Глава 5
Поезд мчался на юг, пронося мимо окна пейзажи, менявшиеся от суровых скал и сизого моря севера к солнечным, песчаным пляжам Адриатики. Но Матильда не видела ни солнца, ни моря. Внутри неё бушевала буря. Гнев на Луку сменился тяжёлым, давящим чувством несправедливости. Она представляла, как подъезжает к дому седовласого старика, красивого, ухоженного, окружённого детьми и внуками, и бросает ему в лицо фотографию Клары. Она жаждала увидеть на его лице раскаяние, ужас, стыд.
Алекс сидел напротив, погружённый в чтение на своём планшете. Он был её якорем в этом море хаотичных эмоций. Его спокойная уверенность не давала ей окончательно сорваться.
«А что, если он откажется с нами говорить?» — спросила она, ломая многочасовое молчание.
Алекс оторвался от экрана. «Тогда мы будем действовать по обстоятельствам. Но, по моему опыту, люди, хранящие тайны всю жизнь, часто жаждут их рассказать. Даже если сами этого не осознают».
Бари встретил их зноем и кричащими красками. Белоснежные стены старых домов, лазурное небо, яркие ставни. Воздух был густым и пряным, пах морем, жареным миндалём и историей. Они сняли комнаты в небольшом отеле в старом городе и, не теряя времени, отправились по адресу, указанному в архивной записи о браке.
Улица оказалась тихой, немощёной, в тени высоких зданий. Нужный им дом был неказистым, трёхэтажным, с облупившейся штукатуркой. Никаких признаков богатства или благополучия. Матильда, сжав в кармане распечатанную фотографию Луки, с трепетом нажала кнопку домофона с табличкой «Росси».
Голос, который ответил, был женским, хриплым от возраста и сигарет. «Кто там?»
Алекс взял инициативу на себя. «Добрый день. Мы ищем синьора Луку Росси. По вопросу о наследстве».
Ложь резанула Матильду по слуху, но она понимала её необходимость. Дверь с гудком открылась.
Поднявшись на третий этаж, они увидели, что дверь в квартиру уже приоткрыта. В проёме стояла невысокая, полная женщина лет семидесяти с короткими седыми волосами и уставшим лицом. Это была Елена Маццони, та самая женщина, на которой Лука женился в 1976-м.
«Наследство?» — скептически выдохнула она, оглядывая их с ног до головы. «От кого? У Луки никого не осталось».
«Можно нам войти?» — мягко попросил Алекс.
Женщина нехотя отступила, впуская их в небольшую, скромно обставленную гостиную. В воздухе витал запах тушёных овощей и лекарств. На диване, подложив под спину подушки, сидел он.
Лука Росси.
Матильда замерла на пороге. Она готовилась увидеть самодовольного старика, пожинающего плоды своей измены. Но человек, сидевший перед ней, был тенью того парня с фотографии. Высокий, но иссохший, с впалыми щеками и прозрачной кожей, через которую проступали кости. Его руки, лежавшие на коленях, были изуродованы артритом. Но самое страшное — его глаза. Они были такими же, как на фотографии — тёмными, глубокими. Но огня в них не было. Только тусклая, безжизненная поволока, устремлённая в пустоту.
«Он... он не понимает, — тихо сказала Елена, глядя на мужа с привычной, измождённой грустью. — Деменция. Уже лет пять. Иногда бывают проблески, но... в основном он там, в своём мире».
Удар был ошеломляющим. Все её планы, все приготовленные обвинения рассыпались в прах. Нельзя было предъявить счёт пустому взгляду. Нельзя было требовать ответов от того, кто сам потерял все вопросы.
«Мы... мы пришли из города, где он жил когда-то, — с трудом выдавила Матильда, чувствуя, как её гнев тает, сменяясь леденящим ужасом. — На севере. Он знал там одну женщину. Клару Марино».
Имя не вызвало никакой реакции ни у Луки, ни у его жены. Елена лишь равнодушно пожала плечами. «У него было много женщин до меня. Он никогда не говорил о прошлом. Мы встретились здесь, в Бари, в семьдесят шестом. Он был... сломанным. Ни семьи, ни денег, ни будущего. Я дала ему и то, и другое, и третье».
«А что случилось в семьдесят пятом? — не удержался Алекс. — Почему он исчез?»
Елена тяжело вздохнула и опустилась в кресло. «Он никогда не рассказывал всего. Только отрывки. Кошмары. Он говорил, что его забрала полиция в Триесте. Держала в участке, избивала. Думали, что он связан с красными бригадами. Потом... потом его выпустили. Но он был уверен, что за ним следят. Что его убьют. Он сказал, что сжёг все свои документы, кроме паспорта, сел на первый попутный грузовик и уехал на юг. Боялся всего: полиции, бывших товарищей, теней на улице. Он был как загнанный зверь, когда мы встретились. Я его выходила. Устроилa на работу в порт. Жизнь постепенно наладилась. Но страх... страх так и не ушёл. А потом пришла эта болезнь и забрала последнее — его воспоминания».
Матильда слушала, и кусок за куском в её сознании складывалась новая, ещё более ужасная картина. Он не сбежал от любви. Он сбежал от страха. От насилия. От системы, которая его сломала. Он не предал Клару. Он пытался выжить. И, возможно, своим молчанием и исчезновением он пытался защитить и её.
Она подошла к Луке и опустилась перед ним на колени. Он не смотрел на неё. Он смотрел куда-то внутрь себя, в тот ноябрьский день 1975 года, который навсегда искалечил его жизнь.
«Лука, — тихо позвала она. — Это... это Матильда. Я знаю Клару».
И тогда случилось чудо. Или проклятие. Его взгляд дрогнул. Медленно, с неимоверным усилием, его глаза сфокусировались на её лице. В их глубине на мгновение мелькнула искра. Узнавания? Боли?
«Cl... Clara?» — прошептал он хриплым, едва слышным голосом.
Сердце Матильды остановилось. «Нет, Лука. Я её племянница».
Он смотрел на неё, и в его глазах что-то боролось — память с забвением. Потом его рука, скрюченная болезнью, дрожа, поднялась и коснулся её щеки. Лёгкое, как прикосновение бабочки, касание.
«Perdonami...» — прошептал он. Прости меня.
Искра погасла. Его рука упала. Взгляд снова стал пустым и отсутствующим. Он снова ушёл в себя, в свой мир, где не было ни Триеста, ни Бари, ни Клары, ни Елены. Только тихий ужас, застывший во времени.
Матильда встала. Слёзы текли по её лицу, но это были не слёзы гнева. Это были слёзы прощения. Прощения ему. Прощения ей. Прощения всем, кого жизнь сломала и разлучила.
Она положила на стол перед Еленой фотографию молодой Клары. «Она ждала его всю жизнь. Она так и не вышла замуж. Она умерла, думая, что он её бросил».
Елена взглянула на фотографию, и в её глазах впервые мелькнуло что-то, кроме усталости — понимание и тихая, горькая жалость. «Бедная дура. Мы все были дурáми. Он — потому что бежал. Она — потому что ждала. Я — потому что верила, что смогу его исцелить». Она протянула фотографию обратно. «Оставь это себе. Мне его жалко достаточно и без этого».
Они вышли на залитую солнцем улицу. Ослепительный свет резал глаза после полумрака квартиры. Матильда стояла, прислонившись к стене, и плакала. Плакала о двух сломанных жизнях, о любви, которую растоптала безжалостная машина истории, о времени, которое ничего не лечит, а только засыпает песком забвения.
Алекс молча стоял рядом, положив руку ей на плечо. Его молчаливая поддержка была крепче любых слов.
«Она так и не узнала правды, — сквозь слёзы говорила Матильда. — Она умерла, считая себя брошенной. А он... он жив, но его нет. Он уже умер, ещё тогда, в семьдесят пятом».
«Теперь знаешь ты, — тихо сказал Алекс. — И теперь ты можешь нести эту правду для неё. Чтобы её память была чистой. Чтобы её любовь не была напрасной. Она любила хорошего человека. Он не предал её. Его сломали».
Матильда подняла на него глаза. Солнце освещало его лицо, и в его глазах она видела не просто сочувствие. Она видела понимание. И что-то ещё... что-то, что зародилось в тишине старого дома на обрыве и проросло здесь, на жарких улицах Бари, среди обломков чужой трагедии.
Она взяла его руку и сжала. Крепко-крепко. Ей больше не нужно было мстить. Ей нужно было жить. Жить и помнить. Помнить о Кларе и Луке, чья любовь оказалась сильнее времени, страха и даже самой смерти. Потому что теперь она, Матильда, была хранителем их истории. И эта история, несмотря на весь её трагизм, была историей о настоящей, чистой и преданной любви.
«Пошли, — сказала она, вытирая слёзы. — Давай поедем домой».
Он улыбнулся ей своей спокойной, тёплой улыбкой. «Да. Пора домой».