. Ей было тридцать два года, она работала ведущим логистом в крупной компании, умела разруливать поставки грузов через три границы, но сейчас чувствовала себя нашкодившей школьницей. Напротив неё, по-хозяйски расположившись на единственном мягком стуле, сидела Галина Сергеевна. Свекровь. Женщина-монумент, женщина-ледокол, которая не признавала возражений.
— Галина Сергеевна, но мы же договаривались, — голос Марины дрогнул, но она постаралась придать ему твердость. — Пашин день рождения — это семейный праздник. Мы, вы, свекр. Ну, может, пару друзей. Я не планировала масштабное застолье. У меня отчетный период, я вчера с работы в девять вечера пришла.
Свекровь медленно отставила чашку с чаем. Её взгляд просканировал кухню, задержавшись на пятнышке жира на плите, которое Марина не успела оттереть.
— Планировала она, — хмыкнула Галина Сергеевна. — А ты, милочка, когда замуж выходила, не знала, в какую семью идешь? У нас Савельевых принято гулять широко. Пашеньке тридцать пять лет. Юбилей! А ты хочешь его как сироту казанскую за пустым столом держать?
— Почему за пустым? Я заказала столик в ресторане на четверых…
— В ресторане! — всплеснула руками свекровь. — Тьфу! Казенщина. Еда там пластмассовая, души нет. И денег дерут — страх. Нет уж. Я уже всем позвонила. Тетя Валя из Сызрани приедет, Петровы будут, дядя Миша с баяном, крестная Пашина с внуками… В общем, человек двадцать наберется.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Двадцать человек. В их «двушке», где ипотека съедала половину бюджета, а ремонт был закончен только в спальне.
— Куда двадцать? — прошептала она. — У нас даже стульев столько нет. И посуды. Галина Сергеевна, это безумие. Я не смогу. Я устала.
Свекровь встала. Она подошла к Марине вплотную, так, что та почувствовала запах её тяжелых духов «Красная Москва», смешанный с запахом нафталина.
— Устала она. А мы всю жизнь работали, детей растили, хозяйство вели и не уставали? Ты молодая, здоровая. Не переломишься.
И тут прозвучала та самая фраза, от которой у Марины похолодело внутри.
— Будешь крутиться волчком, обслуживая двадцать гостей. У нас в семье так заведено, — заявила свекровь с порога, глядя невестке прямо в глаза своим колючим взглядом. — Женщина — это хозяйка, это лицо дома. Если гости уйдут голодными или недовольными, позор будет не Паше, а тебе. Так что давай, доставай свои запасы, составляй меню. Холодец, оливье, селедка под шубой — это обязательно. Горячее — два вида. Пироги я, так и быть, сама испеку, привезу. А остальное — на тебе.
В этот момент в кухню вошел Паша. Муж выглядел растерянным. Он слышал конец разговора, но, как обычно, предпочел сделать вид, что изучает узор на линолеуме.
— Паш, ты слышишь? — Марина повернулась к мужу как к последней надежде. — Твоя мама пригласила двадцать человек. На завтра. Сказала, что я должна всех обслуживать.
Паша почесал затылок.
— Марин, ну… Мама же как лучше хочет. Родня обидится, если не позвать. Они уже билеты, наверное, купили. Ну потерпи один денек, а? Я помогу.
— Поможешь? — Марина горько усмехнулась. — Как в прошлый раз? Когда ты с дядей Мишей ушел курить на балкон и пропал на три часа, а я одна мыла гору посуды?
— Не начинай, — поморщился Паша. — Мама права, это традиции. Не позорь меня перед семьей.
Марина посмотрела на мужа, потом на свекровь, которая победно улыбалась, поправляя прическу. В этот момент что-то внутри неё, какая-то тонкая, натянутая струна, издала жалобный звон, но не порвалась. Пока нет. Вместо истерики на неё накатило странное, ледяное спокойствие.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Будет вам застолье.
— Вот и умница, — кивнула Галина Сергеевна, даже не заметив перемены в тоне невестки. — Список продуктов я набросала. Паша, бери кошелек, поехали в гипермаркет. А ты, Марина, начинай уборку. Окна бы помыть не мешало, серые совсем.
Когда за ними захлопнулась дверь, Марина не кинулась к ведру с тряпкой. Она налила себе бокал вина, села на тот самый стул, где только что восседала свекровь, и задумалась. «Будешь крутиться волчком», — эхом звучало в голове. «У нас так заведено».
Она вспомнила, как росла сама. У них дома гости всегда были радостью. Мама никогда не падала с ног. Гости приносили что-то с собой, все вместе накрывали на стол, вместе смеялись, вместе убирали. Это было общение, а не каторжный труд одного человека ради удовольствия толпы.
— Волчком, значит… — прошептала Марина. — Ну что ж. Посмотрим, кто и как будет крутиться.
Она достала телефон и сделала один звонок. Потом второй. Потом открыла ноутбук и полчаса что-то сосредоточенно искала, периодически улыбаясь уголками губ.
Когда Паша с мамой вернулись, нагруженные пакетами так, что у мужа тряслись руки, Марина сидела на диване и читала книгу.
— Ты что, сидишь?! — ахнула Галина Сергеевна, роняя пакет с картошкой. — Время пять часов! А холодец варить часов шесть надо!
— Холодца не будет, — спокойно ответила Марина, переворачивая страницу. — Я решила изменить меню.
— Ты кто такая, чтобы менять?! Я сказала — холодец! Дядя Миша без него за стол не сядет!
— Галина Сергеевна, — Марина подняла глаза. В них был такой холод, что свекровь на секунду осеклась. — Это мой дом. И моя кухня. Я сделаю всё, чтобы гости были сыты. Но готовить я буду то, что считаю нужным. Или вы сейчас забираете продукты и едете праздновать к себе.
Свекровь задохнулась от возмущения, но, взглянув на гору пакетов и представив перспективу тащить всё это обратно через весь город, решила сменить тактику.
— Ладно. Делай что хочешь. Но если будет невкусно — я молчать не стану. И Паше всё выскажу.
Весь вечер и половину ночи Марина провела на кухне. Паша пытался помогать — почистил картошку, порезал колбасу, но быстро устал и ушел «посмотреть новости», заснув перед телевизором. Галина Сергеевна ходила кругами, заглядывала в кастрюли, кривила губы, давала ценные указания: «Морковку мельче режь!», «Майонеза мало!», «Кто так мясо маринует?», но сама к ножу не прикоснулась. «Я свое отработала, я — почетный гость», — заявила она и ушла спать в гостиную на разложенный диван.
Марина легла в три часа ночи. Спина гудела, ноги отекли. Она смотрела в темноту и думала: зачем ей это? Ради Паши? Но он даже не попытался её защитить. Ради мира в семье? Но это не мир, это оккупация.
Утро субботы началось с звонка в дверь. Приехали тетя Валя с мужем. Раньше на два часа.
— Ой, а мы думали, помочь надо! — громогласно объявила тетя Валя, вваливаясь в коридор с чемоданами. — А у вас тут конь не валялся! Марина, ты чего в халате? Гости на пороге!
Начался ад. Квартира наполнилась шумом, запахом чужих духов и пота, бестолковой суетой. Галина Сергеевна, выспавшаяся и боевая, приняла командование на себя.
— Маринка, тащи тарелки! Нет, не эти, праздничные, с золотой каймой! Ах, у тебя их нет? Нищета… Ладно, давай белые. Салфетки где? Почему не накрахмалены?
К часу дня стол ломился. Марина действительно постаралась, но не так, как хотела свекровь. Вместо тазов с майонезными салатами она сделала изысканные закуски, канапе, запекла буженину, сделала два больших красивых салата с зеленью и овощами. Горячее томилось в духовке.
Гости рассаживались. Дядя Миша уже успел где-то «хлопнуть» и теперь настраивал баян. Тетя Валя громко обсуждала с Галиной Сергеевной, как подорожали лекарства и какая нынче молодежь пошла ленивая.
— Ну, хозяйка! — крикнул дядя Миша. — Чего стоишь? Наливай!
Марина стояла у двери кухни. На ней было красивое платье, которое она купила полгода назад и всё не было повода надеть. Она накрасилась, уложила волосы. Она не выглядела как кухарка, и это раздражало свекровь.
— Марина, не стой столбом! — шикнула Галина Сергеевна. — Видишь, у Петровых хлеба нет? Принеси. И огурчики соленые открой, я банку привезла, в сумке в коридоре.
Марина молча вышла. Вернулась с хлебом. Поставила.
— А огурцы? — возмутился Петров-старший. — Водочка стынет!
— Сейчас, — коротко бросила Марина.
Первый час застолья прошел как в тумане. Марина действительно крутилась волчком. «Принеси», «подай», «убери грязную тарелку», «а где горчица?», «чайку бы». Никто не сказал «спасибо». Никто не предложил помощь. Паша сидел во главе стола, красный, довольный, принимал поздравления и подарки (в основном конверты с деньгами и наборы для бритья). Он даже не смотрел в сторону жены, которая металась между кухней и гостиной.
— А салатик-то суховат, — громко прокомментировала тетя Валя, ковыряя вилкой «Цезарь». — Галь, ты учила её готовить? Майонеза пожалела.
— Да что её учить, — махнула рукой свекровь. — Она же у нас «современная». Всё диеты, всё пп-шмэпэ. Нормальному мужику поесть нечего.
— Точно! — подхватил дядя Миша. — Пашка, ты смотри, исхудал совсем! Жена тебя не кормит! Вот моя Валька — это да. У неё борщ — ложка стоит!
Гости загоготали. Паша криво улыбнулся.
— Да ладно вам, нормально она готовит…
— Нормально — это не отлично! — отрезала Галина Сергеевна. — Марина! Смени тарелки, сейчас горячее будем подавать. И давай живее, люди ждут.
Марина застыла с стопкой грязных тарелок в руках. В этот момент что-то внутри щелкнуло окончательно. Она посмотрела на эти жующие, потные, самодовольные лица. На своего мужа, который превратился в желе. На свекровь, которая сияла, упиваясь властью.
Она поставила стопку тарелок обратно на стол. Громко. Звон фарфора заставил всех замолчать.
— Марина, ты что творишь? — нахмурилась свекровь. — Убери со стола.
— Нет, — сказала Марина. Голос её был тихим, но в наступившей тишине прозвучал как раскат грома.
— Что значит «нет»? — не понял дядя Миша. — Забастовка, что ли?
— Именно, — Марина улыбнулась. Улыбка вышла страшноватой. — Галина Сергеевна, вы вчера сказали: «Будешь крутиться волчком, у нас в семье так заведено». Так вот. Я подумала и решила: я не хочу быть частью такой семьи. И таких традиций.
— Ты пьяная, что ли? — испуганно спросил Паша. — Марин, прекрати. Сядь, успокойся.
— Я абсолютно трезвая, Паша. В отличие от твоих гостей. И я сажусь.
Она отодвинула стул, стоявший в самом конце стола, демонстративно налила себе полный бокал вина и села, закинув ногу на ногу.
— Я тоже хочу праздновать. У моего мужа день рождения. Я готовила сутки. Я потратила свою премию на продукты. Я убирала квартиру. Я хочу тост сказать.
Галина Сергеевна побагровела.
— Ты… Ты позоришь нас! Встань немедленно и иди на кухню за горячим!
— Горячее в духовке, — спокойно ответила Марина, делая глоток вина. — Кому надо — встанет и возьмет. Руки-ноги у всех есть. Вы же не инвалиды?
— Хамка! — взвизгнула тетя Валя. — Галя, ты посмотри, кого он пригрел! Змею!
— Паша! — рявкнула свекровь. — Скажи своей жене! Приструни её!
Паша вжался в стул. Он переводил взгляд с матери на жену, пот катился по его лбу градом.
— Марин… ну правда… неудобно. Сходи за мясом.
Марина посмотрела на него с такой жалостью, что ему стало физически больно.
— Нет, Паша. Если ты хочешь угостить своих гостей — иди сам. Или попроси маму. Она же у нас хранительница очага. Пусть покажет класс.
В комнате повисла тяжелая, липкая пауза. Дядя Миша крякнул.
— Ну, дела… Бабий бунт.
И тут случилось неожиданное. Галина Сергеевна, поняв, что теряет авторитет, вскочила.
— Да и пойду! И принесу! Раз невестка безрукая и ленивая, мать сама сына накормит! Ничего, не развалюсь!
Она рванула на кухню. Слышно было, как она гремит противнями, чертыхаясь. Вернулась она через минуту, красная, с огромным блюдом мяса по-французски. Она с размаху поставила его на стол, жир плеснул на скатерть.
— Жрите! — гаркнула она, забыв о манерах. — Смотрите, до чего мать довели!
Гости притихли. Аппетит как-то поубавился.
Марина сидела и спокойно пила вино, наблюдая за этим театром абсурда.
— Мясо, кстати, я мариновала по вашему рецепту, Галина Сергеевна, — заметила она светским тоном. — Надеюсь, вам понравится.
Ужин продолжался, но атмосфера была испорчена безнадежно. Гости ели молча, косясь на Марину, которая больше пальцем не пошевелила. Когда тетя Валя попросила чаю, Марина просто кивнула на чайник: «Кнопка сверху». Тете Вале пришлось вставать самой.
Дядя Миша попытался разрядить обстановку, растянув меха баяна:
— «Виновата ли я…»
— Виновата, — громко сказала Галина Сергеевна, сверля Марину взглядом. — В том, что сына плохо воспитала. Позволил бабе на шею сесть.
— Мама, хватит, — вдруг тихо сказал Паша.
Все обернулись к нему.
— Что хватит? — удивилась мать. — Ты её защищаешь? После того, как она нас всех грязью полила?
— Она никого не поливала, — Паша встал. Его немного шатало, но взгляд был впервые за долгое время осмысленным. — Она права, мам. Она двое суток на ногах. А вы… мы… приехали, сели и ножки свесили. «Подай, принеси». Она мне жена, а не прислуга.
— Час от часу не легче! — всплеснула руками тетя Валя. — Околдовала парня!
— Никто меня не колдовал, — Паша посмотрел на Марину. — Прости меня, Мариш. Я дурак.
Галина Сергеевна схватилась за сердце.
— Ой… ой, плохо мне… Валидол! Убили мать, довели до инфаркта!
Началась привычная суета: «Воды!», «Скорую!», «Врача!». Марина сидела неподвижно. Она знала эти спектакли. Свекровь «умирала» каждый раз, когда что-то шло не по её сценарию.
— Валидол в сумочке, — спокойно сказала Марина. — Скорую вызывать не надо, у неё давление в норме, просто истерика.
— Ты врач, что ли? — огрызнулся Петров.
— Нет, я просто знаю её десять лет.
Галина Сергеевна, видя, что невестка не реагирует, чудесным образом исцелилась, как только поняла, что зрители теряют интерес. Она резко выпрямилась, оттолкнула стакан с водой.
— Ноги моей здесь больше не будет! — объявила она. — Собирайтесь! Мы уезжаем! Паша, если ты сейчас не поедешь с нами, можешь забыть, что у тебя есть мать!
Это был ультиматум. Коронный номер. Раньше он всегда срабатывал.
Паша посмотрел на мать. Потом на Марину, которая сидела прямая, красивая и чужая. Потом обвел взглядом разгромленную квартиру, гору грязной посуды, пятна на скатерти.
— Я остаюсь, мам, — сказал он твердо. — Это мой дом. И моя жена. А вы… вы ведите себя прилично, если хотите в гости приходить.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как муха бьется о стекло. Галина Сергеевна открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Её мир рухнул. Сын, её Пашенька, её пластилин, затвердел.
— Хорошо, — прошипела она. — Хорошо. Попомнишь мои слова. Приползешь еще. А ты, — она ткнула пальцем в Марину, — ты ведьма!
— Всего доброго, Галина Сергеевна, — Марина подняла бокал. — И всех благ.
Гости собирались суматошно, с обиженным сопением. Дядя Миша пытался прихватить со стола бутылку водки, но под взглядом Марины поставил её обратно. Тетя Валя демонстративно громко шептала, что в этом доме плохая энергетика.
Через десять минут квартира опустела. Остался только запах чужих духов, перегара и жареного мяса.
Марина сидела, закрыв глаза. Силы кончились. Адреналин отхлынул, оставив после себя пустоту и дрожь в руках.
Она почувствовала руку на своем плече. Паша.
— Марин…
Она открыла глаза. Муж стоял рядом и начал собирать грязные тарелки со стола.
— Оставь, — сказала она устало. — Завтра уберем.
— Нет, — Паша покачал головой. — Я уберу. Ты иди ложись. Ты правда… крутилась как белка в колесе. Прости, что я сразу этого не остановил. Я просто привык. Мама всегда так… давила. А я думал, так и надо.
— А теперь?
— А теперь я вижу, что так не надо. Нельзя так. «У нас в семье так заведено» — дурацкая фраза. Мы — отдельная семья, Марин. И у нас будут свои правила.
Он неумело, но старательно начал сгружать объедки в мусорное ведро. Марина смотрела на его спину в праздничной рубашке, на которой тоже было пятно от соуса, и чувствовала, как ледяной ком внутри начинает таять.
— Паш, — позвала она.
Он обернулся, держа в руках стопку блюдец.
— С днем рождения тебя.
Он грустно улыбнулся.
— Спасибо. Запоминающийся вышел праздник.
— Это точно.
Марина встала, подошла к мужу, забрала у него тарелки и поставила их в раковину. Потом обняла его. Он уткнулся носом ей в макушку, пахнущую лаком для волос и ванилью.
— Она ведь не простит, — глухо сказал он. — Мама. Будет звонить, проклинать, манипулировать.
— Будет, — согласилась Марина. — Но теперь ты знаешь, что можно сказать «нет». И мир не рухнет.
— Не рухнет, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Знаешь, когда ты села за стол и начала пить вино… я испугался. Но ты была такой красивой. И такой сильной. Я вдруг понял, что если сейчас не встану на твою сторону, я тебя потеряю. Навсегда.
— Ты был близок к этому, — честно сказала она.
— Я знаю. Я исправлюсь. Честно.
— Иди мой посуду, исправитель, — она легонько подтолкнула его к раковине. — А я пойду в душ. И чтобы когда я вышла, кухня блестела. Это будет твой подарок мне на твой день рождения.
Паша рассмеялся. Впервые за этот безумный день искренне и легко.
— Будет сделано, мой генерал.
Марина ушла в ванную. Включила воду, смывая с себя этот тяжелый день, чужие взгляды, злые слова. Она знала, что впереди еще будут сложные разговоры, звонки родственников, попытки вернуть всё «как было». Галина Сергеевна так просто не сдастся.
Но это будет потом. А сейчас она слышала звон посуды на кухне — это её муж, впервые в жизни, мыл тарелки после гостей сам, нарушая вековую традицию «обслуживания» мужчинами дивана.
Волчок остановился. И теперь он будет крутиться только тогда, когда Марина сама захочет его запустить. И только в ту сторону, которая нужна ей.
Она вышла из душа через полчаса. На кухне было чисто. Паша, закатав рукава рубашки, дотирал стол. На столе стояли два бокала и бутылка вина, которую не успели допить.
— Ну что, — сказал он, увидев жену. — Продолжим? Только вдвоем. Как мы и хотели.
— Как мы и хотели, — улыбнулась Марина, садясь за чистый стол. — За нас, Паша. И за наши новые традиции.
За окном всё так же моросил дождь, но в квартире наконец-то стало легко дышать.