Снег за окном падал крупными хлопьями, оседая на карнизе третьего этажа. Я проснулась от того, что в спальне было слишком тихо — той особенной тишины, когда понимаешь: что-то не так. Рядом пустая постель, одеяло сброшено небрежно. Светящийся циферблат показывал 3:47.
Из гостиной доносился приглушенный шепот.
Я лежала неподвижно, вслушиваясь в ночные звуки квартиры. Двадцать лет брака научили меня различать интонации Павла — когда он злится, когда устал, когда врет. А этот голос... я такого никогда не слышала. Мягкий. Нежный. Влюбленный.
— Ты спишь уже, солнышко? — его шепот пробрался сквозь приоткрытую дверь. — Я не могу без тебя... Честно, еще пару месяцев, и все будет по-другому.
Сердце забилось где-то в горле. Я приподнялась на локте, стараясь не шуршать простынями.
— Квартиру на Садовой уже присмотрел, — продолжал он. — Ремонт свежий, вид на парк. Для тебя и для... для нашего малыша. Представляешь?
Малыша.
Я медленно сползла с кровати, босые ноги коснулись холодного паркета. В голове пульсировала одна мысль: это сон, это точно сон, сейчас проснусь.
— Люблю тебя, Ритуль. Скоро все наладится, — Павел замолчал, видимо, слушая ответ. — Да перестань, какая Оксана... Она даже не замечает ничего. Живет в своем мирке — работа, сериалы, подруги. Мы же с ней как соседи давно, понимаешь?
Соседи.
Двадцать лет. Двадцать чертовых лет я варила ему борщ по рецепту его матери, гладила рубашки, терпела его храп и бесконечные футбольные трансляции. Родила двоих детей, которых он видел по выходным между пивом и диваном. И я — соседка?
Я шагнула к двери, дернула ее — петли предательски скрипнули.
Павел обернулся, прижимая телефон к груди. В свете экрана его лицо казалось чужим, незнакомым. Глаза округлились.
— Оксан... Ты чего не спишь?
— А ты? — я прислонилась к косяку, скрестив руки на груди. Внутри все дрожало, но голос вышел на удивление ровным. — С кем беседуешь в такое время?
— По работе, — он выдавил улыбку, убирая телефон в карман спортивок. — Клиент из Владивостока, у них там разница во времени...
— Ритуль из Владивостока? — я медленно вошла в гостиную. — Расскажи мне о ней. О квартире на Садовой. О вашем малыше.
Пауза затянулась. За окном завывал ветер, сметая снег с крыш. Где-то внизу сигнализация машины истерично взвыла и смолкла.
— Ты подслушивала, — он не спрашивал, констатировал. Даже не попытался отрицать.
— В собственной квартире? Какая наглость, — я включила торшер. Резкий свет ударил по глазам. — Так кто она?
Павел провел рукой по лицу, тяжело вздохнул.
— Слушай, я не планировал, чтобы ты так узнала...
— А как планировал? — меня начинало трясти. — Записку на холодильнике? Или просто исчез бы однажды?
— Не кричи, дети спят.
— Не смей мне указывать! — я шагнула ближе, всматриваясь в его лицо, такое родное и одновременно отвратительное. — Сколько ей лет? Двадцать пять? Тридцать?
— Тридцать два.
Значит, на двенадцать лет меня моложе. Я невольно представила себя в тридцать два — стройная, амбициозная, заместитель начальника отдела маркетинга. А сейчас что? Сорок четыре, килограммов на пятнадцать больше, чем в молодости, седые корни, которые закрашиваю каждые три недели.
— Она беременна, — я произнесла это как приговор.
— Да. Пятый месяц.
Тошнота подкатила к горлу. Пятый месяц. Значит, это началось еще летом. Когда мы отдыхали в Сочи. Когда я строила планы на его юбилей, заказывала ресторан, обзванивала гостей.
— Ты хочешь уйти?
Он молчал, отводя взгляд.
— Отвечай! — мой голос сорвался на крик.
— Я... я не знаю, Оксана. Это сложно.
— Сложно? — я засмеялась, и этот смех показался мне чужим, истеричным. — Двадцать лет совместной жизни, двое детей, ипотека, которую мы только год назад закрыли — и тебе сложно?
— Я ее люблю, — выпалил он, и в его голосе прозвучало что-то новое. Отчаяние? Вызов? — Понимаешь? Впервые за много лет я чувствую... себя молодым. Живым.
— А со мной ты мертвый, да?
— Мы с тобой как брат с сестрой. Когда последний раз мы нормально разговаривали? Не о счетах, не о детях — о нас?
Я попыталась вспомнить. И правда — когда? Месяц назад? Год? Мы существовали в параллельных мирах: я в своем, он в своем. Пересекались на кухне, в спальне, в молчаливых совместных просмотрах новостей.
— Значит, это моя вина? — тихо спросила я.
— Нет... Черт, я не об этом. — Павел сел на диван, уткнулся руками в колени. — Я просто устал притворяться. Маргарита... она другая. С ней я могу быть собой.
Маргарита. Красивое имя. Наверняка она носит стильные платья, разбирается в винах, читает Пелевина. Не то что я — вечно в домашних штанах, с сериалами про следователей и сплетнями в родительских чатах.
— И что теперь? — я опустилась в кресло напротив. Ноги подкашивались.
— Не знаю, — он поднял на меня глаза. — Честно не знаю. Я думал... думал, что смогу держать все под контролем. Но она забеременела, и теперь...
— Она специально забеременела, — вдруг отчетливо поняла я. — Правда ведь? Ловушка, старая как мир.
Павел дернулся:
— При чем тут ловушка? Мы оба хотели...
— Неужели? А как насчет наших детей? Насчет Мирослава и Киры? Ты подумал о них?
— Они взрослые уже...
— Мирославу шестнадцать! — я вскочила. — Кира только в пятый класс пошла! И ты считаешь, что они переживут развод родителей просто так?
В коридоре щелкнула дверь. Мы оба замерли. На пороге стоял Мирослав — худой, долговязый, со спутанными волосами. В его глазах читался вопрос и что-то еще. Разочарование.
— Вы чего орете? — пробормотал он. — Кира проснулась, плачет.
Я бросилась к детской комнате, оставив мужа наедине с сыном. В голове крутилась одна мысль: что теперь делать? Как жить дальше? Двадцать лет рухнули в одночасье, и под обломками осталась я — Оксана, сорок четыре года, домохозяйка, соседка для собственного мужа.
Кира сидела на кровати, обнимая плюшевого медведя. Заплаканное личико, взъерошенные косички.
— Мам, а вы с папой ругаетесь? — всхлипнула она.
— Нет, солнце, — я присела рядом, обняла дочь. — Просто разговаривали. Громко немного. Спи давай.
Но сама я понимала — сна больше не будет. Ни сегодня. Ни завтра. Возможно, еще долго.
Утро выдалось серым и беспросветным. Снег за окном превратился в мокрую кашу, машины внизу шуршали шинами по слякоти. Я стояла у плиты, автоматически переворачивая блины. Павел ушел рано, даже кофе не выпил — пробормотал что-то про срочное совещание и исчез за дверью. Трус.
— Мам, а где папа? — Кира зашла на кухню, волоча за собой рюкзак.
— На работе. Садись завтракать.
Мирослав появился следом, напряженный, с темными кругами под глазами. Молча сел за стол, уткнулся в телефон. Я чувствовала его взгляд — изучающий, настороженный. Подросток, который слишком много понял прошлой ночью.
День тянулся как резина. Я убиралась, стирала, раскладывала вещи по шкафам. Руки делали привычную работу, а мозг лихорадочно перебирал варианты. Развод? Скандал? Попытаться сохранить семью? И главное — эта Маргарита. Кто она? Откуда взялась в нашей жизни?
К обеду я не выдержала. Открыла ноутбук, залезла в соцсети Павла — пароль знала наизусть, он никогда не менял. Пролистала друзей, подписки... и нашла. Маргарита Лобанова. Фото профиля — эффектная брюнетка с яркой помадой, в деловом костюме на фоне стеклянного офиса. Улыбка белоснежная, маникюр безупречный.
Я кликнула на страницу. Фотографии одна глянцевее другой: бизнес-завтраки, презентации, поездки в Дубай и Барселону. И ни одного намека на беременность — последний пост датирован неделей назад, на снимке она в облегающем платье, животик едва заметен под драпировкой.
— Хитрая, — пробормотала я вслух. — Очень хитрая.
В профиле значилось: руководитель отдела продаж в той же компании, где работал Павел. Значит, коллеги. Сколько же времени это длится? И как я могла не заметить?
Телефон ожил — сообщение от Павла: «Задержусь. Ужинайте без меня».
Конечно. Побежал к ней.
Я швырнула телефон на диван и вышла на балкон. Холодный воздух обжег лицо, но это отрезвляло. Внизу жизнь текла своим чередом: женщина выгуливала собаку, школьники кидались снежками, курьер разносил пиццу. Все как всегда. А мой мир трещал по швам.
— Что я делаю не так? — прошептала я в пустоту. — Где ошиблась?
Может, не надо было бросать работу? Десять лет назад, когда родилась Кира, я ушла из банка — Павел настаивал, говорил, что справится один, что семья важнее карьеры. И я поверила. Растворилась в быте, в детях, в бесконечной рутине. А он тем временем строил карьеру, знакомился с яркими успешными женщинами вроде Маргариты.
Вечером, когда дети разошлись по комнатам, я открыла бутылку вина. Красное, полусладкое — подарок от подруги на день рождения. Налила полный бокал, сделала большой глоток. Горечь разлилась по языку.
В половине одиннадцатого щелкнул замок. Павел вошел тихо, осторожно. Я сидела в гостиной с полупустой бутылкой и смотрела в окно.
— Пьешь? — удивленно спросил он, снимая куртку.
— А что, нельзя? — я не повернулась. — У меня есть повод.
Он прошел на кухню, вернулся с бутербродом. Сел в кресло, жевал, избегая моего взгляда.
— Нам нужно поговорить, — наконец произнес он.
— О чем? О том, как ты водил меня за нос? Или о квартире на Садовой?
— Оксана...
— Я нашла ее в соцсетях, — выпалила я. — Красивая. Успешная. Небось умная беседа с ней получается, да? Не то что со мной — я ведь только о борще и родительских собраниях.
Павел отложил бутерброд.
— Ты специально все упрощаешь.
— Тогда объясни! — я развернулась к нему, чувствуя, как внутри закипает злость. — Объясни, как ты мог? Двадцать лет, Паша! Мы же клялись друг другу...
— Клятвы — это слова, — устало сказал он. — А жизнь... жизнь оказалась другой. Мы изменились оба.
— Я не изменилась! Я та же самая!
— Вот именно, — он посмотрел мне в глаза. — Та же самая. А я хочу чего-то большего.
Удар был точным и болезненным. Я замерла, переваривая его слова.
— Большего, — медленно повторила я. — То есть я — это мало? Недостаточно?
— Я не об этом...
— Нет, именно об этом! — вино развязало язык, эмоции хлынули наружу. — Ты нашел себе новую игрушку, молодую, красивую, и старая тебе больше не нужна! Классическая история!
— Маргарита не игрушка, — резко ответил он. — Она... она понимает меня.
— А я не понимала двадцать лет?! Кто терпел твои депрессии после увольнения? Кто выхаживал, когда ты слег с воспалением? Кто занимался детьми, пока ты пропадал на работе?
— И ты мне это будешь припоминать при каждом удобном случае? — Павел вскочил. — Вот поэтому я и устал! Постоянные упреки, недовольство...
— Упреки?! — я тоже поднялась, бокал качнулся, вино расплескалось по столу. — Это ты завел любовницу, а я должна молчать?
— Хватит называть ее так!
— А как мне ее называть? Второй женой? Или сразу первой — я же теперь запасной вариант!
Мирослав появился на пороге, бледный.
— Прекратите, — тихо сказал он. — Слышно на весь дом.
Мы оба замолчали. Павел первым отвел взгляд.
— Извини, сын...
— Не передо мной извиняйся, — Мирослав кивнул в мою сторону. — И вообще, вы как дети. Нельзя нормально решить вопрос?
Он развернулся и ушел, хлопнув дверью. Я опустилась обратно на диван, накрывая лицо руками. Слезы жгли глаза, но я не давала им пролиться.
— Что мы делаем, — прошептала я. — Что мы делаем с детьми...
Павел молчал. Потом тяжело вздохнул:
— Я съеду на неделю. К матери. Нужно подумать обоим. Остыть.
— К матери? — я подняла голову. — Или к ней?
— К матери, — твердо сказал он. — Мне правда нужно время.
Он ушел в спальню собирать вещи. Я осталась одна с разлитым вином и пустотой внутри. За окном снова повалил снег — крупный, липкий, зимний. Город утопал в белом безмолчии.
А я думала об этой Маргарите. О том, что она носит ребенка под сердцем. О квартире на Садовой с видом на парк. И о своей жизни, которая внезапно оказалась ненужной.
Прошло три месяца
Павел так и не вернулся к матери — через два дня после того разговора он собрал чемодан и уехал. В Казань, как выяснилось позже. Маргарита получила там повышение, новую должность, перспективы. Он последовал за ней, бросив все: работу, квартиру, детей. Оставил только сообщение: «Прости. Я должен попробовать».
Мирослав узнал первым — увидел фотографии отца в соцсетях. Павел и Маргарита на фоне Кремля, в ресторане, на съемной квартире с панорамными окнами. Счастливые улыбки, обещания новой жизни. Сын молча показал мне экран телефона и вышел из комнаты.
Я не плакала. Слезы закончились еще в первую неделю. Теперь оставалось только глухое оцепенение и странное облегчение — хотя бы определенность.
Развод оформили быстро — Павел не возражал, не торговался. Квартиру оставил нам, алименты переводил исправно. Будто откупался от прошлого.
А потом что-то пошло не так.
Маргарита родила в конце апреля. Девочку. Павел прислал фото — крошечный комочек в розовом одеяле. Я смотрела на снимок и ничего не чувствовала. Чужой ребенок, чужая жизнь.
Но уже в мае его посты стали реже. Потом исчезли совсем. Мирослав мониторил страницу Маргариты — там тоже тишина. Никаких семейных фотографий, никаких счастливых моментов с ребенком и новым мужем.
В июне позвонила его мать — голос дрожал, просила о встрече. Мы встретились в кафе возле их дома. Тамара Ивановна постарела за эти месяцы, осунулась.
— Оксаночка, — она взяла мои руки в свои, сухие и холодные. — Павлуша вернулся. Живет у меня. Один.
Я медленно отпила кофе, переваривая информацию.
— Что случилось?
— Она его выгнала, — горько усмехнулась свекровь. — Эта... Маргарита. Оказалось, она использовала его. Нужен был человек, который поможет с ребенком первые месяцы, пока она в декрете. А как только малышке три месяца исполнилось, сказала: спасибо, больше не нужен. У нее, видите ли, новый друг появился — партнер по бизнесу, моложе, перспективнее.
Я молчала. Внутри шевельнулось что-то — жалость? Злорадство? Не понять.
— Он на дно упал, Ксюша, — продолжала Тамара Ивановна. — Работу потерял — в Казани контракт не продлили, сказали, что не справляется. Вернулся сюда, а тут его никто не ждет. Репутация испорчена, рекомендаций нет. Снимает комнату в общаге, перебивается случайными подработками.
— И что вы от меня хотите? — тихо спросила я.
— Поговори с ним. Он совсем потерялся. Только о вас с детьми и говорит, как ошибся, как жалеет...
Я покачала головой:
— Поздно, Тамара Ивановна. Слишком поздно.
Старая женщина заплакала тихо, в платок. А я сидела и думала о странной иронии судьбы. Павел мечтал о новой жизни, о молодости, о свободе. Получил — и потерял все.
Вечером я рассказала детям. Мирослав сжал челюсти:
— Сам виноват.
Кира спросила:
— А он к нам вернется?
— Нет, солнышко. Не вернется.
И это была правда. Даже если бы он попросил — я не приняла бы обратно. Та Оксана, которая ждала мужа с работы и верила в семейное счастье, умерла три месяца назад. Новая научилась жить сама.
Я устроилась на работу — администратором в стоматологическую клинику. Небольшая зарплата, но своя. Записалась на курсы английского, начала ходить в бассейн. Сбросила восемь килограммов. Покрасилась в светлый оттенок — и лицо посвежело, помолодело.
Однажды в супермаркете я столкнулась с Павлом. Он стоял у витрины с акционными товарами, изучал ценники. Потрепанная куртка, небритость, усталые глаза. Он поднял взгляд — и замер.
— Оксана...
— Привет, Паша, — я кивнула спокойно, толкая тележку дальше.
— Подожди! — он догнал меня у кассы. — Как дети?
— Хорошо. Учатся, растут.
— Я... я хотел бы увидеться с ними.
— Звони Мирославу, договаривайся. Он уже взрослый, сам решит.
Павел кивнул, мялся на месте.
— Ты... ты хорошо выглядишь.
— Спасибо.
— Слушай, я понимаю, что не имею права, но... может, встретимся? Поговорим?
Я посмотрела на него — на этого чужого, постаревшего мужчину, который когда-то был моей любовью, моей опорой, моим мужем. И ничего не почувствовала. Ни злости, ни жалости, ни сожаления.
— Нет, Паша. Нам не о чем говорить.
Я расплатилась на кассе и вышла в зимний вечер. Снег скрипел под ногами, воздух был морозным и чистым. Впереди светились окна дома, где меня ждали дети, горячий ужин, мой новый мир.
А Павел остался стоять у супермаркета — один, с пустыми руками и разбитыми мечтами о золотых горах, которые обещал другой женщине. Той самой хитрой лисе, которая оказалась умнее его.
Жизнь — странная штука. Иногда она дает второй шанс. Но не всем.