— Поздравляю, у вас тройня!
— Трое?.. — муж побледнел. — Анна, давай хотя бы одного... оставим.
Жаркий августовский вечер. Воздух над деревней Малиновкой густой и сладкий, пахнет скошенной травой, пылью и цветущим липовым цветом. На центральной площади, рядом с полуразрушенным Домом культуры, гремит музыка. Раз в году, на престольный праздник, здесь устраивают большую дискотеку, куда съезжается молодежь со всей округи.
Анна стоит у края танцплощадки, прислонившись к теплой кирпичной стене. На ней простое ситцевое платье, единственные туфли-лодочки, которые она бережет для особых случаев, и в косе — белая лента. Ей восемнадцать, и она впервые чувствует себя по-настоящему взрослой. Школьные годы позади, впереди — вся жизнь, пока еще туманная, но такая манящая.
— Анка, чего грустишь? — подруга Таня, раскрасневшаяся и веселая, хватает ее за руку. — Пошли танцевать!
— Не хочу, — Анна улыбается, но не двигается с места. Она любит смотреть на танцующих, на эти вспышки смеха, на залихватские пляски, на девичьи завитые головы. Сама она танцевать не умеет и стесняется.
Ее внимание привлекает группа парней, явно не местных. Городские. Видно по одежде — модные джинсы, рубашки с начесом, дорогие кроссовки. И по поведению — развязному, немного свысока.
— Смотри, какие приезжие, — шепчет Таня. — Говорят, из города, на своей машине. «Жигули» шестерка, видели?
Анка кивает. Она видела машину, когда та, поднимая облако пыли, въезжала в деревню. Теперь она разглядывает того, кто стоит чуть в стороне от своих шумных друзей. Высокий, темноволосый, в светлой рубашке, навыпуск. Он не кричит и не хохочет, а просто наблюдает, и на его лице — легкая, чуть насмешливая улыбка.
Их взгляды встречаются. Анна хочет отвести глаза, но не может. Он смотрит на нее пристально, серьезно. Потом, не спеша, пробирается через толпу к ней.
— Тань, он идет сюда, — панически шепчет Анна.
— Ой! — Таня аж подпрыгивает. — Анка, держись!
Парень останавливается перед ними. Вблизи он кажется еще выше. От него пахнет не деревней и потом, а каким-то городским одеколоном и дымом.
— Можно пригласить на танец? — обращается он прямо к Анне. Голос у него низкий, приятный.
Анна заливается краской и молчит, потеряв дар речи.
— Она стесняется, — выручает подруга. — А тебя как звать?
— Алексей, — он улыбается, и у него появляются ямочки на щеках. — А вас?
— Я Таня, а это Анна.
— Анна, — повторяет он, и имя в его устах звучит как-то по-новому, красиво. — Ну что, Анна, станцуем? Музыка медленная.
Он не ждет ответа, а берет ее за руку. Ладонь у него сухая и теплая. Анна, не помня себя, позволяет увести себя на середину площадки. Музыка и правда медленная, душещипательная, про любовь. Алексей кладет ей руку на талию, другую — держит ее руку. Она не знает, куда девать глаза, куда поставить ноги.
— Расслабься, — тихо говорит он. — Просто слушай музыку.
Она пытается. Ноги подчиняются неохотно, она наступает ему на ноги.
— Простите!
— Ничего, — он смеется. — В первый раз?
— Настоящий... да, — признается она.
Он не отпускает ее до конца танца. Потом ведет к киоску, покупает ей бутылку газировки с сиропом и пачку кукурузных палочек. Они сидят на бревнах, сложенных у околицы, и разговаривают. Вернее, говорит в основном он. Рассказывает, что приехал с друзьями из города, что ему двадцать три, что он работает менеджером в какой-то фирме, что устал от города и захотелось «на природу».
Анна слушает, раскрыв рот. Для нее город — это другая планета. Она там была всего один раз, на экскурсии в девятом классе, и запомнила только шум, толчею и высокие дома, заслоняющие небо.
— А ты? — спрашивает он наконец. — Расскажи о себе.
— Что рассказывать? — она пожимает плечами. — Я тут родилась. Закончила школу. Сейчас дома помогаю. Родители у меня — мать дояркой на ферме, отец — в лесничестве.
— И чего же тут делать? — искренне удивляется он. — Не скучно?
— А что делать? — она смотрит на него с удивлением. — Работа есть. Огород. Скотина. Дела много.
Он смотрит на нее так, будто видит впервые. Глаза у нее, как он замечает, серые, большие и очень честные. Лицо — милое, без городской ухмылки и налета цинизма.
— Знаешь, ты... не такая, как все, — говорит он задумчиво.
— А какие все? — не понимает она.
Он не отвечает, просто улыбается. Они сидят молча, слушая, как вдали затихает музыка и крики пьяных парней. Над головой разгорается Млечный Путь, такой яркий, что его видно даже без луны.
— Мне пора, — наконец поднимается Анна. — Родители забеспокоятся.
— А мы еще увидимся? — быстро спрашивает он.
Она пожимает плечами:
— Вы же уезжаете.
— А если я приеду? В воскресенье?
Сердце у Анны замирает. Приедет? Из города? Ради нее?
— Приезжай, — срывается у нее шепот.
Он провожает ее до калитки ее дома — небольшого, но крепкого, с резными наличниками и палисадником. Мать, Мария Ивановна, уже ждет на крыльце, строгая и настороженная.
— Это кто? — спрашивает она, оглядывая Алексея с ног до головы.
— Мам, это Алексей. Из города.
— Здравствуйте, — вежливо кивает он.
Мария Ивановна что-то хочет сказать, но сдерживается.
— Ну, заходи, ночевать уже пора.
— До воскресенья, — шепчет Алексей Анне на прощание и уходит, насвистывая какую-то городскую песенку.
Анна заходит в дом, и ее тут же окружают вопросы.
— Кто этот пижон? — хмурится отец, Иван. Он сидит за столом, чинит сбрую.
— Алексей. Из города. Приехал на дискотеку.
— И что ему тут надо? — не унимается мать. — Смотреть не на что. Только наших девок смущать.
— Он хороший, — тихо говорит Анна.
— Все они хорошие, пока им что надо, — вздыхает Мария Ивановна. — Ты, дочка, смотри в оба. Городские они ветреные. Поиграется и бросит.
Анна не спорит. Она поднимается в свою комнатушку на втором этаже, раздевается и ложится в кровать. Но уснуть не может. Перед глазами — его улыбка, ямочки на щеках. В ушах — его голос: «До воскресенья».
Она встает, подходит к окну. Деревня спит. Только лай собак да изредка — мычание коровы нарушают тишину. А там, за лесом, в тридцати километрах — город. И в нем — он. Алексей.
Она ложится обратно, зажмуривается и представляет, как в воскресенье он снова приедет. И может быть, ее жизнь, такая предсказуемая и простая, сделает невероятный поворот.
***
Воскресенье. Анна с утра наводит порядок в доме, помогает матери по огороду, но мысли ее далеко. Она то и дело поглядывает на дорогу. Мать замечает это и качает головой.
— Не надейся, дочка. Не приедет он.
Но он приезжает. Ровно в два часа дня та самая «шестерка» появляется на деревенской улице, вызывая переполох среди местных ребятишек. Алексей выходит из машины один, без друзей. В руках у него букет полевых цветов, который он, видимо, сорвал по дороге.
— Здравствуйте, — обращается он к Марии Ивановне, которая вышла на крыльцо, вытирая руки об фартук. — Можно Анну?
Мать смотрит на него, на цветы, и суровость ее лица немного смягчается.
— Анна! — кричит она. — К тебе!
Анна выбегает из дома, запыхавшаяся, в своем лучшем платье. Увидев цветы, она краснеет.
— Это мне?
— Конечно, — он протягивает букет. — Поедем кататься?
Она смотрит на мать с мольбой. Та вздыхает.
— Только к вечеру будь дома. Скот кормить.
Они едут по проселочным дорогам. Алексей показывает ей окрестности с высоты автомобиля. Для него это — развлечение, красивые виды. Для нее — родные места, но впервые она видит их вот так, не пешком и не на велосипеде. Они кажутся ей другими — больше, просторнее.
Он расспрашивает ее о жизни, о деревне, и она, разговорившись, рассказывает о том, как доит коров, как сажает картошку, как зимой ходит на лыжах в школу за три километра. Он слушает, и в его глазах — не насмешка, а искренний интерес.
— Знаешь, — говорит он, когда они останавливаются на берегу речки, — ты удивительная. В городе девушки... они не такие. Все про карьеру, про деньги, про успех. А ты... настоящая.
— А разве в городе ненастоящие? — удивляется она.
Он смеется:
— В городе все носят маски. А ты — нет.
Он берет ее руку. Сердце у Анны заходится. Ни один парень в деревне не вызывал у нее таких чувств. Все они были свои, понятные. А этот — другой. Загадочный. И от этого — еще более притягательный.
— Анна, — говорит он серьезно. — Я хочу с тобой встречаться.
— Но ты же в городе, а я тут...
— Я буду приезжать. Каждые выходные.
Так и начинается их роман. Каждую субботу он приезжает в Малиновку. Они гуляют, разговаривают, иногда он помогает ей по хозяйству — к удивлению и ее родителей, и его самого. Городской парень, а и дров поколоть не боится, и за косу брался, пока не натер мозоли.
Мария Ивановна и Иван постепенно оттаивают. Видят, что парень хоть и городской, а работящий, к Анне относится хорошо. Да и дочка расцветает на глазах.
Но однажды Алексей приезжает не один. С ним — его мать, Светлана Петровна. Женщина лет пятидесяти, с жестким лицом, в дорогом костюме и с сумочкой, которая стоит больше, чем месячный заработок Ивана.
Знакомство проходит напряженно. Светлана Петровна смотрит на скромный дом, на простую еду на столе, на загорелую, без макияжа Анну, и ее лицо выражает брезгливость.
— Итак, — говорит она, когда усаживаются за стол. — Алексей сообщил мне, что вы... встречаетесь.
— Да, — тихо говорит Анна.
— И каковы ваши планы? — ее взгляд буравит Анну.
— Мама, — пытается вмешаться Алексей, но она его останавливает жестом.
— Я спрашиваю у нее.
— Мы... мы любим друг друга, — краснеет Анна.
— Любовь, — Светлана Петровна усмехается. — Милая, любовь — это не то, на чем строят семью. У вас разное образование, разное воспитание, разный круг общения. Что вы будете делать? Он будет жить здесь, в этой... деревне? Или ты поедешь в город? И чем ты там будешь заниматься? У тебя же нет никакой профессии!
— Я научусь! — горячо восклицает Анна. — Я могу работать!
— Кем? Горничной? Официанткой? — Светлана Петровна встает. — Алексей, я не разрешаю этому браку быть. Это кончено. Поехали.
Алексей сидит, опустив голову. Анна смотрит на него с мольбой, но он не поднимает глаз.
— Алексей! — властно повторяет мать.
Он поднимается и, не глядя на Анну, идет к машине.
Анна стоит на крыльце и смотрит, как уезжает машина, увозя ее любовь, ее мечты. Сердце разрывается на части. За ее спиной мать тихо плачет, а отец хмуро молчит.
Кажется, все кончено. Но поздно вечером раздается тихий стук в окно. Анна подходит и видит Алексея.
— Я сбежал, — шепчет он. — Автобусом. Я не могу без тебя, Анна. Мы поженимся. Неважно, что говорит мама.
И в ее разбитом сердце снова загорается надежда.
***
Ночь после отъезда Светланы Петровны была для Анны самой долгой в жизни. Она не спала, прислушиваясь к каждому шороху, надеясь, что Алексей вернется. И он вернулся. Стук в окно прозвучал как божественный гонг.
— Я сбежал, — его лицо в лунном свете было бледным и решительным. — Отвез мать домой и на автобусе назад. Я не могу так, Анна. Я люблю тебя.
Они сидели на крыльце, кутаясь в один плед, и строили планы. Решили — распишутся тихо, без пышной свадьбы. Алексей уговаривал:
— Переезжай ко мне в город. У меня своя квартира, маленькая, но своя. Устроишься на работу, все будет хорошо.
Анна кивала, но внутри все сжималось от страха. Город... Чужой, огромный, незнакомый. Но ради любви она готова была на все.
Утром, когда Алексей уехал — на этот раз на автобусе, чтобы забрать свои вещи и поговорить с матерью, — Анна объявила родителям о своем решении.
— Выхожу замуж. Переезжаю в город.
Мария Ивановна расплакалась:
— Доченька, куда ты? Они тебя там съедят! Эта его мать... Ты ей не нужна!
Отец, Иван, молча курил на крыльце, его обычно спокойное лицо было мрачным.
— Решила — значит решила, — наконец сказал он, тяжело вздыхая. — Только помни, дочка, наш дом всегда открыт для тебя. Если что — возвращайся.
Через неделю они расписались в сельском ЗАГСе. Из гостей были только родители Анны и Татьяна с мужем. Светлана Петровна, естественно, не приехала. Алексей выглядел взволнованным, но счастливым.
— Теперь ты моя жена, — шептал он Анне, когда ставили подписи в документе.
После ЗАГСа скромно отметили в доме Анны. Мария Ивановка накрыла стол — с деревенскими разносолами, домашней наливкой. Было тихо и как-то по-семейному уютно. Но Анна ловила на себе взгляд отца и видела в нем непроходящую тревогу.
— Береги себя, дочка, — сказал он ей, когда провожал до машины. — Город — он другой. Люди там... другие.
Анна кивала, сдерживая слезы. Она уезжала из родного дома, из деревни, где прошло ее детство, где каждый уголок был знаком и любим. Впереди — неизвестность.
***
Переезд в город стал для Анны шоком. Квартира Алексея оказалась маленькой однушкой на пятом этаже панельной хрущевки. После просторного деревенского дома с садом и огородом эти сорок метров квадратных казались ей клеткой.
— Уютно, правда? — Алексей старался быть веселым. — Вот здесь поставим телевизор побольше, тут — книжную полку...
Анна кивала, глотая ком в горле. Из окна открывался вид не на поле и лес, а на такую же серую панельную стену соседнего дома. Воздух пах не цветущей липой и свежим сеном, а выхлопными газами и чужими кухнями.
Первые недели ушли на обустройство быта. Алексей ходил на работу, Анна оставалась одна в четырех стенах. Она пыталась заниматься домом, но в маленькой квартире дел было минимум. Готовить на электрической плите было непривычно после дровяной печи. Продукты в магазине казались безвкусными после деревенских.
Одиночество съедало ее. В деревне она всегда была среди людей — то соседка зайдет, то подруга, то на ферме коллектив. Здесь же она никого не знала. Соседи не здоровались, спеша по своим делам.
Через месяц она решила найти работу. С образованием всего десять классов и без городской профессии вариантов было мало. Устроилась уборщицей в небольшой офис недалеко от дома. Работа была тяжелой — мыть полы, туалеты, выносить мусор. Но она не роптала. Зарплата была небольшой, но своей.
Алексей сначала поддерживал ее:
— Молодец, что не сидишь сложа руки.
Но постепенно его отношение стало меняться. Он, выросший в городе, с высшим образованием, начинал стесняться ее работы. Когда коллеги приглашали его с женой в кафе или кино, он находил отговорки.
— Ты же не умеешь себя вести в таких местах, — как-то раз прорвалось у него. — Ты же из деревни.
Эти слова ранили Анну сильнее всего. Она старалась — училась пользоваться столовыми приборами, запоминала названия блюд в меню, читала книги, чтобы поддержать разговор. Но чувствовала себя не в своей тарелке.
Однажды они пошли в гости к его другу. Жена друга, яркая, ухоженная женщина, работавшая журналисткой, весь вечер говорила о современных художниках, о новых фильмах, о политике. Анна сидела молча, чувствуя себя полной дурой.
— Почему ты ничего не говорила? — упрекнул ее Алексей по дороге домой. — Я же выглядел идиотом с такой немой женой!
— А о чем мне было говорить? — вспылила она впервые. — О том, как теленка поить или сено убирать? Твои друзья этим не интересуются!
— Надо развиваться! Читать! Смотреть не деревенские сериалы, а нормальное кино!
— Я стараюсь! — слезы брызнули из ее глаз. — Но я не могу стать другой за несколько месяцев!
Он отмахнулся и замолчал. С того вечера между ними появилась первая трещина.
***
Примерно через полгода после свадьбы Анна поняла, что беременна. Сначала — тошнота по утрам, потом — задержка. Тест, купленный в аптеке, показал две полоски.
Страх и радость одновременно. Ребенок! Их ребенок! Но как отреагирует Алексей? И главное — его мать?
Она дождалась вечера, накрыла стол, надела свое лучшее платье.
— У нас будет ребенок, — сказала она, когда Алексей пришел с работы.
Он замер с расстегнутой рубашкой в руках. На его лице мелькнуло что-то похожее на испуг.
— Ты уверена?
— Да. Тест положительный.
Он медленно сел на стул.
— Черт... Мама... Что она скажет...
— А какая разница, что она скажет? — обиделась Анна. — Это наш ребенок!
— Ты не понимаешь, — он провел рукой по лицу. — Она и так тебя в грош не ставит. А теперь... ребенок от деревенской...
Анна почувствовала, как сжимается сердце.
— Я твоя жена! А это — твой ребенок!
— Знаю, знаю, — он встал и начал ходить по комнате. — Просто... надо быть готовыми к скандалу.
Скандал не заставил себя ждать. Когда Алексей сообщил новость матери, та примчалась в ту же вечер.
— Беременна? — ее голос звенел от ярости. — От этой... деревенщины? Алексей, ты с ума сошел! Ты разрушил свою жизнь браком, а теперь еще и ребенок!
— Мама, успокойся, — пытался вставить слово Алексей, но она его не слушала.
— Аборт! Немедленно! Пока не поздно!
— Нет! — вскрикнула Анна. Впервые она посмотрела в глаза свекрови без страха. — Я рожу этого ребенка!
Светлана Петровна скривила губы:
— Рожай. Но знай — ни копейки, ни помощи от нас не жди. И Алексею не помогай. Пусть сам справляется с последствиями своей глупости.
Она ушла, хлопнув дверью. Алексей стоял посреди комнаты, бледный и растерянный.
— Видишь, во что ты ввязалась? — тихо сказал он.
Это было последней каплей. Анна расплакалась:
— Ввязалась? Я люблю тебя! Я ношу твоего ребенка! А ты... ты стыдишься меня!
Он не ответил. Просто развернулся и ушел в другую комнату.
***
Беременность протекала тяжело. Токсикоз не отпускал до четвертого месяца. Работать уборщицей становилось все сложнее. Пришлось уволиться.
Алексей работал больше, чтобы компенсировать потерю ее зарплаты, и приходил домой поздно, уставший и раздраженный. Денег не хватало. Кредит за машину, ипотека за квартиру... Анна экономила на всем, даже на еде.
Она звонила родителям, но жаловаться не решалась. Говорила, что все хорошо. Только мать, видимо, чувствовала неладное, спрашивала:
— Может, приедешь к нам? Отдохнешь, воздух деревенский подышишь.
Анна отказывалась. Не хотела показывать, что у нее не ладится.
Однажды, на пятом месяце, она пошла в женскую консультацию становиться на учет. Врач, пожилая женщина с умными глазами, осмотрела ее и спросила:
— Муж с тобой? Поддержка есть?
Анна молча покачала головой.
— А УЗИ делать будете? Пол ребенка узнать?
— Нет, — улыбнулась Анна. — Хотим сюрприз.
Это была их с Алексеем единственная совместная мечта — не узнавать пол ребенка, чтобы в день родов было настоящее чудо.
Но даже эта мечта теперь казалась такой хрупкой. Алексей все реже говорил о ребенке, все чаще — о деньгах, о работе, о том, как тяжело.
Как-то раз, лежа ночью рядом с спящим мужем, Анна положила руку на свой уже заметно округлившийся живот и почувствовала шевеление. Первое, едва заметное.
Слезы навернулись на глаза. Но это были слезы не только горечи, но и надежды. В ней росла новая жизнь. Их ребенок. И ради него она была готова на все. Даже на то, чтобы в одиночку бороться за их счастье.
***
Последние месяцы беременности стали для Анны испытанием на прочность. Алексей практически жил на работе, возвращался за полночь, измотанный и молчаливый. Обещанная «помощь» свекрови, естественно, не поступала. Анна справлялась одна в четырех стенах, чувствуя, как одиночество и страх сжимают ее сердце все туже.
Она пыталась заполнить пустоту общением с ребенком. Говорила с ним, пела колыбельные — те самые, что пела ей в детстве мама. Шевеления становились все активнее, и это было единственным, что напоминало ей — она не одна.
— Малыш, — шептала она, лежа в постели и гладя округлившийся живот. — Мы с тобой справимся. Неважно, что там папа... У нас есть друг друга.
На восьмом месяце живот стал неестественно большим. Даже свободные балахоны, купленные на распродаже, не скрывали его размеров. Ходить было тяжело, ноги отекали, спина болела невыносимо. Врач в консультации хмурилась, измеряя объем.
— Большой живот... Может, многоводие. Или ребенок крупный. Надо бы УЗИ сделать, Анна.
— Нет, — упрямо качала головой Анна. — Сюрприз.
Она держалась за эту идею как за якорь. Единственное светлое воспоминание о начале их любви, когда Алексей, обнимая ее, шептал: «Давай не будем узнавать пол. Пусть в день родов будет настоящее чудо».
Теперь эти слова казались горькой насмешкой. Но отступать она не хотела.
Однажды ночью у нее начались схватки. Слабые, пока еще не регулярные. Она разбудила Алексея.
— Кажется, начинается.
Он вскочил с постели, испуганный и растерянный. В его глазах она прочла не радость, а страх и... раздражение.
— Сейчас? Но у меня завтра важная встреча!
— Ребенку не объяснишь про твои встречи, — с горькой иронией сказала Анна.
Он проворчал что-то под нос, но начал собираться. Пока Анна, стиснув зубы, переживала очередную схватку, он звонил матери.
— Да, рожает... Нет, не знаем, кто... В роддом едем.
Светлана Петровна, судя по громкому голосу в трубке, была не в восторге.
Роды оказались долгими и тяжелыми. Анну положили в предродовую палату. Схватки усиливались, боль становилась невыносимой. Алексей сидел в коридоре, она видела его мрачное лицо в дверной проем. Он не подходил, не держал за руку, не утешал.
— Муж? — спросила акушерка, помогая Анне перевернуться.
Анна молча кивнула, сдерживая слезы.
— Первый ребенок всегда сложно, — женщина пожала плечами. — Мужчины не умеют ждать.
Прошло несколько часов. Врач, делавший осмотр, вдруг замерла с странным выражением лица.
— Интересно... — пробормотала она. — Анна, у нас тут... неожиданность.
— Что? — испуганно прошептала Анна.
— У тебя, похоже, не один ребенок.
Сердце Анны замерло. Не один?
Ее быстро повезли в родзал. Процесс пошел стремительно. И через двадцать минут на свет появилась первая девочка. Крошечная, сморщенная, с густыми темными волосами. Акушерка положила ее Анне на грудь.
— Поздравляю, мамочка. Дочка.
Анна плакала, глядя на это маленькое чудо. Но врач снова склонилась над ней.
— Анна, не расслабляйся. Там еще один.
Второй ребенок родился через пять минут. Еще одна девочка. Более светлая, с голубыми глазами.
— Двойня! — улыбнулась акушерка. — Какая удача!
Но врач снова подняла руку.
— Тише. Я... я чувствую третьего.
В родзале повисла гробовая тишина. Третий? Тройня?
И правда, через несколько минут на свет появился мальчик. Крепкий, громко кричащий, с ямочками на щеках, точь-в-точь как у Алексея.
Анна лежала в изнеможении, не в силах осознать произошедшее. Трое. Трое детей! Две дочки и сын.
— Поздравляю, — врач, сама потрясенная, улыбалась. — У вас тройня. Две девочки и мальчик. Редкое счастье.
Медсестра пошла сообщить новость отцу.
Анна лежала и смотрела на трех крошечных существ, лежавших рядом с ней в специальных кювезах. Усталость была такой, что даже мысли не могли сложиться в голове. Трое... Как? Почему? Они же не делали УЗИ... Они хотели сюрприз...
Дверь в родзал открылась. На пороге стоял Алексей. Лицо его было белым как мел.
— Трое? — его голос дрожал. — Это шутка?
— Нет, — слабо улыбнулась Анна. — Наши дети. Две дочки и сын.
Он медленно подошел, заглянул в кювезы. Его лицо исказилось не радостью, а ужасом.
— Трое... — повторил он, и в его голосе прозвучало отчаяние. — Как мы будем растить троих? Квартира, работа... Мама...
— Мы справимся, — попыталась успокоить его Анна, хотя сама была в панике. — Вместе справимся.
Он резко выпрямился.
— Вместе? — он засмеялся, и смех его был горьким и неприятным. — Ты с ума сошла? На мою зарплату? В однушке? Троих детей?
Он отошел к окну, сжав кулаки. Потом резко обернулся.
— Анна, послушай... — он подошел ближе и понизил голос, хотя в палате кроме них никого не было. — Давай... давай хотя бы одного оставим. А двоих... в детдом отдадим. Самого сильного оставим. Одного то мы потянем. А троих — нет.
Слова повисли в воздухе, тяжелые, нереальные. Анна не сразу поняла их смысл. Потом до нее стало доходить. Отказаться? Отдать? Своих детей, свою кровиночку?
— Что? — прошептала она.
— Ну ты же понимаешь! — его голос сорвался на крик. — У нас нет денег! Нет места! Мама никогда не примет троих! Она меня убьет!
Анна смотрела на него, и постепенно ужас сменялся леденящей яростью. Она только что родила троих детей. Пережила адскую боль. А ее муж, отец этих детей, предлагает ей отказаться от двоих из трёх.
— Убирайся, — тихо сказала она.
— Что?
— Я сказала — убирайся. — ее голос окреп, в нем зазвучали стальные нотки, которых не было никогда раньше. — И не приходи. Никогда.
Он смотрел на нее с изумлением, словно видел впервые.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Эти дети — мои. Только мои. Ты для них больше не существуешь.
Он что-то хотел сказать, но встретил ее взгляд — холодный, полный презрения, — развернулся и вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком.
Анна осталась одна. С тремя новорожденными детьми. В чужом городе. Без денег. Без поддержки.
Она медленно перевела взгляд на детей. Девочка с темными волосами, вторая девочка — светленькая, и мальчик... ее сын. Он смотрел на нее широко раскрытыми синими глазами, словно понимая все.
И в этот момент страх отступил. Его место заняла ярость. Ярость, которая давала силы жить. Бороться.
Она дотянулась до кнопки вызова медсестры.
— Можно мне телефон? — попросила она, когда та вошла. — Мне нужно позвонить домой.
Медсестра, видя ее состояние, кивнула и принесла мобильный.
Анна набрала номер. Трубку сняла мать.
— Мама, — голос Анны дрогнул, но она взяла себя в руки. — Я родила. Троих. Две девочки и мальчик.
На том конце провода наступила тишина.
— Троих? — наконец прошептала Мария Ивановна. — Доченька... Как же так...
— Алексей... — Анна сглотнула ком в горле. — Он предложил... двоих стдать в Дом Малютки. Я его выгнала.
Теперь молчала мать. Потом послышался ее голос, твердый и решительный:
— Держись, дочка. Завтра с утра мы с отцом выезжаем. Забираем тебя и детей домой. Все будет хорошо. Ты не одна.
Анна положила трубку и закрыла глаза. Слезы текли по ее щекам, но это были слезы облегчения. Она не одна. У нее есть дом. Родители, которые не предадут.
Она посмотрела на своих детей. На девочек, которые уже засыпали, и на сына, который все так же смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— Ничего, — прошептала она им. — Я вас не отдам. Никого. Мы будем жить. И будем счастливы. Без него.
Она не знала, как справится. Не знала, что будет завтра. Но знала одно — ради этих трех крошечных существ она перевернет землю. Станет сильной. Станет неуязвимой.
И это знание давало ей силы дышать. Жить. Бороться.
Продолжение готово:
Читайте и другие наши истории:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)