— Света, тебе чай принести? — голос свекрови доносился из кухни.
— Нет, спасибо, — отозвалась я, поворачиваясь на бок. Живот уже настолько вырос, что любая поза становилась испытанием.
Восьмой месяц беременности — время, когда каждое движение требует усилий, когда тело перестает быть твоим, а принадлежит маленькому человечку внутри. Я лежала на диване, подложив под спину подушки, и рассматривала последние снимки с УЗИ. Крохотный профиль, сжатые кулачки — наша девочка. Мы уже выбрали имя — Варя.
Телефон Дениса завибрировал на журнальном столике. Я машинально посмотрела на экран: «Жду тебя сегодня. Соскучилась». Незнакомый номер, но сохранен под именем «Лена».
Руки похолодели. Я подняла телефон, перечитала сообщение. Потом еще раз. Слова не меняли смысла.
— Света, может, все-таки чаю? — свекровь заглянула в гостиную. — Ты совсем бледная.
— Я... мне нужно прилечь.
Поднялась с дивана медленно, держась за спинку. В животе шевелилась Варя — спокойно, размеренно. А у меня внутри будто провалилось что-то тяжелое, холодное.
В спальне я села на кровать, все еще сжимая чужой телефон. Денис был на работе, вернется только к вечеру. У меня было время подумать, проанализировать, найти другое объяснение. Но объяснений не находилось.
Я открыла переписку.
«Вчера было здорово».
«Когда увидимся?»
«Не могу перестать думать о тебе».
Даты — последние три месяца. Значит, началось в мае, когда живот только начал округляться. Когда я впервые почувствовала, как дочка толкается. Когда мы выбирали кроватку в магазине, и Денис говорил: «Только лучшее для нашей малышки».
Тошнота накатила волной — не та, беременная, к которой я уже привыкла. Другая. От осознания.
Звук ключа в замке заставил меня вздрогнуть.
— Света? Я пораньше вернулся! — голос Дениса звучал обычно, легко. — Купил тебе клубники, ты же просила...
Он вошел в спальню с пакетом в руке, улыбаясь. Увидел меня с его телефоном — и улыбка застыла.
— Лена? — я показала экран. — Соскучилась?
Денис побледнел. Пакет с клубникой выпал из его рук, ягоды рассыпались по полу.
— Света, это не то, что ты думаешь...
— А что это? — голос удивительно ровный. — Объясни мне, что это, если не то.
Он молчал, глядя на рассыпанную клубнику. Потом провел рукой по лицу.
— Прости.
Одно слово. Даже не попытка оправдаться.
— Как давно?
— Три месяца, — он опустился на край кровати, не глядя на меня. — После корпоратива познакомились. Я не планировал, просто... случилось.
— Случилось, — повторила я. — Три месяца случайно.
— Света, я не хотел тебя ранить...
— Но ранил.
Он наконец посмотрел на меня — и в его глазах было не раскаяние. Раздражение.
— Ты изменилась, — выпалил он. — Стала постоянно уставшей, вечно что-то болит, жалуешься. Я понимаю, беременность тяжело, но... ты стала некрасивой.
Тишина.
Варя толкнулась — сильно, под ребра. Будто защищала.
— Некрасивой, — повторила я тихо. — Я ношу твоего ребенка. Мое тело меняется, чтобы дать жизнь. И я стала некрасивой.
— Ну что ты теперь... я не то имел в виду.
— Что ты имел в виду?
Он встал, начал ходить по комнате.
— Я не могу так больше, понимаешь? Все вертится вокруг беременности, врачей, витаминов. А я? Мне тоже внимание нужно!
Внимание. Ему нужно внимание. Пока я каждую ночь просыпаюсь от изжоги и судорог в ногах. Пока отекаю так, что обувь не налезает. Пока наша дочь растет под сердцем, забирая все силы.
— Уходи, — сказала я.
— Куда уходить?
— Отсюда. Из комнаты. Мне нужно подумать.
— Света, давай обсудим...
— Денис, — я посмотрела ему в глаза, — уходи. Сейчас.
Он вышел, прикрыв дверь. Я осталась одна со своим огромным животом, рассыпанной клубникой на полу и осколками того, что считала семьей.
Слезы пришли позже, ночью. Я лежала, положив руки на живот, и плакала — беззвучно, чтобы не разбудить спящего на диване Дениса. Варя шевелилась, успокаивая, словно понимала.
— Прости, малышка, — шептала я. — Прости, что так получилось.
Но сквозь слезы пробивалось что-то еще. Злость. На него — за предательство. На себя — за то, что не заметила раньше. И четкое понимание: я не могу остаться.
Роды начались на следующей неделе.
Денис метался по роддому, пытался держать меня за руку во время схваток. Я отстранялась. Медсестры переглядывались, но молчали.
— Тужься, Светлана! Еще чуть-чуть! — акушерка наклонилась надо мной.
Боль была нечеловеческая, раскалывающая. Но я собрала всю силу — ради дочки, которая сейчас проходила свой путь в этот мир.
Крик. Такой пронзительный, живой. Варя.
— Девочка! — объявила акушерка, поднимая крошечный сверток. — Три килограмма двести, здоровенькая!
Мне положили ее на грудь. Мокрая, сморщенная, прекрасная. Я смотрела в ее закрытые глазки и чувствовала, как что-то переворачивается внутри. Это было сильнее любой боли, любого предательства.
— Привет, моя Варюша, — прошептала я, целуя ее лобик. — Мы справимся.
Денис стоял в сторонке, бледный.
— Можно мне... подойти?
— Конечно, — сказала акушерка. — Это же ваша дочь.
Он подошел, посмотрел на Варю. На лице мелькнуло что-то похожее на нежность.
— Красивая, — пробормотал он. — Света, я...
— Пожалуйста, выйди, — попросила я. — Мне нужно побыть с ней наедине.
В роддоме я пробыла пять дней. Денис приходил каждый день — с цветами, фруктами, детскими вещами. Пытался разговаривать, извиняться. Я слушала молча, качая Варю.
На третий день он признался, что связь с Леной закончена.
— Я понял, какую ошибку совершил, — говорил он, сидя на краешке больничной кровати. — Прости меня. Дай шанс все исправить.
Я смотрела на него и видела незнакомого человека. Того, кто способен предать, когда ты беззащитна. Кто говорит о твоей некрасивости, пока ты создаешь новую жизнь.
— Знаешь, Денис, — сказала я, укачивая дочку, — мне не нужны твои извинения. Мне нужен был ты, три месяца назад. Когда я просыпалась от того, что живот тянет, и боялась, что с ребенком что-то не так. Когда не могла надеть ботинки, потому что ноги отекли. Когда плакала от усталости и гормонов.
— Но я был рядом!
— Нет. Ты был с Леной. В те моменты, когда я нуждалась в поддержке, ты думал о том, как ей написать.
Он опустил голову.
— Я исправлюсь...
— Не надо. Я не хочу, чтобы моя дочь росла, думая, что такое отношение — норма. Что мужчина может предать, а потом вернуться, потому что "ошибся".
— Света, это же моя дочь тоже!
— И ты сможешь видеть ее, — я посмотрела на него спокойно. — Но мы больше не семья. Мы с Варей едем к моей маме.
Мама встретила нас на пороге с заплаканными глазами и распахнутыми объятиями.
— Доченька моя, — шептала она, обнимая меня одной рукой и заглядывая в одеяльце к Варе другой. — Какая красавица-то! Заходите скорее, я комнату приготовила.
В маминой квартире пахло свежей выпечкой и мятным чаем — запахами моего детства.
— Располагайтесь, я сейчас чайку заварю — мама засуетилась на кухне.
Я опустилась в кресло, прижимая к себе Варю. Дочка посапывала, уткнувшись носиком в мою грудь. И впервые за две недели я почувствовала что-то похожее на покой.
— Света, — мама села напротив, протягивая чашку с дымящимся чаем, — ты такая молодец. Знаешь, я горжусь тобой.
— За что? — устало улыбнулась я. — За то, что не уберегла семью?
— За то, что уберегла себя и ребенка, — твердо сказала мама. — От человека, который не понимает, что такое настоящая любовь и верность.
Я пригубила чай — мятный, сладкий, согревающий.
— Мам, а как ты? После папы... Тебе было страшно оставаться одной с нами?
Мама задумалась, поглаживая край чашки.
— Страшно. Очень. Но знаешь, что я поняла? Лучше быть одной, чем с тем, кто заставляет чувствовать себя одинокой. Ваш отец ушел, когда Мише было три, тебе — пять. И я сначала думала, что не справлюсь. А потом посмотрела на вас и поняла: у меня нет права сдаваться.
Варя захныкала. Я приложила ее к груди, и она успокоилась, причмокивая.
— Видишь, — улыбнулась мама, — она тебе доверяет полностью. Ты — ее весь мир. И этого достаточно, чтобы быть счастливой.
Первые недели были тяжелыми. Бессонные ночи, бесконечные кормления, смена подгузников. Денис звонил, просил встречи, хотел увидеть дочь. Я давала ему это право — он приезжал, сидел с Варей под моим присмотром, а потом уезжал.
— Может, вернешься? — спрашивал он каждый раз. — Я снял квартиру побольше, там детская есть...
— Нет, — отвечала я. Каждый раз тверже.
Через месяц он перестал настаивать. Сказал, что встречается с другой женщиной — не Леной, новой.
— Быстро же ты, — вырвалось у меня.
— Света, ты же сама не хочешь...
— Иди, Денис. И дальше приезжай реже. Раз в неделю, по субботам.
Он ушел обиженный. А я почувствовала облегчение.
Варя росла — каждый день менялась, училась новому. Первая улыбка, первый смех, первый раз, когда она схватила мой палец своей крошечной ручкой.
— Смотри, мам, она узнает меня! — радовалась я, когда дочка начинала улыбаться при виде моего лица.
— Конечно узнает, — мама гладила меня по голове. — Ты для нее — целая вселенная.
Однажды вечером, когда Варя спала, а за окном шел дождь, я сидела с чашкой того самого мятного чая и думала. О Денисе, о том, что могло быть. О страхах, которые одолевали в первые дни.
И поняла: я не жалею.
Кто изменяет беременной женщине — тот просто не созрел быть мужчиной. Не понял, что настоящая сила — в верности, когда тяжело. В поддержке, когда партнер уязвим. В любви, которая не зависит от внешности и обстоятельств.
Денис искал легкости — и нашел пустоту. А я нашла себя. Сильную, способную защитить своего ребенка, способную начать заново.
Варя застонала во сне. Я подошла к кроватке, поправила одеяльце.
— Спи, моя хорошая, — прошептала я, целуя ее в макушку. — У нас с тобой все будет хорошо. Обещаю.
И это была правда.