Девочка Злата, молодая цыганка живущая в таборе, иногда принимая посетителей открывает им страшные двери в мир их умерших родственников и знакомых...
После истории с Николаем в таборе наступило затишье. Не потому, что не было желающих, а потому, что бабка Маришка намеренно отгоняла всех просителей. Она видела, как истощена Злата, как по ночам та вскрикивает, чувствуя ледяную воду во рту.
— Хватит, — сказала она однажды утром, заваривая травяной чай с горькими кореньями. — Сегодня никого. Пусть души отдохнут от нас, а мы от них.
Но судьба, казалось, решила иначе. К полудню к табору, пыля шинами, подкатил длинный, чёрный автомобиль такой старомодной и дорогой модели, что даже цыгане, видавшие виды, остановились посмотреть. Из машины вышел шофёр в ливрее, а затем — сам хозяин.
Это был пожилой мужчина, лет семидесяти, с гордой осанкой и лицом, испещрённым морщинами, словно старой картой. Он был одет в безупречный костюм-тройку, несмотря на жару, и опирался на трость с серебряным набалдашником. Его взгляд был острым, умным и бездонно печальным.
Он не спрашивал дорогу. Он целенаправленно направился к фургону Маришки, и его трость отбивала по земле чёткий, размеренный стук.
— Бабушка Маришка? — его голос был низким, бархатным, с лёгким аристократическим прононсом. — Меня зовут Георгий Петрович Волынский. Мне сказали, вы можете помочь в... деликатном деле.
Маришка, стоя на ступеньках, окинула его оценивающим взглядом. Она видела не просто богача. Она видела человека, несущего на себе груз целой угасшей династии.
— Деньги у вас есть, барин, — сказала она прямо. — Наймите сыщиков. К чему вам цыганское гадание?
Георгий Петрович горько усмехнулся.
— Сыщики... Они обыскали каждый сантиметр усадьбы. С лазерами, приборами. Бесполезно. Мой брат, Аркадий, был человеком... с фантазией. Он любил тайны. И унёс одну из них с собой в могилу.
— Какую?
— Завещание. Последняя воля. Без неё огромное состояние, коллекции, сама усадьба перейдёт не к тем, кому он хотел. А к тем, кого он презирал. Он говорил, что спрятал его там, где «сердце дома бьётся для тех, кто умеет слушать». — Георгий Петрович сделал паузу, глядя куда-то вдаль. — Я не умею слушать стены. Но мне сказали, у вас есть девочка, которая... слышит голоса.
Маришка нахмурилась. Она хотела отказать. Но в глазах старика была не жадность, не жажда наживы. Была отчаянная попытка исполнить долг перед братом. Сохранить то, что тот любил.
— Она не ищет клады, — предупредила бабка. — Она говорит с душами. Цена высока. И не в деньгах.
— Я заплачу любую цену, — тихо, но твёрдо ответил Георгий Петрович. — Если это последнее, что я могу сделать для Аркадия.
Злату разбудили и вывели на солнце. Она щурилась, глядя на незнакомца. Он был другим. Он не пахнет горем, как Николай, или виной, как Ольга. Он пахнет старыми книгами, полированным деревом и... одиночеством. Таким же глубоким, как у неё.
— Девочка, — Георгий Петрович присел перед ней, и его движения были полны старой, угасшей грации. — Ты можешь... поговорить с моим братом? Спросить, где он спрятал бумаги?
— Я не спрашиваю, — тихо ответила Злата. — Они... говорят, что хотят.
— А он... он захочет говорить?
Злата закрыла глаза на мгновение, прислушиваясь к шепоту ветра. Потом открыла.
— Он уже здесь. Он... он смеётся. Он говорит, что ты всегда был упрямым ослом, Джорджи.
Георгий Петрович замер. Глаза его наполнились слезами. «Джорджи» — так брат называл его только в детстве, пока они не выросли и не стали «Георгий» и «Аркадий».
— Он... здесь?
— Не здесь. Там, в вашем доме. Он говорит... — Злата нахмурилась, ловя невидимую нить. — Он говорит про «зал с оленями». И про «глаз, который всё видит».
Старик побледнел.
— Охотничий зал... Там висят головы оленей. Но мы всё перерыли!
— Не в зале... — Злата повернула голову, словно прислушиваясь к чему-то сбоку. — За ним. В стене. Но не в той, что думаешь ты. Там, где тень от рогов самого старого оленя ложится на пол в полдень... падает на трещину... Он говорит, это не трещина.
Георгий Петрович не двигался, заворожённый.
— Поедем, — вдруг сказала бабка Маришка, принимая решение. — Но мы поедем с тобой. И девочка останется со мной. Никаких чужих стен.
Дорога до усадьбы заняла несколько часов. Злата молча смотрела в окно, чувствуя, как с каждым километром нарастает чужое, но знакомое присутствие. Весёлое, озорное. Аркадий Петрович, казалось, радовался этой поездке.
Усадьба была огромной, старой и немного печальной. Георгий Петрович повёл их через парадные залы, полные портретов суровых предков, в Охотничий зал. Он был таким, как описывала Злата — с дубовыми панелями и головами оленей на стенах.
— Полдень, — прошептала Злата, глядя на солнечный луч, пробивавшийся сквозь высокое окно. — Ждите.
Они ждали. Солнечное пятно медленно ползло по полу. И вот, рога самого большого оленя отбросили длинную, причудливую тень. Один из её «отростков» легла на едва заметную щель между двумя дубовыми досками.
— Здесь, — указала Злата. — Он говорит, надо нажать. Но не ногой. Рукой. С любовью.
Георгий Петрович, дрожащими руками, опустился на колени. Он провёл пальцами по щели, а потом надавил на край доски. Раздался тихий щелчок, и часть паркета размером с небольшую книгу отъехала в сторону, открывая потайное отделение.
Внутри лежала толстая папка с завещанием. И ещё один предмет — маленькая, потрёпанная фотография.
Георгий Петрович вынул папку, его лицо светилось торжеством и грустью. Потом он взял фотографию. На ней был запечатлен его брат, Аркадий, много лет назад. Он сидел на лужайке перед усадьбой и счастливо смеялся, обнимая за плечи мальчика лет десяти. Незнакомого мальчика.
Старик перевернул снимок. Там, угасающими чернилами, была выведена надпись: «Мой грех и моё счастье. 1974 год».
Воздух в зале сгустился. Георгий Петрович смотрел на фотографию, и его лицо стало совершенно безжизненным.
— Грех... — прошептал он. — Какой грех?
— Он... он плачет, — вдруг тихо сказала Злата. Она смотрела в пустой угол зала. — Твой брат. Он говорит... «Прости меня, Джорджи. Я не мог тебе сказать. Я боялся...»
— Не мог сказать что?! — крикнул Георгий Петрович, обращаясь к пустоте. — Аркадий! Что это за мальчик?!
Злата затрясла головой, её глаза наполнились слезами.
— Он не говорит. Он только плачет и повторяет «прости». И... он показывает на тебя. И на мальчика. Он говорит... «Кров. Наша кров».
Георгий Петрович отшатнулся, словно от удара. Он посмотрел на фотографию, потом на портрет своего отца, висевший на стене, потом снова на мальчика. И в его глазах вспыхнуло страшное, невыносимое понимание.
— Сын... — выдавил он. — У него был сын... Внебрачный... И он скрывал это... от отца... от меня...
Он закашлялся, едва не падая. Шофёр бросился его поддерживать.
— Всё... — бормотал старик. — Всё это время... у меня был племянник... И он, наверное, даже не знает... Кто он...
Бабка Маришка молча подошла, взяла папку с завещанием из его ослабевших рук и аккуратно положила её обратно в тайник. Потом она взяла Злату за руку.
— Мы идём, — сказала она твёрдо. — Ты нашёл, что искал. И даже больше. Разбирайся с этим сам.
Георгий Петрович не пытался их остановить. Он сидел на полу в роскошном зале, среди портретов своих предков, и смотрел на фотографию незнакомого мальчика, который был его плотью и кровью. Он нашёл завещание. Но потерял брата таким, каким он его знал. И приобрёл тайну, которая была страшнее любой потери.
В машине, по дороге обратно в табор, Злата спросила:
— Он... он будет искать того мальчика?
— Не знаю, дитя, — устало ответила бабка. — Иногда правда не освобождает. Она запирает в новой клетке. Он хотел найти бумагу. А нашёл чужую жизнь. И теперь он должен решить, что с ней делать.
Злата прижалась лбом к холодному стеклу. Она снова помогла. Она нашла пропажу. Но снова принесла с собой не утешение, а новую боль. Боль от того, что прошлое оказалось не таким, каким его помнишь.
Она поняла, что мёртвые несут с собой не только свои тайны. Они несут с собой правду о живых. И эта правда всегда оказывается острее и опаснее любого ножа.
А в старом охотничьем зале Георгий Петрович Волынский всё так же сидел на полу, сжимая в руке фотографию. И шептал одно и то же имя. Брата. И незнакомого мальчика. И в его шёпоте была не злоба. Было опустошение. И странная, робкая надежда. Ещё одна запутанная нить, которую протянула ему восьмилетняя девочка-цыганка. И он не знал, то ли благодарить её, то ли проклинать
---
В таборе начались первые разговоры. Шёпот, идущий из-за спин, испуганные взгляды, украдкой брошенные на фургон Маришки. Истории про Ольгу, Николая и старика-аристократа обрастали невероятными подробностями. Одни говорили, что Злата — святая, другие — что она договорилась с самой смертью. Но все сходились в одном: её дар был настоящим, страшным и... прибыльным.
Маришка чувствовала напряжение. Она видела, как некоторые из молодых парней смотрят на Злату не как на ребёнка, а как на золотую жилу. А золото, как известно, редко приносит покой.
Однажды вечером, когда солнце уже касалось горизонта, окрашивая степь в багровые тона, к табору подъехал неказистый «Жигулёнок». Из него вышел мужчина в простой, почти бедной одежде. Но была в нём какая-то внутренняя сталь, выправка, которую не скрыть никакой одеждой. Он подошёл к группе цыган, чинивших телегу.
— Бабушку Маришку, — сказал он коротко. Голос был спокойным, но в нём чувствовалась привычка командовать.
— А тебе зачем? — настороженно спросил один из парней.
— Дело. Личное.
Его проводили к фургону. Маришка вышла навстречу, окинув его цепким взглядом. Она сразу поняла — коп. Не из важных начальников, а из тех, что годами бьются над одним делом, пока оно не въедается в кожу, не становится частью тебя.
— Я — Игорь Васильевич, — представился он, не протягивая руки. — Следователь. На пенсии, но... дело одно не даёт покоя. Уже пять лет.
— У ментов свои методы, — холодно сказала Маришка. — К чему цыгане?
Игорь Васильевич усмехнулся, но в его глазах не было веселья.
— Методы не работают. Единственный свидетель — старик, слепой. И он тоже мёртв. Убит в тот же вечер, что и жертва. Заказное убийство. Чистой воды. Но ни мотивов, ни заказчика, ни убийц.
Он помолчал, глядя куда-то поверх головы Маришки, в прошлое.
— Старик жил один в доме напротив. Никого не трогал. Но он что-то услышал. И его убрали. Я вышел на след двух подозреваемых, но ничего не могу доказать. Ни одной зацепки. — Он перевёл на Маришку тяжёлый, уставший взгляд. — Мне сказали, ваша девочка... она может слышать мёртвых. Пусть поговорит со стариком. Может, он что-то расскажет.
— Ты не первый, кто пришёл с горем, — сказала Маришка. — Но ты первый, кто принёс с собой смерть другого человека. Это опасные игры.
— Я знаю, — тихо ответил следователь. — Но если не я, то никто. А они ходят на свободе. И, возможно, убивают снова.
В этот момент из фургона вышла Злата. Она посмотрела на Игоря Васильевича, и её лицо стало напряжённым. Она почувствовала это сразу — запах старой крови, пыли и... мятных леденцов. Странное, несочетаемое сочетание.
— Он не один, — тихо сказала девочка, глядя на пустое пространство за спиной следователя. — С ним двое. Один... он очень напуган. Он всё время трёт свои глаза... он говорит, что ничего не видел.
Игорь Васильевич замер, побледнев.
— Слепой... Степан Ильич... Это он.
— А другой... — Злата поморщилась, отшатнувшись. — Другой злой. Очень злой. Он кричит... требует чего-то.
— Вторая жертва, — прошептал следователь. — Его убили в гараже. Из-за денег, как мы думали.
Маришка понимала, что отступать некуда. Она кивнула.
— Будем говорить. Но не здесь. В поле, под открытым небом. Там меньше... эха.
Они отошли подальше от табора, в высокую степную траву. Села луна, огромная и желтая. Игорь Васильевич сел на землю напротив Златы. В его руке был диктофон.
— Говори с тем, кто напуган, — тихо попросила Маришка Злату. — Со слепым.
Злата закрыла глаза. Её тело сразу же обмякло, голова склонилась набок. Когда она заговорила, её голос стал старческим, дрожащим, полным растерянности.
— Я ничего не видел... клянусь, ничего... я только сидел у окна... слушал радио...
Игорь Васильевич наклонился ближе, включив диктофон.
— Степан Ильич, это следователь Игорь Васильевич. Вы помните меня? Что вы слышали в тот вечер?
— Шум... из гаража напротив... — голос Златы-старика был прерывистым. — Громкая музыка... а потом... крик. Короткий. И потом... тишина. А потом... шаги...
— Чьи шаги, Степан Ильич? Мужские? Женские?
— Двое... двое шли... мимо моего дома... Они смеялись... — Злата затрясла головой. — Я испугался... притворился мёртвым у окна... думал, пройдут...
— Что вы о них можете сказать? Что слышали?
— Они говорили... один говорил, что нужно «замести следы»... что «шеф не любит косяков»... — Лицо Златы исказилось от страха. — А потом... один из них... он остановился... прямо под моим окном...
Злата замолчала, её дыхание участилось.
— Он сказал... «Слепой-то, может, не такой уж и слепой? Уши-то у него есть...» А другой засмеялся... сказал... «Расслабься. От старикана только и пользы, что на похоронах венки считать».
Игорь Васильевич сжал кулаки. Он знал, что произошло дальше. Через час к старику вломились.
— Запах, Степан Ильич, — настойчиво, но мягко продолжал следователь. — Запах запомнили? Духи, сигареты, что-то ещё?
Злата-старик задумалась, её губы беззвучно шевелились.
— Табак... дешёвый, крепкий... и... и... — она внезапно сморщила нос, — ...леденцы... мятные леденцы... Один из них сосал леденец. Когда он говорил... пахло мятой... и бензином... от одежды пахло бензином.
Игорь Васильевич замер. Бензин. Один из его подозреваемых, мелкий уголовник по кличке «Гаечник», работал в авторемонтной мастерской.
— А голоса? — почти беззвучно спросил он. — Голос того, кто с леденцем? Какой он?
— Молодой... хриплый... простуженный... — шептала Злата. — И... и он хромал. Слышно было... как он идёт — шаг, поскрёбывание... шаг, поскрёбывание... Левая нога.
В тишине степной ночи его слова прозвучали как выстрел. Игорь Васильевич медленно поднялся на ноги. Его лицо в лунном свете было каменным.
— Спасибо, Степан Ильич, — тихо сказал он. — Вы помогли. Я обещаю, они ответят.
Злата вышла из транса. Она выглядела измотанной, но не такой разбитой, как после разговора с утонувшей Катей. Эта тень была тихой, напуганной, она не сопротивлялась.
— Он ушёл? — спросила она, имея в виду старика.
— Ушёл, — сказала Маришка. — Спасибо тебе сказал.
Игорь Васильевич стоял, глядя на диктофон в своей руке, словно завороженный.
— Хриплый голос, простуженный... и хромает на левую ногу. Это Сергей «Гаечник» Волков. А его напарник, тот, что говорил «замести следы»... это, скорее всего, его брат. У них мастерская как раз в том районе. И они... они на побегушках у одного очень крупного человека. «Шефа».
Он посмотрел на Злату, и в его глазах было нечто новое. Не благодарность. Не страх. А ужас. Холодный, рациональный ужас человека, который всю жизнь верил только в факты, а теперь столкнулся с чем-то, что ломало все его представления о мире.
— Я... я не знаю, что сказать, — пробормотал он. — Это... невозможно.
— Возможно, — сухо сказала Маришка. — Ты получил, что хотел. Теперь иди и делай своё дело.
Он кивнул, всё ещё находясь под впечатлением. Он сунул руку в карман, достал все деньги, что были при нём, и протянул Маришке. Та взяла, не глядя.
— Девочка... — он обратился к Злате. — Ты... ты всегда их так... видишь?
Злата пожала плечами.
— Они просто есть. Как птицы. Как ветер.
Игорь Васильевич покачал головой, развернулся и пошёл к своей машине. Его шаги были твёрдыми, решительными. У него теперь было не просто подозрение. У него было свидетельство. Пусть и с того света.
Когда машина уехала, Злата спросила:
— Он их поймает?
— Поймает, — уверенно сказала бабка. — Он из тех, кто не отступает. Теперь у него есть ниточка. Он будет тянуть, пока не распутает весь клубок.
— А этот «шеф»... он опасный?
— Очень, — тёмным голосом ответила Маришка. — И теперь ты, дитя моё, стала опасной для него. Потому что ты дала ту самую ниточку.
Она посмотрела на тёмный горизонт, куда скрылась машина следователя.
— Менты принесли свою войну к нашему порогу. И мы теперь в этой войне. Готовься, Злата. Тени, которые придут следом, будут уже не такими безобидными.
Злата посмотрела на луну. Ей снова было страшно. Но теперь это был другой страх. Не перед призраками, а перед живыми людьми. Она поняла, что её дар — это не просто ключ к прошлому. Это оружие. И это оружие только что направили на очень опасных людей.
А в городе, в кабинете следователя на пенсии, Игорь Васильевич переслушивал запись. Голос старика, которого он пять лет пытался услышать. И он знал, что это только начало. Начало конца для двух братьев-убийц. И, возможно, начало большой беды для маленькой цыганской девочки, которая умела слышать мёртвых
Продолжение ниже!
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже
Первую часть можно прочитать по ссылке:
Все части этого рассказа будут в этой папке
Очень просим, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)