Раннее утро застало Анну в палате, где она не сомкнула глаз. Три пластиковых контейнера-кювеза стояли рядом с кроватью, и в них спали — нет, не спали, а существовали в своем младенческом измерении — три крошечных существа. Две девочки и мальчик. Ее дети. Мысль все еще не укладывалась в голове, отзываясь где-то глубоко внутри смесью священного трепета и животного страха.
Врач-неонатолог, женщина с усталым, но добрым лицом, только что закончила осмотр.
— С детьми все более-менее в порядке, — сказала она, делая пометки в историях. — Девочки чуть слабее, мальчик — богатырь. Но для тройни, да еще и в таких условиях... Они молодцы. И вы — молодец.
Анна кивнула, не в силах вымолвить слова. Условия... Да, условия были далеки от идеальных. Преждевременные роды, недостаток веса у девочек. Но они живы. Они дышат.
— Выпишем дней через десять, — продолжала врач. — Нужно, чтобы окрепли, набрались сил. У вас есть помощь? Муж... — она запнулась, видимо, вспомниная вчерашнюю сцену.
— Муж больше не придет, — тихо, но четко сказала Анна. — За мной приедут родители. Заберут нас домой. В деревню.
Врач смотрела на нее с нескрываемым сочувствием.
— В деревню... С тремя новорожденными... — она покачала головой. — Это будет очень тяжело, Анна. Вы понимаете?
— Понимаю, — Анна сжала руки в кулаки. — Но выбора у меня нет.
Выбора действительно не было. Оставаться в городе одной с тремя младенцами в крошечной квартире, которую они снимали с Алексеем, было равносильно самоубийству. Да и юридически она там уже никто. Квартира была снимаемая, договор — на Алексея.
Мысль о нем вызывала теперь не боль, а холодную, спокойную ярость. Он не звонил, не приезжал. Исчез, как будто его и не было. «Отдадим в детдом...» Эти слова жгли ее изнутри, как раскаленное железо.
Приезд родителей стал для нее глотком свежего воздуха. Они появились в палате на следующее утро — Мария Ивановна, с лицом, осунувшимся от бессонной ночи и переживаний, и Иван, мрачный и молчаливый, но в его глазах читалась непоколебимая решимость.
Увидев внуков, Мария Ивановна расплакалась, но тут же вытерла слезы и принялась за дело. Она разложила на соседней кровати привезенные из дома пеленки, распашонки, крошечные чепчики, связанные ее руками.
— Вот, дочка, все приготовила. Все свое, мягкое, постиранное.
Иван, тем временем, молча смотрел на спящих младенцев. Его грубые, привыкшие к тяжелой работе пальцы осторожно коснулись крошечной ручки одного из детей.
— Крепкие, — хрипло произнес он. — Выживут. Выживем.
Эти простые слова значили для Анны больше, чем любые заверения. Отец никогда не бросал слов на ветер.
Оформление выписки заняло несколько дней. Нужно было получить документы на детей, подписать кучу бумаг. Анна, еще слабая, передвигалась по коридорам роддома, держась за стену. Родители были ее тенью — мать помогала с детьми, отец решал все организационные вопросы.
Медсестры и врачи, наблюдая за этой семьей, помогали кто чем мог — приносили лишние памперсы, питание, давали советы по уходу за недоношенными малышами. Их сочувствие было безмолвным, но ощутимым.
Наконец, день выписки настал. Родители привезли из деревни старенькую, но исправную «Волгу». Иван переоборудовал заднее сиденье, чтобы можно было разместить трех автолюлек.
Процесс погрузки напоминал сложную военную операцию. Анна, закутанная в мамин платок, сидела на заднем сиденье, держа на руках самого маленького ребенка — девочку Катюшу. Двух других — девочку Машеньку и мальчика Ваню — устроили в автокреслах. Мария Ивановна уселась рядом с дочерью, готовая в любой момент подставить плечо.
Поездка до деревни заняла три часа. Три часа тишины, нарушаемой лишь ровным гулом мотора и изредка — кряхтением или плачем одного из детей. Анна смотрела в окно на мелькающие серые городские окраины, сменяющиеся полями и перелесками. С каждым километром дышать становилось легче. Город оставался позади вместе с болью, предательством и страхом.
Когда машина свернула на знакомую, ухабистую дорогу, ведущую в Малиновку, Анна почувствовала, как сжимается горло. Дом. Родной дом. С резными наличниками, палисадником, дымком из трубы.
Новость о ее возвращении с тройней уже облетела всю деревню. У калитки их ждали соседи, родственники, просто любопытные. Когда Иван остановил машину и начал выгружать автолюльки, раздались возгласы удивления и сочувствия.
— Троих! Боже ж ты мой, троих!
— Анка, родимая, как же ты одна-то...
— Да мы поможем! Не пропадешь!
Эти простые, искренние слова согревали душу. Здесь, в деревне, не было места городскому равнодушию. Здесь была община, готовая поддержать своего.
Войдя в дом, Анна остановилась на пороге. Все было так, как она помнила. Чисто вымытые полы, запах свежего хлеба и сушеных трав, икона в красном углу. Только теперь в этой привычной, уютной обстановке стояли три чужих, но таких родных предмета — детские кроватки, собранные отцом на скорую руку из подручных материалов.
Мария Ивановна сразу же принялась обустраивать быт.
— Вот, дочка, твоя комната. Мы тут все подготовили. Пеленальный столик, кроватки. Вода горячая есть, печь истоплена.
Анна медленно опустилась на стул у окна. Усталость накрывала ее с головой. Физическая и моральная. Она смотрела, как мать ловко и без суеты перепеленывает Катюшу, как отец вносит в дом их сумки с детскими вещами, подаренными в роддоме, аптечку.
Первые дни пролетели в каком-то тумане. Режим дня определялся не часами, а потребностями троих младенцев. Кормление, смена подгузников, укачивание — и так по кругу, днем и ночью. Спали урывками, по часу-два. Анна чувствовала себя разбитой, ее тело еще не оправилось от родов, а моральные силы были на исходе.
Но она не была одна. Мария Ивановна взяла на себя большую часть забот по дому и уходу за детьми. Она вставала ночью к плачущим младенцам, готовила еду, стирала горы пеленок. Иван, обычно молчаливый и сдержанный, проявлял неожиданную нежность к внукам. Он сам мастерил им погремушки из дерева, качал на руках, напевая старинные деревенские песни.
Соседи тоже не оставались в стороне. То одна принесет кастрюлю щей, то другая — свежего молока от своей коровы. Кто-то отдавал детские вещи, из которых выросли их собственные дети. Приходила и Таня, ее подруга, теперь уже с двумя своими ребятишками.
— Анка, держись, — говорила она, помогая купать детей. — Все наладится. Видишь, сколько у тебя помощников.
Анна кивала, но внутри все еще бушевала буря. Ночью, когда наконец наступала тишина и все трое детей засыпали, она сидела на кровати и смотрела на их спящие лица. Страх сжимал сердце. Справится ли она? Сможет ли одна поднять троих? Хватит ли сил, здоровья, денег?
Однажды ночью ее накрыло особенно сильно. Она вышла на крыльцо, чтобы подышать воздухом. Стояла поздняя осень, пахло дымом и прелыми листьями. В доме напротив горел свет — там жила большая семья, всегда было шумно и весело. Анна смотрела на этот свет и чувствовала себя такой одинокой, такой потерянной.
Из дома донесся плач. Катюша. Самая слабая из троих. Анна зашла внутрь, взяла дочку на руки. Девочка была легкой, как пушинка. Она успокоилась, почувствовав материнское тепло.
— Ничего, — шептала ей Анна, качая на руках. — Ничего, дочка. Я с тобой. Мы справимся.
И в этот момент, глядя в доверчивые глаза дочери, она поняла — отступать некуда. Позади — пропасть. Впереди — трудная, но единственно возможная дорога. И идти по ней придется ей одной. Ради них. Ради этих трех крошечных существ, которые полностью от нее зависели.
Она вернулась в комнату, уложила Катюшу, поправила одеяльце Машеньке, потрогала лобик Вани. Они спали, беззащитные и прекрасные.
— Я ваша мама, — прошептала она. — И я вас никогда не брошу. Никогда.
Это была не просто фраза. Это была клятва. Клятва, которую она дала себе и своим детям. И впервые за долгое время она почувствовала не страх, а решимость. Тяжелую, как камень, но несокрушимую.
Она легла спать, прислушиваясь к ровному дыханию троих детей. Завтра будет новый день. Новые трудности. Но она будет бороться. Потому что теперь у нее была не просто жизнь. У нее была цель. И звали эту цель — Катя, Маша и Ваня.
***
Зима в тот год выдалась на редкость суровой. Ранние морозы сковали землю, завывала вьюга в печной трубе, и даже стены родного дома, всегда такие надежные, пропускали ледяное дыхание. Для Анны и троих младенцев началось время суровых испытаний.
Будни слились в однообразную, изматывающую череду. Ночь превратилась в продолжение дня. Кормление по графику: сначала Ванек, самый сильный и громкий, потом Машенька, требовательная и капризная, и наконец — тихая Катюша, которую приходилось будить, чтобы та поела. Потом — смена бесчисленных пеленок, стирка, кипячение, сушка у печки. И снова кормление.
Анна существовала в состоянии постоянной усталости. Спала урывками, сидя на стуле, пока один из детей ненадолго затихал. Руки отваливались от тяжести, спина ныла не переставая. Лицо осунулось, под глазами залегли темные тени.
Мария Ивановна, несмотря на свой возраст, была ее правой рукой. Она варила каши, поила дочку травяными чаями для лактации, брала на себя ночные дежурства. Но видела, что Анна тает на глазах.
— Доченька, ты бы прилегла, — уговаривала она, видя, как та едва держится на ногах.
— Не могу, мам, — Анна мотала головой, укачивая на руках одновременно двоих. — Ванька опять температурит, а Катюша не берет грудь...
Здоровье детей стало главной тревогой. Недоношенные, ослабленные, они цепляли одну инфекцию за другой. Первым серьезным испытанием стала пневмония у Вани. У мальчика поднялась высокая температура, он задыхался, его маленькое тело сотрясал жуткий, лающий кашель.
Вызов сельского фельдшера, сурового мужчину с чемоданчиком, полным простых, но эффективных средств, стал моментом истины.
— В больницу надо, Анна, — покачал головой фельдшер, послушав легкие. — Антибиотики нужны, капельницы. Здесь не справиться.
— В больницу? — у Анны подкосились ноги. — А как? У меня трое! Две девочки тоже с соплями...
Мария Ивановна, недолго думая, начала собирать вещи.
— Иван! — крикнула она мужу. — Заправляй машину! Едем в райцентр!
Поездка в районную больницу с одним больным ребенком, пока двое других оставались с отцом, стала для Анны новым кошмаром. Ваню положили в инфекционное отделение. Видеть, как ему ставят капельницу в крошечную ручку, как он слабо плачет, было невыносимо. Она не отходила от его кроватки сутки, пока медсестра силой не заставила ее выпить чаю.
— Сами сляжете, мамаша, — строго сказала медсестра. — Тогда кто за детьми будет?
Осознание своей уязвимости и ответственности било с новой силой. Она была одна. Одна на троих. Если она сляжет — конец всем.
Ваня поправлялся медленно. Неделя в больнице показалась вечностью. Возвращение домой было горьким — Машенька и Катюша, оставшиеся без материнского молока, перешли на смеси, к которым привыкали с трудом. Денег, и без того скудных, уходило уйма на лекарства и детское питание.
Иван, обычно молчаливый, видя мучения дочери, как-то вечером положил на стол перед ней пачку денег.
— Это что, папа? — уставше спросила Анна.
— Продал барана, — коротко бросил он. — Бери. Детям нужно.
Анна хотела отказаться, знала, как родители нуждаются сами, но сжала купюры в руке. Гордость была роскошью, которую она не могла себе позволить.
Именно тогда она начала задумываться о заработке. Сидеть на шее у стареющих родителей, которые и так отдавали ей последнее, было невозможно. Но что она могла делать? С тремя грудными детьми на руках, в деревне, где работы и так не было?
Однажды к ним зашла соседка, тетя Глаша, известная на всю округу мастерица.
— Слышала, ты, Анна, с детками мучаешься, — сказала она, разглядывая пестрые, но качественные одеяльца, связанные Марией Ивановной. — Руки-то у тебя, я смотрю, золотые. У матери переняла.
Анна пожала плечами:
— Вязать-то умею немного. Да кому тут надо?
— А ты попробуй не просто вязать, а с душой, — подмигнула тетя Глаша. — Нынче городские модницы за эксклюзив платить готовы. Вот, глянь.
Она показала на своем телефоне фотографии — стильные свитера, пледы, игрушки ручной работы. Цены заставляли глаза лезть на лоб.
— И это кто-то покупает? — недоверчиво спросила Анна.
— Еще как! Через интернет продается. У моей внучки в городе магазинчик такой. Давай, свяжешь что-нибудь, я ей передам. Если понравится — заказы пойдут.
Идея казалась безумной. Какое вязание, когда едва сил хватает на детей? Но отчаянное положение заставляло цепляться за любую соломинку.
В тот же вечер, уложив детей, Анна достала из маминого сундука старые запасы пряжи. Руки помнили движения, которым учила ее мать еще в детстве. Она начала вязать маленькие пинетки. Простые, но с затейливым узором. Работа успокаивала, монотонные движения убаюкивали тревожные мысли.
Через неделю тетя Глаша забрала несколько готовых пар и уехала в город. Анна не особо надеялась на успех. Поэтому, когда через три дня соседка вернулась с деньгами и новым заказом, это стало настоящим чудом.
— Говорят, у тебя рука легкая! — радостно сообщила тетя Глаша. — Пинетки разобрали! Заказывают еще. И шапочки вот такие, смотри.
Это были первые заработанные ею самой деньги. Небольшие, но свои. Анна плакала, разглядывая купюры. Это был не просто доход. Это был лучик надежды. Знак, что она может что-то делать. Может обеспечивать своих детей.
С этого дня ее жизнь обрела новый ритм. Ночные бдения у кроваток детей теперь совмещались с вязанием. Она училась новым узорам по видео в интернете, которые смотрела на подаренном кем-то старом телефоне. Экспериментировала с цветами, с формами.
Работа спасала ее не только финансово, но и морально. В ней просыпалась не только мать, но и личность. Женщина, способная творить, зарабатывать, быть полезной.
Конечно, трудности не исчезли. Дети продолжали болеть, денег катастрофически не хватало, а усталость стала ее вечной спутницей. Но теперь у нее была цель. Маленький, но собственный бизнес, который давал ей уверенность в завтрашнем дне.
Как-то раз, укачивая Ваню, она напевала ему колыбельную. И вдруг поймала себя на том, что поет не только для него. Она поет для себя. И в песне этой — не только грусть и усталость, но и надежда. Твердая, как камень, надежда на то, что они справятся. Все вместе. Она и ее трое малышей.
***
Прошел год. Для Анны он слился в одно сплошное, изматывающее полотно из бессонных ночей, детских болезней, бесконечной стирки и вязания при тусклом свете ночника. Но ее дети — Катя, Маша и Ваня — не просто выжили. Они росли.
Первый год стал для Анны временем суровых уроков и тяжелого труда. Ее маленький бизнес по вязанию детских вещей медленно, но верно набирал обороты. Тетя Глаша оказалась прозорливой — спрос на эксклюзивные вещи для детей действительно был. Анна научилась вязать не только пинетки и шапочки, но и крошечные костюмчики, пледы с затейливыми узорами, игрушки.
Деньги, которые она зарабатывала, были каплей в море потребностей троих растущих детей, но эта капля давала ей нечто более важное — чувство собственного достоинства. Она могла сама купить детям фрукты, новую одежду, хорошие подгузники. Она не была обузой для родителей.
Мария Ивановна и Иван видели, как меняется их дочь. Из сломленной, испуганной девушки она превращалась в сильную, целеустремленную женщину. Усталость не уходила с ее лица, но в глазах появился стальной блеск — блеск борца.
Лето, наступившее после первой, самой страшной зимы, принесло новые заботы, но и новые радости. Дети, окрепшие на деревенском воздухе и парном молоке, начали проявлять характер.
Ваня, первый и самый крепкий, оказался настоящим сорванцом. Он раньше всех начал переворачиваться, ползать, а в десять месяцев сделал первые неуверенные шаги, держась за край дивана. Его смех, громкий и заразительный, наполнял весь дом.
Машенька, названная в честь бабушки, была его полной противоположностью — спокойная, вдумчивая, она могла подолгу сидеть в манеже, разглядывая игрушки. Но если что-то было не по ее, ее крик мог перекрыть даже Ванин рев.
Катюша, самая маленькая и хрупкая, оставалась тихой и болезненной. Она позже всех начала держать головку, садиться, ее часто мучили простуды. Анна проводила ночи у ее кроватки, прислушиваясь к хриплому дыханию, замеряя температуру. Любовь к Кате была особой — трепетной, полной страха и бесконечной нежности.
Именно Катя стала причиной нового витка тревог. В жаркий июльский день у девочки снова поднялась температура. Вызванный фельдшер развел руками:
— Анемия, слабый иммунитет. Надо обследовать в городе, у специалистов. Нужны хорошие лекарства, процедуры.
Слово «город» заставило Анну содрогнуться. Город... Там осталась ее разбитая жизнь, предательство Алексея. Но теперь город стал не символом боли, а местом, где можно получить помощь для дочери.
— Поеду, — твердо сказала она родителям. — Откладывала немного денег. Хватит на первое обследование.
Поездка в областной центр с одной Катей, пока Маша и Ваня оставались с бабушкой и дедушкой, стала для Анны новым испытанием. Город встретил ее тем же шумом, суетой и равнодушием. В многолюдной поликлинике она чувствовала себя потерянной и одинокой, прижимая к груди плачущую Катюшу.
Очередь к детскому гематологу растянулась на несколько часов. Анна сидела на жесткой скамейке, укачивая дочь, и ловила на себе взгляды других матерей. В их глазах она читала то же — усталость, тревогу, надежду.
Когда наконец зашла в кабинет, молодая женщина-врач внимательно изучила историю болезни Кати.
— Тройня? — уточнила она, поднимая глаза на Анну. — И вы одна? Отец не помогает?
— Отца нет, — коротко ответила Анна.
Врач что-то поняла по ее тону и кивнула.
— Ясно. Смотрите, ситуация серьезная, но поправимая. Нужен хороший уход, питание, препараты железа, возможно, курс уколов. Но все это стоит денег.
— Я заплачу, — сказала Анна, хотя сердце у нее сжалось от страха. Накопленных денег хватило бы только на первичное обследование и самые необходимые лекарства.
Врач выписала длинный список и дала направление на анализы. Выйдя из кабинета, Анна прислонилась к стене, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Где взять деньги? Взять в долг у родителей? Они и так отдают последнее. Продать что-то? Продавать было нечего.
В отчаянии она позвонила тете Глаше, единственному человеку, который мог понять ее деловые проблемы.
— Денег нужно? — переспросила та. — А ты, Анна, не думала о том, чтобы расширить свое дело?
— Какое расширение? — устало спросила Анна. — Еле успеваю вязать на заказы.
— А ты не одна вяжешь! — воскликнула тетя Глаша. — У нас в деревне руки золотые у многих бабуль сидят без дела. Организуй их! Бери заказы побольше, распределяй, качество контролируй, а разницу клади себе. Бизнес, одним словом!
Идея показалась Анне безумной. Она? Бизнес? Деревенская девчонка с тремя детьми? Но отчаяние и необходимость заставили думать.
Вернувшись домой с Катей и целым ворохом рецептов, она собрала семейный совет. Родители выслушали ее молча.
— Рискованно, — первым нарушил молчание Иван. — Деньги вперед отдавать придется, на пряжу, на авансы бабкам. А если не купят?
— Купят, — уверенно сказала Мария Ивановна. — У Анны руки золотые, и глаз острый. Я помогу. Я знаю, кто у нас в деревне что умеет.
Решение было принято. Анна отдала все свои накопления на закупку первой партии качественной пряжи. Мария Ивановна обошла несколько односельчанок — бывших ткачих, вязальщиц, вышивальщиц, чье мастерство пылилось без дела. Идея заработать, не выходя из дома, да еще и за любимым делом, многим пришлась по душе.
Так родилась маленькая артель. Анна стала ее сердцем и мозгом. Она находила заказы через тетю Глашину внучку, закупала материалы, раздавала работу, контролировала качество, упаковывала и отправляла готовые изделия. Все это — в перерывах между кормлением, пеленанием и укачиванием троих детей.
Первые месяцы были адскими. Приходилось учиться вести учет, договариваться с почтой, решать конфликты между мастерицами. Несколько раз она была на грани провала — то заказчик передумал, то пряжа пришла не того качества. Но она училась на своих ошибках.
И постепенно, очень медленно, дело пошло. Денег стало хватать не только на лекарства для Кати, но и на хорошее питание для всех детей, на новую одежду, на игрушки. Анна даже смогла нанять помощницу — молодую девушку из соседней деревни, которая приходила на несколько часов в день, чтобы помочь с детьми и по дому.
Однажды летним вечером, когда дети, накормленные и чистые, играли в манеже на веранде, Анна сидела на крыльце с папкой заказов. Она подсчитывала прибыль за месяц и не могла поверить своим глазам. Сумма была втрое больше, чем ее бывшая зарплата уборщицы.
Мария Ивановна вышла к ней, вытирая руки о фартук.
— Ну что, директор, как успехи? — в ее голосе звучала гордость.
Анна подняла на мать сияющие глаза.
— Мам, мы можем поставить в доме настоящий санузел. С горячей водой. И стиральную машину-автомат.
Мария Ивановна ахнула:
— Доченька, да это же целое состояние!
— Мы его заработали, — твердо сказала Анна. — Мы с тобой. И папа. И все, кто нам помогает. Мы заслужили нормальную жизнь.
В тот вечер, укладывая детей, она смотрела на их спящие лица — румяного Ваню, сосредоточенную Машеньку, бледную, но спокойную Катю. Они были чистыми, сытыми, ухоженными. И это было ее достижением. Ее победой.
Она вышла на крыльцо. В деревне зажигались огни. Откуда-то доносился смех, лай собак, мычание коров. Это была ее жизнь. Не та, о которой она мечтала когда-то с Алексеем, а другая — трудная, но настоящая. Построенная ее собственными руками.
Где-то там, в городе, жил человек, который когда-то предложил ей отказаться от одного из этих детей. И глядя на звездное небо, Анна впервые подумала о нем без боли и ненависти. Только с легкой грустью. Он отказался от самого большого счастья в жизни. От возможности видеть, как растут эти три удивительных маленьких человека. И в этом была его потеря. Не ее.
Она глубоко вздохнула и вернулась в дом. Завтра будет новый трудный день. Новые заказы, новые проблемы. Но теперь она знала — она со всем справится. Потому что за ее спиной была не только ее собственная сила, но и сила всей деревни, сплотившейся вокруг нее и ее детей. И это было сильнее любого одиночества.
***
Прошло два года. Дети подрастали, превращаясь из беспомощных младенцев в озорных, любознательных малышей. Ваня, настоящий бутуз с ямочками на щеках, был заводилой во всех шалостях. Машенька, серьезная и вдумчивая, уже пыталась помогать бабушке по дому. А Катюша, хоть и оставалась хрупкой, догоняла брата и сестру — ее здоровье значительно улучшилось благодаря лечению и заботе.
Дело Анны, которое начиналось как отчаянная попытка выжить, превратилось в небольшой, но стабильный бизнес. Ее артель «Малиновские узоры» объединяла уже пятнадцать мастериц из трех соседних деревень. Они вязали не только детские вещи, но и взрослые свитера, пледы, аксессуары. А недавно получили первый крупный заказ из московского бутика.
Анна изменилась. Из забитой, испуганной девушки она превратилась в уверенную в себе женщину. Лицо ее, хоть и хранило следы усталости, светилось внутренней силой. Она научилась вести переговоры, отстаивать свои интересы, управлять людьми. Деревня, которая сначала смотрела на нее с жалостью, теперь относилась с уважением.
Однажды в конце августа Анне нужно было съездить в райцентр — подписать документы на новый крупный заказ и закупить партию пряжи. Дети оставались с бабушкой и дедушкой.
— Мам, привези мне красную пряжу! — попросила Машенька, которая уже проявляла интерес к рукоделию.
— И мне машинку! — добавил Ваня.
Катя молча обняла маму за ногу — ее просьба была понятна и без слов.
Анна улыбнулась, целуя каждого. Эти моменты были для нее самым большим счастьем.
Поездка в райцентр прошла как обычно — деловые встречи, закупки, беготня по инстанциям. К концу дня, уставшая, но довольная результатами, Анна зашла в небольшое кафе выпить кофе перед долгой дорогой домой.
Она сидела у окна, смотрела на проходящих людей и наслаждалась редкими минутами одиночества. И вдруг... ее взгляд зацепился за знакомую фигуру на противоположной стороне улицы.
Сердце на мгновение остановилось. Алексей.
Он стоял, разговаривая по телефону, и выглядел... не так, как она помнила. Похудевший, чуть ссутулившийся, в простой одежде. На его лице — усталые, резкие черты. Исчезла та самая уверенность, которая когда-то так привлекала ее.
Анна замерла, не в силах отвести взгляд. Она думала, что при встрече с ним ее охватит ненависть или, наоборот, старая боль. Но нет. Она чувствовала... пустоту. И легкое любопытство.
Он закончил разговор, поднял голову и... увидел ее через стекло. Его лицо исказилось от изумления. Он замер на месте, не решаясь подойти.
Анна спокойно допила кофе, собрала свои вещи и вышла из кафе. Она собиралась просто пройти мимо, но он перегородил ей дорогу.
— Анна... — его голос дрогнул. — Это... ты?
— Да, Алексей, это я, — она смотрела на него спокойно, почти отстраненно.
— Ты... хорошо выглядишь, — пробормотал он, смущенно оглядывая ее. Анна была одета просто, но со вкусом — в качественную шерстяную куртку, связанную ее же мастерицами, в добротные джинсы. Она выглядела... состоявшейся.
— Спасибо, — вежливо ответила она. — Как дела?
Вопрос, казалось, поставил его в тупик.
— Да так... — он отвел взгляд. — Работаю. Живу.
Она кивнула. Пауза затягивалась.
— А дети? — наконец выдавил он, не глядя на нее.
— Растут, — коротко ответила Анна. — Все трое. Здоровы.
Он сглотнул, и на его лице мелькнуло что-то похожее на боль.
— Я... я слышал, ты бизнесом занимаешься. В деревне.
— Да. Вяжем. Продаем.
— Молодец, — он прошептал. — Я... я всегда знал, что ты сильная.
Эти слова прозвучали так нелепо, что Анна чуть не рассмеялась ему в лицо. Он «знал»? Тот, кто предложил отказаться от собственного ребенка?
— Мне пора, — сказала она, делая шаг вперед.
— Подожди! — он снова преградил ей путь. — Анна, я... я знаю, что был сволочью. Ты не представляешь, как я себя виню...
— Алексей, — она посмотрела ему прямо в глаза, и ее взгляд был холодным и чистым, как зимнее небо. — Это было давно. Я не держу зла. Но и разговаривать нам не о чем.
— Но дети... — он попытался взять ее за руку, но она отстранилась. — Они же мои тоже! Я могу... я хочу помогать.
Теперь она действительно рассмеялась. Коротко, беззвучно.
— Помогать? Сейчас? Когда самый трудный период позади? Когда я сама встала на ноги? Спасибо, не надо.
— Я исправился! — в его голосе зазвучали нотки отчаяния. — Мама... она все контролировала, ты же понимаешь! А потом... потом она разорилась. Фирма прогорела. Мы потеряли все. И я остался один. Совсем один.
Анна слушала его и чувствовала не торжество, а легкую грусть. Вот он — человек, который когда-то казался ей воплощением успеха и городской уверенности. А теперь — сломленный, одинокий, просящий о прощении.
— Мне жаль, что у тебя так сложилось, — искренне сказала она. — Но твой путь — твой. Мой — мой. И они не должны пересекаться.
— Хотя бы дай посмотреть на них! — взмолился он. — Один раз! Я ведь их ни разу не видел... не видел сознательно.
В его глазах стояли слезы. И в этот момент Анна увидела не подлеца, предавшего ее в роддоме, а напуганного, одинокого человека, осознавшего всю глубину своей ошибки.
Она вздохнула. Ненависть выгорела в ней давно, оставив после себя лишь пепел. А материнское сердце, знающее, как детям нужен отец, дрогнуло.
— Хорошо, — неожиданно для себя сказала она. — Можешь приехать. В воскресенье. Но только как гость. И ни на что не надейся.
Лицо его просияло.
— Спасибо! Огромное спасибо! Я приеду!
Она кивнула и, не прощаясь, пошла к своей машине. Руки дрожали, когда она вставляла ключ в замок зажигания. Что она наделала? Зачем согласилась? Неужели снова впустит этого человека в свою жизнь?
Но глубоко внутри она понимала — она не та беззащитная девушка, которой была раньше. Она — хозяйка своей жизни. И ее решение — не слабость, а проявление силы. Силы, которая позволяет быть милосердной, не боясь быть сломленной.
Дорога домой показалась ей бесконечной. Мысли путались. Она вспоминала его лицо — уставшее, постаревшее. Вспоминала его слова о разорении. И странным образом... жалела его.
Дома ее ждал привычный хаос. Ваня и Маша с визгом носились по двору, Катя сидела на крыльце и что-то рассказывала дедушке. Увидев маму, они с криком «Мама!» бросились к ней.
Обнимая своих детей, чувствуя их теплое, живое дыхание, Анна поняла — что бы ни случилось, ее мир крепок. Он построен на любви, труде и верности. И никакой Алексей не сможет его разрушить.
Вечером, уложив детей, она рассказала родителям о встрече.
— Приедет? — нахмурился Иван. — Зачем ты его позвала, дочка? Опять слезы будут?
— Нет, папа, — уверенно сказала Анна. — Слез не будет. Я просто хочу... поставить точку. И maybe... дать детям шанс узнать своего отца. Не как предателя, а как человека, который осознал свою ошибку.
Мария Ивановна внимательно смотрела на дочь.
— Ты выросла, Анна. По-настоящему выросла.
— Просто я поняла, — устало улыбнулась Анна, — что носить в себе злобу — все равно что пить яд в надежде, что отравится другой.
Она вышла на крыльцо. Ночь была тихой и звездной. Где-то там ехал человек, когда-то бывший ее мужем. Человек, сломленный жизнью. И она, та, кого он сломал когда-то, теперь была сильнее его.
В этом была странная, горькая справедливость. И, как ни парадоксально, именно это давало ей силы быть великодушной. Потому что когда ты силен, ты можешь себе позволить не мстить. Ты можешь позволить себе простить.
Воскресенье должно было стать испытанием. Но Анна была к нему готова. Она знала — что бы ни случилось, ее дом, ее семья, ее жизнь — нерушимы. Потому что построены они были ее собственными руками. И это было главной победой.
***
Воскресное утро выдалось на удивление ясным и теплым. Золотистый свет заливал деревенскую улицу, на траве блестела роса, а воздух был наполнен ароматами цветущих садов и свежескошенной травы. Но в доме Анны царило напряженное спокойствие, словно перед грозой.
Анна с утра была на ногах. Привела в порядок дом, приготовила простой, но вкусный обед — щи из свежей капусты, картошку с мясом, салат из огурцов с грядки. Дети, чувствуя необычную суету, были возбуждены и капризны.
— Мам, а кто приедет? — допытывалась Машенька, самая любознательная.
— Гость, — уклончиво ответила Анна, завязывая Кате бант.
— А какой гость? — не унималась девочка.
— Просто гость, — сказала Анна и, поймав на себе взгляд матери, добавила: — Мужчина.
Мария Ивановна, помогавшая на кухне, тяжело вздохнула:
— И зачем только ты его позвала, дочка. Покой только нарушил.
— Надо, мама, — тихо, но твердо ответила Анна. — Надо поставить точку.
Иван, дед, молча сидел на крыльце и точил нож. Его молчание было красноречивее любых слов.
Ровно в одиннадцать, как и было условлено, на улице послышался звук мотора. Не привычный гул старой «Волги» Ивана, а более глухой, городской. Дети бросились к окну.
— Машина! — прокричал Ваня. — Большая!
Анна подошла к окну. У калитки стоял невзрачный седан, из которого вышел Алексей. Он был одет в простые джинсы и рубашку, в руках держал три ярких пакета — видимо, подарки для детей. Он нервно поправил воротник и медленно направился к дому.
Анна глубоко вздохнула, расправила плечи и вышла на крыльцо. Она была готова.
— Здравствуй, Алексей.
— Здравствуй, Анна, — он остановился у ступенек, не решаясь подняться. — Спасибо, что разрешил приехать.
— Проходи.
Он вошел в дом, робко оглядываясь. Дети столпились в дверях гостиной, с любопытством разглядывая незнакомца. Ваня, самый смелый, выступил вперед:
— А ты кто?
Алексей замер, глядя на троих малышей. На смуглого крепыша Ванека, на серьезную Машеньку с бантами, на хрупкую Катю, прижавшуюся к маминой юбке. Лицо его дрогнуло, в глазах блеснули слезы.
— Я... — его голос сорвался. — Я ваш... папа.
В доме повисла гробовая тишина. Даже Ваня, обычно такой болтливый, онемел. Дети смотрели на незнакомого мужчину с недоумением. Для них понятие «папа» было абстрактным, как персонаж из сказки.
— Папа? — наконец прошептала Машенька. — А где ты был?
Этот простой, детский вопрос, казалось, пронзил Алексея насквозь. Он опустил голову.
— Я... я был далеко. И очень ошибался.
Анна, наблюдая за этой сценой, чувствовала, как в душе борются противоречивые чувства. Жалость, злорадство, горечь... и какое-то странное, почти материнское сочувствие к этому сломленному человеку.
— Садитесь, — сказала она, нарушая тягостную паузу. — Обед готов.
За столом царило неловкое молчание. Дети, обычно такие шумные, ели молча, украдкой поглядывая на «папу». Алексей пытался завести разговор, но его попытки разбивались о стену настороженности.
— У вас... замечательный дом, — пробормотал он, оглядывая уютную, чистую горницу.
— Спасибо, — сухо ответила Анна.
После обеда Иван пригласил Алексея во двор — «показать хозяйство». Анна осталась с детьми и матерью.
— Ну и как? — спросила Мария Ивановна, когда мужчины вышли.
— Пока не знаю, мама, — честно призналась Анна. — Жалко его. Но доверия нет.
Тем временем во дворе Иван молча показывал Алексею огород, сарай, пасеку. Алексей слушал, кивал, но было видно — его мысли далеко.
— Тяжело ей было, — вдруг сказал Иван, останавливаясь у колодца. — Первый год... я думал, не выдержит. Дети болели, денег не было... А она вязала. Ночями вязала, пока дети спят.
Алексей смотрел на старика, и на его лице было написано такое страдание, что даже суровый Иван смягчился.
— Я... я не знал, — прошептал Алексей. — Я думал...
— Ты не думал, — резко перебил его Иван. — Ты испугался. И сбежал. А она осталась. И выстояла.
— Я понимаю, что заслужил вашу ненависть.
— Ненависти нет, — покачал головой Иван. — Жалости нет. Есть уважение к моей дочери. А ты... ты сам сделал свой выбор.
Когда они вернулись в дом, дети уже немного освоились. Ваня, подстрекаемый детским любопытством, подошел к Алексею.
— А ты на какой машине приехал? — спросил он.
— На... на обычной, — растерялся Алексей.
— А покажешь?
Алексей с надеждой посмотрел на Анну. Та после паузы кивнула:
— Только ненадолго.
Они вышли во двор. Алексей показал детям машину, разрешил посидеть за рулем. Детские восторженные крики на время развеяли напряженность.
Вечером, когда дети, утомленные впечатлениями, уснули, Анна и Алексей остались одни за столом на кухне. Мария Ивановна и Иван тактично удалились в свою комнату.
— Спасибо, — тихо сказал Алексей. — За сегодня. За то, что дал мне их увидеть.
— Они хорошие дети, — так же тихо ответила Анна.
— Я это вижу, — он провел рукой по лицу. — Анна, я... я хочу помогать. По-настоящему. Не деньгами даже... Хотя и деньгами тоже. Я хочу быть в их жизни.
Анна внимательно смотрела на него. Видела в его глазах искреннее раскаяние. Но доверия не было. Слишком глубоки были раны.
— Алексей, я не против того, чтобы ты общался с детьми. Но... постепенно. И под моим контролем. Я не могу рисковать. Они для меня — все.
— Я понимаю, — он кивнул. — Я заслужил такое отношение. Я готов ждать. Доказывать.
Он помолчал, глядя на свои руки.
— Знаешь, после того как мама разорилась... я многое понял. Все эти годы я жил по ее указке. Учился, где она сказала, работал, где она устроила... И когда все рухнуло, я остался ни с чем. Без работы, без денег... и без тебя.
Анна слушала, и ей снова стало его жаль. Не как мужа, а как человека, который так и не сумел стать взрослым.
— А что сейчас? — спросила она. — Где работаешь?
— Таксистом, — он горько усмехнулся. — Бывший менеджер, а теперь таксист. На своей машине. Ипотеку за квартиру платить нечем, скоро выселят.
Он говорил это без жалости к себе, просто констатируя факты. И в этом была какая-то горькая правда.
— Может, остаться тут? — неожиданно для себя предложила Анна. — В деревне. Работы много. И жилье есть — старый дом на окраине, мы его для артели присматривали. Можно отремонтировать.
Алексей смотрел на нее с изумлением.
— Ты... ты серьезно? После всего, что я сделал?
— Деревня меняет людей, — пожала плечами Анна. — И детям отец нужен. Но, — ее голос стал твердым, — это не значит, что мы снова будем семьей. Ты будешь отцом. И соседом. Не больше.
Он медленно кивнул, и в его глазах блеснула надежда.
— Я согласен. На любых условиях.
***
Прошло полгода. Алексей переехал в деревню. Старый дом, который Анна присмотрела для расширения бизнеса, оказался кстати. Вместе с Иваном они взялись за ремонт. Алексей, городской житель, сначала косил от тяжелой работы, но постепенно втянулся. Деревенский труд, физический, честный, оказался ему по душе.
Он начал с простого — помогал Ивану по хозяйству, потом стал браться за мелкий ремонт у односельчан. Оказалось, у него золотые руки — то, что в городе было ненужным хобби, в деревне стало востребованным.
Дети поначалу относились к нему настороженно. Но Алексей не лез с навязчивой лаской. Он просто был рядом. Помогал с уроками Машеньке, мастерил игрушки Ване, читал сказки Кате. Постепенно лед растаял.
Однажды вечером Ваня, укладываясь спать, спросил у Анны:
— Мам, а папа теперь с нами останется?
— Папа будет жить рядом, — осторожно ответила она.
— А почему не с нами?
Анна не нашлась что ответить. Этот вопрос мучил и ее. Прошлое было похоронено, Алексей изменился, стал надежным, трудолюбивым... Но предательство в роддоме стояло между ними несмываемым пятном.
Как-то раз весной, когда снег уже сошел, а земля только начала прогреваться, Алексей пришел к Анне с необычным предложением.
— Я хочу расширить твой бизнес, — сказал он. — Открыть онлайн-магазин. Настоящий, с профессиональной фотосъемкой, с доставкой по всей стране. Я в этом кое-что понимаю.
Анна сомневалась. Ее маленькая артель приносила стабильный доход, но выход на новый уровень пугал.
— Рискованно, — сказала она. — Вложения нужны.
— Вложения будут моими, — ответил Алексей. — Я накопил. Считай это... искуплением.
Она долго думала, советовалась с родителями. Мария Ивановна была против, Иван хранил молчание. Но в итоге Анна согласилась. Интуиция подсказывала — это шанс.
И она не ошиблась. Алексей оказался талантливым организатором. Он наладил поставки качественной пряжи, организовал профессиональную съемку товаров, запустил рекламу. Через полгода обороты артели выросли втрое. Появились возможности нанимать новых мастериц, платить им достойные деньги.
Однажды летним вечером они сидели на крыльце ее дома, обсуждая новые заказы. Дети играли в саду, их смех доносился с огорода.
— Спасибо тебе, — сказала Анна, глядя на закат. — За все, что ты сделал для артели. Для детей.
— Это я должен благодарить тебя, — тихо ответил Алексей. — Ты дала мне шанс. Не только на искупление, а на... на настоящую жизнь.
Он помолчал, а потом сказал:
— Анна, я знаю, что не заслуживаю прощения. Но я хочу спросить... Есть ли у меня шанс? Не как у отца детей. А как у мужчины. Рядом с тобой.
Анна смотрела на него, и в ее душе не было ни гнева, ни обиды. Была лишь легкая грусть и... понимание. Они оба изменились. Она стала сильнее. Он — человечнее.
— Я не знаю, Алексей, — честно ответила она. — Слишком много боли было. Но... я не исключаю такой возможности. Когда-нибудь. Если ты и правда изменился.
Он кивнул, и в его глазах не было разочарования, лишь тихая надежда.
— Я готов ждать. Столько, сколько понадобится.
***
Прошло еще два года. Дети пошли в школу. Ваня — заводила и хулиган, Машенька — отличница, Катя — тихая, но упорная девочка с тягой к рисованию.
Артель «Малиновские узоры» превратилась в успешное предприятие, известное далеко за пределами области. Они открыли небольшой цех в райцентре, дававший работу десяткам людей.
Алексей так и жил в своем доме на окраине. Он стал неотъемлемой частью жизни Анны и детей. Настоящим отцом, другом, партнером по бизнесу. Но между ним и Анной оставалась невидимая стена.
Все изменилось в день, когда Катя серьезно заболела. Не обычная простуда, а воспаление легких с осложнениями. Девочку положили в больницу в областном центре.
Анна не отходила от ее кроватки сутками. Алексей был рядом — привозил еду, сидел с Ваней и Машей, решал все организационные вопросы. И в одну из тех долгих больничных ночей, когда Катя наконец уснула, а они сидели в холодном больничном коридоре, Анна вдруг поняла — стена рухнула.
Она смотрела на этого мужчину, изможденного бессонницей, но не покинувшего ее в трудную минуту, и чувствовала не старую боль, а что-то новое. Уважение. Доверие. И нежность.
— Знаешь, — тихо сказала она, — когда ты предложил тогда, в роддоме, отказаться от одного из детей... я думала, что никогда не смогу тебя простить.
Он вздрогнул и опустил голову.
— А теперь? — прошептал он.
— А теперь я понимаю — ты был другим человеком. Испуганным, слабым. А люди имеют право на ошибки. И на второй шанс.
Он поднял на нее глаза, полные слез.
— Значит... ты прощаешь меня?
— Я простила тебя давно, — устало улыбнулась она. — Просто сейчас... сейчас я готова пустить тебя в свое сердце. Не как отца моих детей. А как мужчину, которого я... может быть, снова могу полюбить.
Он не сказал ни слова. Просто взял ее руку и крепко сжал. И в этом молчаливом жесте было больше, чем в тысячах слов.
Катя поправилась. Вернувшись домой, они застали детей и родителей за праздничным столом. Мария Ивановна, глядя на них, поняла все без слов и прослезилась. Даже суровый Иван улыбнулся.
Через год они снова расписались. Тихо, без пафоса, в том же сельском ЗАГСе. На этот раз — по любви. На этот раз — навсегда.
Анна стояла на том же крыльце, глядя, как Алексей играет с детьми в саду. Ее жизнь, такая трудная, такая непредсказуемая, обрела наконец гармонию. Она прошла через боль, предательство, отчаяние... и выстояла. Не сломалась. И в итоге обрела не просто семью. Она обрела себя. Сильную, мудрую, способную прощать и любить.
И это был самый главный итог ее пути. Не успех в бизнесе, не победа над обстоятельствами. А умение сохранить сердце открытым, несмотря на все удары судьбы. И найти счастье там, где его, казалось, уже не могло быть.
С первой частью можно ознакомиться по ссылке, если пропустили:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)