Следующая неделя прошла в нервном ожидании. Бабка Маришка стала ещё более нелюдимой и бдительной. Она часто подолгу смотрела на дорогу, ведущую к табору, словно как ждала не гостей, а врагов. Вести из города приходили отрывочные: арестованы двое братьев, Волковы, по старому делу об убийстве. Говорили, против них нашёлся неожиданный свидетель
Злата чувствовала перемену в отношении соплеменников. Взгляды, которые раньше были просто любопытными, теперь стали тяжелее, оценивающими. Некоторые, самые суеверные, стали обходить её фургон стороной. Она стала не просто диковинкой, а источником реальной силы. А сила всегда пугает.
Однажды перед закатом, когда небо окрасилось в багровые тона, словно предвещая бурю, к табору пришла женщина. Она шла не по дороге, а напрямик, по степи. Одетая в простенькое, поношенное платье, с туго повязанным на голове платком. В её руках был узелок. Лицо её было исчерчено глубокими морщинами, хотя на вид ей было не больше сорока. Но глаза... глаза были старыми, выцветшими от слёз.
Она подошла прямо к фургону Маришки и остановилась, не говоря ни слова, просто глядя на старуху своими мёртвыми глазами.
— Чего пришла, женщина? — спросила Маришка, хотя сердце её сжалось от предчувствия.
— Меня зовут Галина, — голос у женщины был тихим, хриплым, словнасыпным песком. — Мой муж, Леонид, погиб в лесу. Топором. Говорят — несчастный случай. Сорвался с обрыва, упал на свой же топор.
Она сделала паузу, её пальцы бессознательно комкали край платка.
— Но он... он был лесником. Знал каждый сучок. И не было там никакого обрыва. И топор он всегда носил в кожаном чехле.
— Что же ты хочешь? — спросила Маришка, уже зная ответ.
— Я хочу знать правду, — просто сказала Галина. В её простоте была бездна отчаяния. — Он не придёт ко мне во сне. Не скажет. Может, злится на меня? Может, я что не так сделала? Пусть девочка спросит. Пусть скажет, за что.
Злата, сидевшая на ступеньках, смотрела на женщину и чувствовала знакомое сжатие в груди. Эта боль была другой — не острой, как у Николая, и не аристократично-холодной, как у Георгия Петровича. Она была тлеющей, горькой, как пепел после пожара.
— Он не злится, — тихо сказала Злата. — Он... он просто очень устал.
Галина вздрогнула, её глаза наполнились слезами.
— Ты... ты видишь его?
— Он стоит за тобой, — кивнула Злата, глядя в пустое пространство за спиной женщины. — Он смотрит на тебя и... плачет.
Галина обернулась, конечно же, никого не увидев. Она снова посмотрела на Злату, и в её взгляде вспыхнула надежда, жадная и болезненная.
— Спроси его, девочка, ради Бога! Спроси, что случилось!
Маришка хотела было возразить, почувствовав недоброе, но Злата уже закрыла глаза. На этот раз погружение было быстрым и резким. Всё её тело напряглось, будто готовясь к удару. Она не просто сидела — она вся подобралась, как пружина.
— Галя... — вырвалось у неё хриплым, мужским шёпотом. Голос был сорванным, полным невыносимой усталости. — Галя, прости...
Галина ахнула, зажав рот ладонью.
— Лёня! Родной! Что с тобой?
— Не я... — голос Златы прерывался, словно ей мешали говорить. — Не я упал... Меня... меня...
Вдруг её тело дёрнулось. Она сделал резкий движение, будто отшатываясь от кого-то, и вскрикнула — коротко, испуганно.
— Нет! Отстань! Это же наш лес!
— Кто, Лёня? Кто? — закричала Галина, забыв обо всём.
— Он... он споткнулся... — Злата говорила уже своим голосом, но с чужими интонациями, задыхаясь. — Не о камень... о трос... Натянутый трос! Нарочно натянутый!
Она стала хвататься за шею, её лицо стало багровым, глаза вылезали из орбит. Она издавала страшные, хриплые звуки, словно кто-то невидимый душил её.
— Ветка... сухая ветка... хрустнула... перед самым... — её речь стала обрывистой, — ...и он... он засмеялся...
Злата внезапно замерла. Её дыхание выровнялось, но выражение лица стало абсолютно пустым, безжизненным. Когда она снова заговорила, её голос стал другим — плоским, лишённым эмоций, как констатация факта.
— Потом удар. В спину. Топором. Не своим. Чужим. Пахло... пахло дешёвым одеколоном и... и водкой. «Столичная».
Последнее слово повисло в воздухе тяжёлым, зловещим колоколом. Галина стояла, не двигаясь, её лицо было белым как мел.
— «Столичная»... — прошептала она. — Это... это его водка. Компаньона. Они вместе участок делили... Он всегда пил «Столичную»...
Злата открыла глаза. Они были стеклянными, пустыми. Она смотрела на Галину, но не видела её.
— Он говорит... «Прости, что оставил тебя одну. Береги... береги шкатулку. Под половицей. Всё для тебя».
И тут силы оставили её. Она грузно осела на ступеньки, её вырвало — на этот раз не водой, а жёлчью. Она дрожала мелкой, частой дрожью, словно в лихорадке.
Галина не подошла к ней. Она стояла, превратившись в солёный изваяние горя. В её глазах больше не было слёз. Был лед. Была та самая беспощадная ясность, которая приходит после самого страшного.
— Спасибо, — тихо сказала она, больше похоже на проклятие. Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь, не забирая свой узелок. Её фигура медленно растворилась в сумерках.
Бабка Маришка молча подняла узелок. В нём оказались домашние лепёшки и немного сушёных ягод. Плата. Последнее, что могла отдать вдова.
Она отнесла Злату в фургон, уложила, укрыла тёплым одеялом, хотя девочка продолжала биться в ознобе.
— Топор... — бормотала Злата в полубреду. — Он был такой тяжёлый... и холодный...
— Спи, дитя, — гладила её по голове бабка. — Всё прошло.
Но она знала — ничего не прошло. Очередная тень принесла с собой не просто тайну, а умышленное зло. И это зло теперь знало, что тайна раскрыта.
На следующее утро по табору поползли новые слухи. А из села прискакал на мотоцикле паренёк с вестью: Галина, жена лесника, в ту же ночь привела милицию в дом своего покойного мужа. Под половицей они нашли деньги, которые Леонид копил на операцию жене. А потом она привела их к компаньону мужа. Тот, пьяный, во всём сознался. Оказалось, они нашли в лесу небольшую делянку с ценным строевым лесом. Лесник был против незаконной вырубки. И ему «устроили несчастный случай».
Но самое жуткое было в другом. Когда милиция обыскивала дом убийцы, они нашли тот самый топор. И зажигалку с инициалами погибшего лесника. Сувенир. На память.
Злата, слушая это, сидела, прижавшись коленями к подбородку. Она снова видела тот трос. Чувствовала тот удар. И слышала тот самый, пьяный смех.
— Он взял его зажигалку, — прошептала она. — Почему? Зачем?
— Потому что зло бывает мелким и подлым, — ответила бабка. — Оно не всегда громко кричит. Иногда оно тихо крадёт чужие вещи и смеётся в пустую избу.
С этого дня Злата стала бояться леса, видневшегося на горизонте. Каждое дерево теперь казалось ей возможной засадой, каждому шороху ветра слышался скрип натянутого троса. Она поняла, что её дар — это не просто ключ или оружие. Это дверь. И за некоторыми дверьми живут не просто грустные тени. Там живут настоящие монстры. И её дар мог выпускать их на свободу, вселяя в сердца живых. Или, наоборот, запирать в клетке справедливости.
Но цена за это была её собственным покоем. С каждой новой историей её собственный мир становился всё более населённым, шумным и опасным. Она ловила себя на том, что прислушивается не только к голосам призраков, но и к голосам живых, пытаясь угадать, кто из них тоже может пахнуть дешёвым одеколоном и водкой
---
После истории с лесником в таборе воцарилась тягостная тишина. Даже самые алчные из родичей понимали — дар Златы приносил не только деньги, но и смертельные опасности. Бабка Маришка стала настоящей крепостной стеной, отсеивая просителей. Но некоторых не остановить.
Однажды, когда Злата помогала бабке сушить травы, к табору подъехал автомобиль. Не роскошный, как у аристократа, и не потрёпанный, как у следователя. Аккуратный, серый, официальный. Из него вышел мужчина в безупречном костюме, с кейсом в руке. Его лицо было маской профессионального спокойствия, но глаза, холодные и пронзительные, выдавали в нём человека, привыкшего к власти.
Он подошёл, не обращая внимания на любопытные взгляды.
— Бабушка Маришка? Мне нужна ваша помощь. Дело государственной важности.
Маришка фыркнула, не отрываясь от пучков мяты.
— Государство ко мне с проверками ходит, а не за помощью. Говори прямо, кто ты и чего хочешь.
Мужчина слегка улыбнулся, слов на ходу поправляя галстук.
— Я — Кирилл Владимирович. Федеральная налоговая служба. Мы ведём дело о крупном хищении. Бывший начальник одного из департаментов, Виктор Сергеевич Семёнов, перед смертью вывел и спрятал активы на сумму более двадцати миллионов долларов. Деньги исчезли.
— У мёртвого спроси, куда дел, — грубо оборвала его Маришка.
— Именно это я и хочу сделать, — холодно парировал Кирилл Владимирович. — Через вашу внучку. Мы знаем о её уникальных способностях. Государство готово щедро оплатить её услуги.
— Государство щедро платит только пулями, — проворчала бабка, но Злата её перебила.
— Он не один, — тихо сказала девочка, глядя на чиновника. — С ним... тень. Толстый мужчина в дорогом костюме. Он стоит и... и плачет. Он говорит... «Прости, Ирина».
Кирилл Владимирович, этот образец выдержки, побледнел так, что даже губы его побелели. Он сделал шаг назад.
— Что?.. Что ты сказала?
— Он говорит «Прости, Ирина», — повторила Злата, вглядываясь в пустоту. — А ты... ты сжимаешь кулаки. Ты злишься.
Налоговик сглотнул, быстрым движением смахнув со лба выступивший пот. Его маска треснула, обнажив нечто испуганное и личное.
— Это... это невозможно. Никто не знает...
— Значит, будет разговор, — твёрдо сказала Маришка, понимая, что напала на что-то важное. — Заходи.
Войдя в фургон, Кирилл Владимирович казался постаревшим на десять лет. Он поставил кейс на стол, но не открывал его.
— Ирина... — он произнёс это имя с трудом. — Это моё... настоящее имя. Данное при рождении. В детстве меня звали Ириной. Но после... коррекции... об этом не знает никто. Даже в паспорте другая запись.
— А покойник знал? — спросила Маришка.
— Виктор?.. Да... — Кирилл опустил голову. — Мы выросли вместе. Он был... единственным, кто знал меня настоящим. До того, как всё изменилось.
— И что же он тебе должен был простить? — Бабка смотрела на него не отрываясь.
Чиновник замялся, но под её взглядом сдался.
— Мы... мы были больше, чем друзья. В юности. Потом я уехал, сменил жизнь, имя... Мы не общались годы. А когда встретились вновь, он был моим подчинённым. И он... он начал шантажировать меня. Старыми письмами, фотографиями. Требовал закрывать глаза на его махинации.
— И ты закрывал?
— Нет! — резко выкрикнул Кирилл, но тут же понизил голос. — Нет... Я пытался его остановить. Мы поссорились. А через неделю его нашли мёртвым. Инсульт. И все деньги исчезли. И теперь... теперь я под подозрением. Все думают, я с ним в сговоре и просто прикарманил деньги. Моя карьера, моя жизнь... всё висит на волоске.
Он умолк, тяжело дыша. В тесном фургоне было слышно каждое его дыхание.
— Он хочет поговорить с тобой, — тихо сказала Злата. — Он очень хочет.
— Тогда пусть скажет, где деньги! — с отчаянием в голосе воскликнул Кирилл.
Злата закрыла глаза. Погружение было медленным, постепенным. Её черты лица начали меняться, становятся грубее, тяжелее. Когда она заговорила, её голос стал густым, басовитым, с лёгкой хрипотцой.
— Иришка... — прошептала она. И Кирилл Владимирович вздрогнул, словно от удара. — Прости меня, старый друг... Я был подлецом... Я завидовал тебе... твоей силе... твоей смелости...
— Где деньги, Виктор? — жёстко спросил Кирилл, отбросив личные эмоции. — Где ты их спрятал?
— Деньги... — голос Златы-Виктора стал задумчивым. — Они не в банке... не в сейфе... Они в прошлом, Иришка... Там, где мы были счастливы... Помнишь нашу старую дачу? Ту, что сгорела?
— Помню, — сжав зубы, ответил Кирилл.
— Там, под пеплом... недалеко от того места, где стояла наша беседка... я закопал их... в старом советском противогазе... Завернул в целлофан... — Голос стал слабеть, превращаясь в шёпот. — Я хотел всё вернуть... вернуть тебя... вернуть нас... но испугался... Прости...
Злата открыла глаза. Она выглядела растерянной.
— Он ушёл. Он сказал, что ему очень жаль.
Кирилл Владимирович сидел, уставившись в стол. Его лицо было мокрым от слёз, которые он, казалось, и не замечал.
— Противогаз... — пробормотал он. — На даче... Да, мы там в детстве играли в войну... У него был старый противогаз...
Он резко встал, оставив кейс на столе.
— Я... я должен проверить.
Он вышел из фургона, не прощаясь, и уехал с таким же каменным лицом, с каким и приехал, но внутри него, очевидно, бушевала буря.
Прошло три дня. Однажды вечером тот же серый автомобиль снова подъехал к табору. Кирилл Владимирович вышел, но на этот раз его осанка была другой — более расслабленной, но и более уставшей. В руках он держал не кейс, а простой пакет.
Он вошёл в фургон и молча поставил пакет перед Маришкой. Та заглянула внутрь — там лежали пачки денег. Очень много денег.
— Нашёл? — спросила она.
— Нашёл, — кивнул он. — Всё на месте. Всё как он сказал. Противогаз, целлофан... даже наши старые фотографии он туда положил. — Он горько усмехнулся. — Карьера спасена. Подозрения сняты. Я — герой, вернувший государству деньги.
— Но? — чутко спросила Маришка.
— Но я теперь знаю, что мой лучший друг, человек, которого я когда-то... любил... до самого конца оставался жалким, завистливым негодяем. И что я, оказывается, способен на большую подлость, чем думал.
— Какая подлость?
— Когда я держал в руках те фотографии... я не почувствовал ничего, кроме гадливости. И злости. И я понял, что если бы он был жив... я бы, наверное, сам его убил. За всё, что он мне сделал. — Он посмотрел на Злату. — Ты дала мне правду. Но отняла последние хорошие воспоминания. Спасибо. И... прости.
Он развернулся и ушёл. На этот раз навсегда.
Злата сидела, глядя на пакет с деньгами.
— Он теперь будет спать спокойно?
— Нет, — покачала головой бабка. — Он будет спать ещё хуже. Потому что правда не всегда лечит. Иногда она просто показывает тебе, кто ты есть на самом деле. И это бывает больнее, чем любая ложь.
Она убрала деньги, словно это была не награда, а плата за грех.
— Он пришёл за славой и деньгами. А ушёл с пустотой внутри. Таков твой дар, Злата. Он возвращает людям их самих. И не все готовы к такой встрече.
Злата смотрела на дверь, через которую ушёл чиновник. Она снова почувствовала ту же пустоту, что и он. Она была мостом. Но что чувствует мост, когда по нему идут не к свету, а в пропасть? Она не знала ответа. Она знала только, что с каждым новым человеком её собственная душа становится всё тяжелее. И всё более одинокой
Продолжение ниже!
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже
Первую часть можно прочитать по ссылке:
Все части этого рассказа будут в этой папке
Очень просим, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)