Морозный узор на окне напоминал когти хищной птицы. Валентина Сергеевна лежала неподвижно, прикрыв глаза, и слушала, как за тонкой стеной спальни шуршат голоса. Декабрьское утро только начиналось — серое, тусклое, будто выцветшее от холода.
— Слушай, ну надо же что-то решать, — голос Ирины звучал тише обычного, но в нём явственно слышалась нетерпеливость. — Твоя мать лежит уже третью неделю. Врачи сами сказали — неизвестно, сколько это продлится.
Валентина Сергеевна почувствовала, как что-то сжалось внутри. Она медленно открыла один глаз, разглядывая через полуоткрытую дверь размытые силуэты сына и невестки на кухне.
— Ира, давай не сейчас, — Андрей явно пытался уйти от разговора. Стук кружки о столешницу, шипение чайника.
— Когда же тогда? — невестка повысила голос, но тут же осеклась, оглянувшись на комнату свекрови. — Ты понимаешь, что если... ну, мало ли что... А у нас долги, кредит на машину. Нам эта квартира нужна. Просто попроси её оформить дарственную. Сейчас самое время — она слабая, ничего не соображает толком.
Валентина Сергеевна сжала зубы. Вот оно. Началось. Она всегда знала, что рано или поздно Ирина покажет своё истинное лицо. Три года назад, когда Андрей привёл эту девицу в дом, свекровь сразу почувствовала — не та. Слишком уж старательно улыбалась, слишком громко восхищалась бабушкиным сервизом и старинными часами на стене.
— Маму нельзя сейчас такими вещами грузить, — пробормотал Андрей. — Она ещё не оправилась после больницы.
— А когда оправится-то? — Ирина явно закипала. — Ты видел её вчера? Она еле ложку до рта донесла! И это в шестьдесят семь лет. Сколько она ещё протянет?
Тишина. Валентина Сергеевна представила, как сын сидит, уткнувшись взглядом в пол. Слабак. Всегда был слабаком, ещё с детства. Отец — царство ему небесное — успел это заметить, только не успел исправить.
— Я просто говорю как есть, — продолжила Ирина, уже спокойнее. — Мы можем остаться ни с чем. Если что-то случится, квартира уйдёт в наследство, будут проверки, налоги... А если оформим дарственную сейчас, всё решится само собой. Подумай о нас. О нашем будущем.
Наглость-то какая, — подумала Валентина Сергеевна, ощущая, как по спине расползается холодок злости. — О нашем будущем. А я, значит, уже в прошлом?
Она прожила в этой квартире сорок два года. Получила её ещё в восемьдесят третьем, когда муж работал на заводе, и они стояли в очереди. Помнила, как впервые переступила порог — пустые комнаты пахли краской и новизной. Как клеили обои всей семьёй, как Андрюшка, тогда ещё совсем малыш, бегал по голому полу и хохотал, слушая эхо.
— Хорошо, — неожиданно сказал Андрей. — Я поговорю с ней. Когда ей полегчает.
Валентина Сергеевна почувствовала, как сердце забилось сильнее. Неужели?
— Вот и правильно, — довольно протянула Ирина. — А то я уже устала так жить. Хочется своё гнездо обустроить, понимаешь? Нормальную мебель купить, ремонт сделать и без кредитов этих.
— Ладно, пойду проверю, как она там.
Валентина Сергеевна поспешно закрыла глаза и постаралась дышать ровно. Шаги приблизились. Андрей остановился в дверях, постоял немного, потом развернулся и ушёл.
За окном падал снег. Крупные хлопья медленно опускались на карниз, на облезлую краску рамы. Мороз рисовал на стекле новые узоры — теперь они походили на крылья.
Так вот как, — думала Валентина Сергеевна, глядя в белёсое небо. — Вот так меня и списали. Ещё живая, а уже делят наследство.
Она вспомнила, как месяц назад упала в ванной. Закружилась голова — и всё, очнулась уже в больнице. Инсульт, сказали врачи. Лёгкий, обошлось. Но теперь нужен покой, режим, никаких нервов.
А она думала — переживали. Андрей каждый день приезжал, Ирина даже передачи носила. Валентина Сергеевна почти поверила, что невестка оттаяла, что зря она её всё это время недолюбливала.
Дура старая.
Вечером, когда Андрей уехал на работу — он теперь в ночную смену ушёл, чтобы побольше заработать, — Ирина зашла в комнату к свекрови.
— Валентина Сергеевна, вам чего-нибудь принести? Может, поесть хотите?
Свекровь медленно повернула голову. Посмотрела на невестку долгим, изучающим взглядом. Ирина стояла в дверях, привалившись плечом к косяку. На ней был домашний халат — розовый, с мелкими цветочками. Волосы собраны в небрежный пучок. Лицо без косметики выглядело моложе и беззащитнее.
— Не хочу, — хрипло ответила Валентина Сергеевна.
— Ну как хотите, — пожала плечами Ирина и уже собралась уйти, но остановилась. — А вообще... Мы тут с Андреем подумали. Может, вам на него оформить квартиру? Ну, чисто формально. Чтобы потом проблем не было. А вы всё равно здесь будете жить, конечно. Просто... для порядка.
Вот оно. Сама пришла.
Валентина Сергеевна молчала, не спуская с невестки глаз. Ирина переминалась с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко под этим взглядом.
— Ну это ж в ваших интересах тоже, — добавила она. — Если вдруг что... Ну, не дай бог, конечно... Но лучше же заранее всё оформить, правда?
— Вы спите? — спросила она тихо.
Свекровь продолжала молчать, глядя в потолок. Ирина постояла ещё немного, потом махнула рукой и вышла.
Думает, я совсем выжила из ума, — злорадно подумала Валентина Сергеевна. — Ждите. Поговорим мы с вами ещё.
Ночью не спалось. Свекровь лежала, слушая, как завывает ветер за окном, как поскрипывает старый дом, как возятся за стенкой соседские коты. В голове крутились мысли — одна страшнее другой.
А что, если они правда решат... Ну, помочь ей быстрее уйти? Она слышала такие истории… А Ирина? Эта стерва способна на что угодно.
Утром Валентина Сергеевна встала. С трудом, держась за стену, дошла до кухни. Села за стол, тяжело дыша.
Ирина вышла из спальни заспанная, в той же пижаме, увидела свекровь и замерла.
— Ой, Валентина Сергеевна! Вы чего встали? Вам же нельзя!
— Можно, — коротко бросила старая женщина. — Чаю налей.
Невестка засуетилась, включила чайник. Валентина Сергеевна смотрела на её спину, на то, как она достаёт кружки, как открывает сахарницу. Обычные движения. Привычные. Домашние.
— Слушай, Ир, — начала свекровь, когда та поставила перед ней дымящуюся кружку. — Я тут подумала насчёт квартиры...
Ирина вскинула голову. В её глазах мелькнуло что-то — надежда? Жадность?
— Да?
— Думала, что отпишу Андрею. Он всё-таки сын, кому ж ещё. Но потом передумала.
— Почему? — лицо невестки вытянулось.
Валентина Сергеевна сделала медленный глоток обжигающего чая. Поставила кружку. Посмотрела прямо в глаза Ирине.
— Чего глазища свои вытаращила наглые? Думала, что я спала? А нет, я всё слышала, не получишь мою квартиру и не мечтай!
Ирина побледнела. Открыла рот, но слова не шли. Она стояла посреди кухни, сжимая в руках тряпку для посуды, и её лицо менялось — от удивления к испугу, от испуга к наглости.
— Валентина Сергеевна, вы о чём? — наконец выдавила она, пытаясь изобразить недоумение. — Какие глазища? Я вообще не понимаю...
— Не понимаешь? — свекровь усмехнулась. — Ну-ну. Значит, утром позавчера ты не говорила моему сыну, что я ещё долго не протяну? Что надо поскорее оформить дарственную, пока я совсем не двинулась?
Невестка шагнула назад, будто её ударили. Покраснела, потом снова побледнела.
— Я... это не так... вы неправильно поняли...
— Я всё правильно поняла, — отрезала Валентина Сергеевна. — И знаешь что? Можешь даже не стараться. Квартиру я никому не отдам. Буду жить здесь до последнего вздоха. А потом пусть государству достанется, но не тебе.
Ирина стояла, сжав кулаки. В её глазах появилось что-то злое, хищное.
— Вы... вы старая... — она запнулась, подбирая слова. — Вы старая эгоистка! Думаете только о себе! А мы что, должны всю жизнь на съёмных квартирах мотаться?
— Должны зарабатывать, — спокойно ответила свекровь. — Как все нормальные люди. А не чужое вынюхивать.
— Чужое?! — взвилась Ирина. — Андрей ваш сын! Это ему должно достаться, а не чужое!
— Андрею достанется, когда время придёт. А вот тебе — ничего. И можешь дальше не стараться.
Невестка развернулась и выскочила из кухни. Хлопнула дверь в спальню. Валентина Сергеевна осталась сидеть за столом, допивая остывающий чай. Руки дрожали — от злости, от волнения, от слабости тоже.
Но она сказала. Наконец-то сказала.
После этого разговора атмосфера в квартире стала ледяной. Ирина больше не заходила к свекрови, не спрашивала, нужно ли что-то. Валентина Сергеевна просила воды — та делала вид, что не слышит. Старая женщина пыталась дойти до кухни сама, держась за стены, но сил хватало ненадолго.
Однажды она упала в коридоре. Лежала, не могла подняться, звала. Ирина сидела в комнате, листала телефон и делала вид, что музыка в наушниках слишком громкая.
Помогла соседка, тётя Вера. Она зашла — дверь была не заперта — и обнаружила Валентину Сергеевну на полу.
— Господи, Валя! — всплеснула руками пожилая женщина. — Что ж ты тут лежишь? Сколько времени?
— Не знаю, — прошептала свекровь. — Час, может...
Тётя Вера помогла ей добраться до кровати. Укрыла одеялом. Принесла воды, лекарства. А потом вышла в коридор и увидела Ирину, выходящую из комнаты.
— Ты что, не слышала, как она звала? — строго спросила соседка.
— А? — Ирина вытащила один наушник. — Что вы сказали?
— Не прикидывайся. Валентина лежала в коридоре, звала на помощь. Ты дома была.
— Я не слышала, — пожала плечами невестка. — Наушники были.
Тётя Вера внимательно посмотрела на неё. Потом медленно кивнула.
— Понятно. Ну ты смотри, девочка. За такое отвечать придётся.
— За что отвечать? — нагло спросила Ирина. — Я ничего не сделала.
— Вот именно. Ничего не сделала.
Соседка стала заходить чаще. Приносила свекрови еду, помогала умыться, меняла постель. И наблюдала. Тётя Вера всю жизнь проработала медсестрой в больнице, людей насквозь видела.
Она замечала, как Ирина не даёт свекрови вовремя лекарства. Как забывает налить воды. Как специально открывает окна настежь, хотя на улице мороз, а Валентина Сергеевна лежит прямо на сквозняке.
— Замёрзла небось? — спрашивала она, закрывая форточку.
— Да, — кивала старая женщина. — Она говорит, что надо проветривать. По полчаса держит открытым.
— По полчаса... — повторила тётя Вера. — В такой холод. С твоим-то здоровьем.
Однажды она застала Ирину на кухне. Та готовила обед. Тётя Вера заметила, как невестка достала из холодильника несвежий суп — он простоял там почти неделю.
— Это кому? — кивнула соседка на кастрюлю.
— Свекрови, — буркнула Ирина. — А что?
— Этот суп протух уже. Посмотри, там плесень по краям.
— Ничего, нормальный, — отмахнулась та. — Просто постоял немного. Разогрею — и порядок.
Тётя Вера взяла кастрюлю, понюхала, поморщилась.
— Ты хочешь её отравить?
— Что?! — Ирина выхватила кастрюлю обратно. — Вы о чём вообще? Это просто еда!
— Это яд для больного человека, — жёстко сказала соседка. — И ты прекрасно это знаешь.
Невестка стояла, сжав губы. Потом резко вылила суп в раковину.
— Ладно. Сделаю новый. Довольны?
Но тётя Вера уже всё поняла. Она дождалась вечера, когда вернулся Андрей.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказала она ему в подъезде, перехватив у дверей квартиры. — Серьёзно поговорить.
— Тётя Вера, здравствуйте, — устало улыбнулся он. — Что-то случилось?
— Случилось. Пойдём ко мне. Чаю дам, и поговорим.
Они сидели на её кухне — маленькой, заставленной старой мебелью, пропахшей валерьянкой и нафталином. Андрей мял в руках кружку, слушал и бледнел.
— ...не даёт ей лекарства вовремя, — говорила тётя Вера. — Специально не приносит воду. Окна настежь открывает в мороз. Я всё видела сама. Три недели уже наблюдаю.
— Тётя Вера, вы уверены? — хрипло спросил он. — Может, вы ошибаетесь?
— Андрюша, я сорок лет в медицине. На таких, как твоя жена, насмотрелась. Она ждёт. Ждёт, когда твоя мать совсем ослабеет. А лучше — вообще не очнётся.
— Зачем ей это? — он всё ещё не хотел верить.
— Квартира ей нужна. Ты же сам знаешь. Она с первого дня на неё зуб точила.
Андрей поставил кружку. Закрыл лицо руками.
— Господи... Я думал... она просто устала. Ухаживать тяжело, я понимаю...
— Устать — это одно. А убивать человека медленно — совсем другое. Я всё рассказала. Дальше твоё дело. Но знай — если что случится с твоей матерью, я в полицию пойду. И расскажу всё, что видела.
Он пришёл домой поздно вечером. Ирина сидела перед телевизором, грызла семечки. Андрей прошёл в комнату к матери.
Валентина Сергеевна лежала, укутанная в одеяло. Губы были синие, она дрожала.
— Мам, ты замёрзла?
— Холодно, Андрюш... — прошептала она. — Она окно открыла и ушла. Закрой, пожалуйста...
Он закрыл окно. Принёс ещё одно одеяло. Потом сел на край кровати, взял её холодную руку.
— Мам, почему ты мне ничего не говорила?
— О чём? — старая женщина посмотрела на него усталыми глазами.
— О том, как она с тобой обращается.
Валентина Сергеевна отвернулась.
— Не хотела тебя расстраивать. Ты и так устаёшь...
Андрей встал. Вышел из комнаты. На кухне достал с антресолей старый дорожный чемодан. Пошёл в спальню.
Ирина обернулась, услышав шаги.
— Ты чего такой мрачный?
— Собирайся, — коротко бросил он, открывая шкаф.
— Куда собираться? — не поняла она.
— Отсюда. Вон.
Он начал доставать её вещи, швырять в чемодан. Ирина вскочила.
— Ты что творишь?! Прекрати немедленно!
— Сказал — собирайся, — он даже не смотрел на неё. — И чтоб через полчаса тебя здесь не было.
— С какой... Андрей, ты в своём уме?! — она попыталась выхватить у него свою блузку.
Он развернулся. Посмотрел так, что она попятилась.
— Ты хотела убить мою мать. Медленно убить. Думала, я не узнаю?
Ирина раскрыла рот. Закрыла. Лицо её стало осторожным, расчётливым.
— Кто тебе... тётя Вера нажаловалась, да? Старая карга! Она всё врёт!
— Она всё видела. И мама молчала, чтобы меня не расстраивать. А ты... — он стиснул зубы. — Собирай вещи. Немедленно. Или я сам тебя вынесу.
— Андрей, милый, — она попыталась смягчить голос. — Ну что ты... Я правда не хотела... Просто устала очень... Давай поговорим спокойно...
— Не подходи, — он отстранил её руку. — У тебя десять минут.
Она поняла, что уговоры не помогут. Лицо исказилось.
— Хорошо! Уйду! И квартиру свою можете засунуть куда подальше! Я и без вас проживу!
Через пятнадцать минут Андрей вытолкнул её за дверь вместе с чемоданом. Ирина стояла на лестничной площадке, орала что-то, стучала в дверь. Он не открывал.
Потом всё стихло. Слышно было только, как она тащит чемодан вниз по ступенькам, и он глухо бьётся о перила.
Валентина Сергеевна проснулась от тишины. Непривычной, мягкой тишины, в которой не было злости и фальши. За окном светило февральское солнце — бледное, но уже по-весеннему тёплое.
Андрей сидел на кухне, пил кофе и читал что-то в телефоне. Услышав, как мать выходит из комнаты, обернулся.
— Мам, ты зачем встала? Я бы принёс.
— Лежу уже три недели, хватит, — она добралась до стула, села, тяжело вздохнув. — Ноги-то работают. Надо разминать.
Он налил ей чаю, поставил на стол тарелку с бутербродами. Валентина Сергеевна посмотрела на сына — осунувшийся, похудевший, под глазами тени.
— Ты себя не бережешь совсем, сынок, — покачала она головой. — Работа, потом со мной возишься... Когда спишь-то?
— Высыпаюсь, мам, не волнуйся, — он попытался улыбнуться.
Но она видела — не высыпается. После того вечера, когда он выгнал Ирину, Андрей будто постарел на несколько лет. Первую неделю вообще ходил как в воду опущенный. Молчал, на вопросы отвечал односложно.
Ирина названивала раз двадцать на дню. Сначала умоляла, плакала в трубку, клялась, что всё изменит. Потом начала угрожать — подаст в суд, заберёт половину его имущества, расскажет всем, какая у него мать. Андрей просто сбрасывал вызовы. А потом заблокировал её номер.
Развод оформили быстро. Три года брака, имущества общего почти нет — кредитную машину он оставил ей. Пусть хоть что-то достанется. Валентина Сергеевна удивилась такой щедрости, но промолчала.
— Не хочу ничего от неё, — объяснил сын. — Чтобы даже повода не было больше встречаться.
Тётя Вера заходила каждый день. Приносила пирожки с капустой, которые Валентина Сергеевна всегда любила, сидела, рассказывала новости из подъезда.
— Видела я твою бывшую вчера, — как-то сообщила она Андрею. — У метро стояла, с каким-то мужиком целовалась. Через месяц после развода — и уже новый.
— Пусть целуется, — буркнул он. — Мне всё равно.
Но Валентина Сергеевна видела, как дёрнулась у него скула. Не всё равно. Больно всё равно, как ни крути.
Свекровь шла на поправку медленно, но верно. Врач, который приходил на дом, удивлялся.
— Валентина Сергеевна, да вы молодец! Такое восстановление в вашем возрасте — это почти чудо. Значит, организм крепкий, жить хочет.
Хотела. Она хотела жить — уже не из упрямства, не назло кому-то. А потому что весна приближалась, потому что сын улыбался чаще, потому что хотелось ещё успеть увидеть, как распустятся листья на старой берёзе во дворе.
В марте Андрей познакомился с Лизой. Просто — в магазине. Она работала там администратором, и он частенько заходил после работы, покупал продукты. Разговорились как-то у кассы. Потом встретились случайно во дворе — оказалось, живёт в соседнем подъезде.
Лиза была другая. Совсем не похожая на Ирину. Тихая, спокойная, с простым круглым лицом и мягкой улыбкой. Работала в две смены, жила одна — родители в деревне, к ним она ездила каждые выходные, помогала по хозяйству.
Когда Андрей впервые привёл её домой, Валентина Сергеевна насторожилась. Сидела на кухне, изучала девушку пристальным взглядом.
— Здравствуйте, — Лиза пожала ей руку, не отводя глаз. — Андрей много о вас рассказывал.
— Что ж он рассказывал? — не смягчилась свекровь.
— Что вы очень сильная. Что пережили тяжёлую болезнь и не сдались.
Валентина Сергеевна хмыкнула. Лиза не заискивала, не пыталась понравиться любой ценой. Просто сидела, пила чай, рассказывала про работу. Андрей смотрел на неё с такой нежностью, что у матери екнуло сердце.
Вот так надо смотреть. Вот так любят по-настоящему.
— Лиз, а ты на выходных свободна? — спросил он. — Может, в кино сходим?
— Не получится, — она виновато улыбнулась. — Я к родителям обещала приехать. Отцу помочь надо, дрова колоть.
— Дрова колоть? — удивился Андрей.
— Ну да. Он один не справится, спина болит. А мама за коровой ухаживает. Вот и езжу каждую субботу.
Валентина Сергеевна отпила чай. Кивнула одобрительно. Вот это девушка. Не о квартирах думает, не о наследстве — о родителях своих заботится.
После ухода Лизы она спросила:
— Серьёзно к ней относишься?
Андрей замялся.
— Не знаю пока. Рано ещё.
— По глазам вижу — серьёзно, — усмехнулась мать. — Ну и правильно. Эта — настоящая. Не то что предыдущая.
Он не ответил, но она знала — попала в точку.
Весна пришла стремительно. Снег растаял за неделю, во дворе появились первые проталины. Валентина Сергеевна уже могла сама выйти на улицу — медленно, с палочкой, но всё же. Садилась на лавочку у подъезда, подставляла лицо солнцу.
Тётя Вера присаживалась рядом.
— Ожила ты, Валя. Гляжу — и радуюсь.
— Ага. Выжила назло всем, — криво усмехнулась та.
— Не назло. Потому что жизнь сильнее оказалась.
Однажды апрельским вечером Андрей вернулся домой не один. С ним была Лиза — румяная, счастливая, с букетом мимозы в руках.
— Валентина Сергеевна, это вам, — протянула она цветы. — С праздником, хоть и с опозданием.
Восьмое марта прошло уже месяц назад, но свекрови было приятно. Она взяла букет, вдохнула слабый аромат.
— Спасибо, деточка.
За ужином Андрей взял Лизу за руку.
— Мам, мы... того... Решили вместе жить. Лиза съедет со своей квартиры. Если ты не против, конечно.
Валентина Сергеевна посмотрела на них. Молодые, светлые, с надеждой в глазах.
— Почему я должна быть против? Живите. Только сначала распишитесь — чтоб всё по-людски.
— Распишемся, — кивнула Лиза. — Обязательно.
И свекровь поверила. Эта не врала. Эта не строила планы на чужое добро. Эта любила её сына просто так — за то, что он есть.
Вечером, лёжа в постели, Валентина Сергеевна думала о прожитом. О том, как чуть не потеряла всё — и квартиру, и сына, и саму жизнь. Как выстояла. Как дождалась весны.
А за окном распускалась берёза. Первые нежные листочки трепетали на ветру, и казалось, что всё в этом мире ещё может быть хорошо.
Если не сдаваться.
Если бороться.
Если просто жить — несмотря ни на что.