Я проснулась от звука хлопнувшей дверцы холодильника. Опять. Пятый раз за ночь.
Снег за окном падал крупными хлопьями, укрывая город белым одеялом, а я лежала и считала эти хлопки, как удары молотка по вискам. Часы показывали три ночи. Я знала, кто стоит там, на кухне, освещённый тусклым светом холодильника. Его мать. Всегда его мать.
— Опять твоя мамаша ест! — не выдержала я утром, когда Артём наконец соизволил проснуться. — Понимаешь? Я вчера купила курицу, сыр, колбасу... Сегодня там пусто! Пусто, как в моей голове после этого бреда!
Он даже не поднял глаз от телефона.
— Не ори с утра, Леся. Голова трещит.
— Ещё бы не трещала! Ты вчера до четырёх утра бухал с дружками! — голос мой сорвался на визг, но мне было всё равно. — А я что, банкомат? Каждый день таскаю продукты, а твоя маман всё сметает! У неё что, дома холодильника нет?
Артём наконец оторвался от экрана и посмотрел на меня так, будто я таракан, выползший из щели.
— Это моя мать. Она может есть всё, что хочет. Это мой дом.
Мой дом. Как же я ненавидела эти слова.
Квартира действительно была его. Однушка на окраине, где мы жили втроём — он, я и его драгоценная мамочка Людмила Петровна. Женщина за пятьдесят, с вечно недовольным лицом и привычкой появляться именно тогда, когда меньше всего ждёшь. Она жила в соседнем подъезде, но ключи от нашей квартиры были у неё всегда. Всегда.
— Значит, так, — Артём встал и подошёл ко мне вплотную. Я почувствовала запах перегара. — Ты либо закрываешь рот, либо валишь отсюда. Понятно?
Это было три года назад. Три года, которые я провела в этой клетке.
Мы познакомились в кафе, где я работала официанткой. Он был таким обходительным, внимательным. Приносил цветы, водил в кино, говорил красивые слова. Я влюбилась, как дура. А потом... Потом началось. Сначала мелочи — не так посмотрела, не так сказала. Потом запреты — не ходи туда, не надевай это, не общайся с теми подругами. А когда я забеременела и потеряла ребёнка на втором месяце, он даже не приехал в больницу. Был занят. С друзьями. В баре.
После того случая я поняла: любви нет. Есть только привычка контролировать. И его мать, которая постоянно повторяла: "Тебе повезло, что мой Артёмушка на тебе женился. Ты же никто".
Никто. Я была никем. Без работы, без денег, без документов — он забрал мой паспорт "на хранение". Куда бежать? К родителям в деревню, где отец пьёт, а мать молчит годами? Нет уж.
Но тогда, в то февральское утро, когда снег так красиво кружился за окном, а Людмила Петровна в очередной раз опустошила холодильник, что-то внутри меня щёлкнуло.
Я пошла в ванную, посмотрела на своё отражение. Синяк под глазом от недавней "беседы" уже почти сошёл. Волосы тусклые, лицо серое. Мне было двадцать шесть, а выглядела я на все сорок.
— Хватит, — прошептала я зеркалу. — Хватит.
В тот же день я зашла в библиотеку. Старое здание в центре, где пахло книгами и тишиной. Села за компьютер и начала искать. Курсы. Дистанционное обучение. Бесплатные программы переподготовки. Что-то, что поможет мне выбраться из этой ямы.
Нашла: курсы веб-дизайна. Шесть месяцев, онлайн, диплом. Но нужны были деньги на оплату. Двадцать тысяч рублей.
Я начала копить. По сто рублей, по двести. Притворялась, что хожу в магазин, а сама откладывала из той мелочи, что Артём небрежно швырял на тумбочку. Собирала бутылки во дворе. Стыдно? Ещё как. Но стыд — это роскошь, которую я не могла себе позволить.
Людмила Петровна продолжала свои ночные рейды. Холодильник пустел с пугающей регулярностью.
— Твоя мамаша совсем обнаглела! — кричала я Артёму. — Она даже масло берёт! Масло! На чём мне готовить?
— На воде готовь, — бросил он, не отрываясь от телевизора. — И вообще, заткнись уже. Достала.
Он всё чаще оставался у друзей, приходил под утро пьяный или вообще не приходил. Иногда от него несло чужими духами. Мне было всё равно. Я считала дни до начала курсов.
К маю я наскребла нужную сумму. Записалась. Начала учиться по ночам, когда Артём храпел, раскинувшись на диване, а Людмила Петровна наконец уходила к себе с очередным пакетом еды из нашего холодильника.
Дизайн давался легко. Оказалось, у меня талант. Преподаватель хвалил, одногруппники просили помощи. Впервые за годы я почувствовала — я могу. Я способна на что-то большее, чем быть тенью в чужой жизни.
Но Артём...
Но Артём начал что-то подозревать.
— Чего это ты по ночам не спишь? — спросил он как-то, когда я не успела закрыть ноутбук. — Что там у тебя?
— Фильм смотрю, — соврала я быстро.
Он прищурился, но отстал. Пока отстал.
А Людмила Петровна между тем достигла новых высот. Теперь она не просто опустошала холодильник — она начала приносить что-то своё. Странные контейнеры, пакеты с едой, которая пахла... по-особенному.
— Леся, ты это видела? — Артём ткнул пальцем в холодильник, где на полке стоял мутный пластиковый контейнер с чем-то коричневым внутри. — Что это вообще?
— Спроси у своей матери, — огрызнулась я. — Она тут хозяйка, не я.
Он позвонил ей. Я слышала, как он говорил, всё больше повышая голос:
— Мам, ты чего туда тащишь?.. Откуда?.. Из ресторана?.. Ты офонарела совсем?
Оказалось, Людмила Петровна устроилась посудомойкой в «Золотой дракон» на соседней улице. И теперь каждый вечер приносила домой остатки еды со столов посетителей. Объедки. Недоеденные салаты, куски стейков, размокший рис, остывшие супы — всё это она аккуратно складывала в контейнеры и тащила к нам.
— Чего добру пропадать! — заявила она, когда явилась вечером. — Люди не доели, а выбрасывать жалко. Я и себе беру, и вам принесла.
Я смотрела на эту картину и не знала, смеяться или плакать. Женщина, которая три года учила меня жизни, снисходительно говорила, что я недостойна её сына, теперь стояла на нашей кухне и раскладывала по холодильнику объедки из ресторана.
— Людмила Петровна, — начала я как можно спокойнее, — вы что, серьёзно? Это же... это ели другие люди!
— И что? — она посмотрела на меня с вызовом. — Зато бесплатно. А ты деньги на ветер швыряешь, всё новое покупаешь. Расточительница.
— Я расточительница? — голос мой задрожал от ярости. — Я, которая неделю на одной гречке сижу, потому что ваш сынок все деньги в баре оставляет?
— Не смей так говорить про Артёма! — взвилась она. — Он мужчина, ему нужно отдыхать после работы!
— Какой работы?! — не выдержала я. — Он уже три месяца как уволился! Лежит на диване и пиво пьёт!
Это было правдой. Артём потерял работу ещё в декабре, но никому не сказал. Делал вид, что уходит утром, а сам шлялся неизвестно где или сидел у друзей. Только иногда подрабатывал грузчиком. Деньги в дом приносил копейки. Я существовала на свою мизерную подработку — иногда мне удавалось взять пару заказов на фрилансе, тайком, по ночам.
Людмила Петровна побагровела.
— Врёшь! Наговариваешь на него!
— Спросите у него сами, — бросила я и вышла из кухни.
Скандал длился до полуночи. Артём орал, что это не её дело, мать рыдала, обвиняя меня во всех грехах. Соседи стучали в стену. Я сидела в ванной, надев наушники, и доделывала очередной урок по дизайну. У меня оставалось два месяца до защиты диплома.
После того вечера Людмила Петровна стала приходить ещё чаще. Теперь она не просто ела из холодильника — она заполняла его своими ресторанными трофеями. Я открывала дверцу, а оттуда несло чем-то кислым, затхлым. Контейнеры громоздились один на другом, некоторые уже покрывались плесенью.
— Мне больше нечего есть, — сказала я Артёму однажды утром. — Там всё занято твоей матерью. И всё это протухло.
— Так выкинь, — он даже не поднял головы.
— Я выкидываю! Каждый день! А она приносит снова!
— Это её еда, она сама решает.
— Артём, очнись! — я схватила его за плечо, заставляя посмотреть на меня. — Твоя мать таскает объедки! Понимаешь? Люди это ели, жевали, плевали обратно в тарелки! Это антисанитария!
Он стряхнул мою руку.
— Не нравится — вали. Никто тебя не держит.
Эти слова я слышала каждую неделю. Каждую неделю он говорил мне валить. И каждую неделю знал, что мне некуда. Он наслаждался этой властью.
Но он не знал про курсы. Не знал, что я уже прошла половину программы. Не знал, что меня хвалят, что мне предлагают небольшие проекты, за которые начали платить — по три, по пять тысяч. Копейки, но мои. Честные.
Я завела карту на своё имя — попросила подругу Настю оформить, потому что паспорт был у Артёма. Деньги за работу стекались туда. Я копила. На съём квартиры. На первое время. На свободу.
Людмила Петровна продолжала свои рейды. Теперь она приходила прямо с работы, ещё в грязном фартуке, пахнущая помоями и жареным маслом. Выгружала на стол пакеты с едой.
— Смотри, какой кусок сёмги принесла! — радовалась она. — Небось тысячи две стоит!
— Его человек недоел, — тихо сказала я. — Может, он болен чем-то.
— Да что ты понимаешь! — отмахнулась она. — Брезгливая больно. В моё время такого добра и в глаза не видели, а ты воротишь нос.
Я перестала есть дома. Совсем. Покупала себе что-то по дороге, ела в кафе на фудкорте. Дома только пила воду из-под крана.
— Совсем исхудала, — заметила Настя, когда мы встретились в марте. — Леська, сколько можно? Уходи от него.
— Скоро, — прошептала я. — Ещё чуть-чуть.
Диплом я защитила в апреле. Получила высший балл. Преподаватель сказал, что у меня большое будущее, и дал контакт знакомого, который искал дизайнера в свою студию.
Я позвонила. Меня пригласили на собеседование. Я пришла, показала портфолио, рассказала о себе. Через три дня перезвонили: я принята. Зарплата — шестьдесят тысяч на испытательном сроке. Потом больше.
Шестьдесят тысяч. Больше, чем Артём зарабатывал даже когда нормально работал.
Я повесила трубку и расплакалась прямо на улице. Весенний ветер трепал мои волосы, солнце слепило глаза, а я стояла и ревела от счастья. Впервые за три года — от счастья.
Домой я пришла окрылённая. Артём лежал на диване, уткнувшись в телефон. Его мать копошилась на кухне, раскладывая очередные контейнеры.
— Мне нужен паспорт, — сказала я.
— Зачем? — он даже не посмотрел.
— Нужен. Давай.
— Некогда мне. Потом дам.
Я подошла к шкафу, где он хранил документы, и просто открыла его. Артём вскочил, но я была быстрее. Схватила паспорт и сунула в карман.
— Ты что творишь?! — заорал он.
— Забираю своё.
Он попытался вырвать, но я уже была у двери. Людмила Петровна выскочила из кухни с контейнером в руках.
— Куда это ты? Неблагодарная!
— На работу, — бросила я через плечо. — На нормальную работу. Не туда, где объедки собирать.
Дверь я захлопнула под их вопли. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет. Но я шла вперёд. По лестнице вниз, на улицу, где таял последний снег.
У Насти я прожила две недели, пока не нашла однушку в аренду. Крошечная, на первом этаже, с видом на мусорные баки. Но моя. Только моя.
Артём звонил первые дни. Сначала орал, требовал вернуться. Потом начал ныть, обещать измениться. Потом угрожать. Я не брала трубку. Заблокировала его везде.
Людмила Петровна подловила меня у метро через месяц. Постарела, осунулась. На ней был всё тот же грязный фартук.
— Леся, вернись, — она схватила меня за руку. — Артёмушка осунулся совсем. Пьёт каждый день. Из дома не выходит.
— Это не моя проблема, — я высвободила руку.
— Но ты же жена! Ты должна...
— Я никому ничего не должна, — оборвала я её. — Особенно человеку, который три года считал меня мебелью.
Она хотела что-то сказать, но я уже уходила. Оглянулась — она стояла у входа в метро, маленькая, сгорбленная, с пакетами ресторанных объедков в руках. Мне стало почти жалко её. Почти.
Развод оформили через полгода. Артём не сопротивлялся. Мне ничего от него не было нужно. Ни квартира его, ни вещи. Ничего.
Сейчас прошёл год. Я живу одна, работаю в студии, веду проекты для крупных клиентов. Мой холодильник заполнен тем, что выбрала я сама. Никто не приходит среди ночи, не хлопает дверцами, не таскает еду. Тишина. Покой.
Иногда вижу Людмилу Петровну у «Золотого дракона» — она всё ещё там работает. Таскает пакеты с объедками, наверное, теперь уже Артёму. Кормит его, как кормила всю жизнь. А он лежит на диване и ждёт, когда мама принесёт поесть.
Мне их не жаль. Совсем.
Вчера познакомилась с парнем в кофейне. Илья, программист. Говорили о работе, о жизни, смеялись. Он проводил меня до дома, попрощался, не пытаясь ничего. Просто пожелал спокойной ночи.
Я поднялась к себе, заварила чай, села у окна. За стеклом кружил первый снег этой зимы. Мягкий, чистый, укрывающий город белой тишиной. Я смотрела на него и улыбалась.
Моя жизнь. Мой холодильник. Мои правила.
Наконец-то я была дома.