Дарья Десса. Авторские рассказы
Таксист поневоле. Часть 2
«Вот и всё, полковник Русаков, – думал он. – Ты окончательно докатился. Катаешь своих подчиненных, как извозчик. Они смотрят на тебя с уважением, не зная, что ты – их командир, который не может обеспечить их даже бензином для учений», – десантник скрипнул зубами. Вспомнились советские фильмы про белых офицеров, бежавших из молодой советской республики после окончания Гражданской войны. Те, чтобы выжить на чужбине, были вынуждены заниматься в том числе частным извозом. Об этом даже в белоэмигрантских песнях поётся.
«Твою ж дивизию! – ворчал Русаков. – Но я же никому не проигрывал! Служу, как и раньше, честь мундира позорным бегством с поля боя не запятнал. Почему же всё вот так?!» Он вспомнил, как на прошлой неделе ему пришлось продать на толкучке в областном центре, где по выходным собирался почти весь свет обнищавшей городской интеллигенции, свой старый армейский бинокль – подарок отца, чтобы купить лекарства для младшей дочери. Это было больнее, чем любая рана, полученная в Афгане.
Он выбросил в окно докуренную до фильтра сигарету и продолжил путь. Передумал домой возвращаться. Ночь в самом разгаре. Ему нужно было заработать еще хотя бы тысячу рублей, чтобы завтра купить Светлане продуктов и оплатить электричество. Полковник физически не выносил это противное ощущение, когда был кому-то должен, и неважно, продуктовый ли это магазин или поставщик ресурсов. Он с детства привык платить по счетам.
Русаков вернулся в областной центр. Ночь была полна таких же, как он, «бомбил» – бывших инженеров, учителей, врачей, которые пытались выжить в этом новом, диком мире. Следующие несколько часов десантник возил пьяных бизнесменов, спешащих домой после бурных вечеринок молодых людей из числа «золотой молодёжи». Каждый из них был частью этой новой, нарождавшейся «демократической России», о которой последние пятнадцать столько трещали по ТВ.
Уже под утро Русаков остановился у подъезда, чтобы перекусить припасенным бутербродом. Только раскрыл целлофановый пакет, ощутив голодный спазм в желудке, как к «семёрке» подошел мужчина в дорогом кожаном пальто и чёрной водолазке, поверх которой болталась толстая, в полсантиметра золотая цепь.
– Слышь, таксёр, – сказал он, наклоняясь к окну. – Довези до «Медведя». Двойной тариф.
«Медведь» – это был самый дорогой ресторан в городе. Все знали, что там собирается новый «бомонд» – братки, как они сами себя величали, а попросту говоря бандиты. Те, кому теперь на Руси жилось хорошо, если бы не отстреливали друг друга почём зря.
– Садись, – сказал Русаков, не меняя выражения лица.
По дороге «крутой» хвастался богатством, нажитым на развалинах великой страны. Говорил о том, как «купил» какой-то завод за бесценок, попросту надув его новых владельцев – работяг, на свои ваучеры купивших акции предприятия. Те, понятия не имея, что делать с этими «фантиками», обменяли их на колбасу, водку, макароны и подсолнечное масло. Многие так и не поняли, что таким образом продавали по крупицам родной завод, а кто догадался, махнули рукой: прибыли всё равно нет, производство стоит, а здесь хотя бы продуктами можно запастись, на какое-то время хватит.
– А ты, старик, – сказал «браток», тыча пальцем в плечо Русакова, – что ты понимаешь в красивой жизни? Крутишь баранку, и всё.
Русаков стиснул челюсти и молчал. Он чувствовал, как в нем закипает ярость. Не на этого глупого человека, которого мог бы вырубить одним хорошо поставленным ударом, чтоб заткнулся, а на систему, которая позволила этому случиться. Он, полковник ВДВ, защитник Родины, везет этого нувориша, который ее же разворовывает, «нагибая» простых работяг.
Когда они подъехали к ресторану, «новый русский» бросил ему деньги на сиденье, небрежно, как подачку.
– Сдачи не надо, – сказал и вышел.
Русаков посмотрел на купюры. Их было достаточно, чтобы прожить неделю. Но десантник чувствовал себя опустошенным. Взял бумажки, сложил пополам, сунул в нагрудный карман и поехал прочь.
Вернулся домой, когда уже светало. Супруга Светлана ждала его, сидя на кухне.
– Лёша, ты опять? – спросила она, кивая на его куртку, пахнущую бензином и сигаретным дымом.
– Опять, милая. А как иначе? – полковник устало опустился на стул. – Сегодня, знаешь, кого вез? Лейтенанта. К нам в часть.
Жена присела рядом, взяла его руку.
– И что? Он тебя узнал? – спросила настороженно.
– Нет. Но я чуть не провалился сквозь землю от стыда. Он мне про честь офицера, про Афган, про то, как он рвется в бой… А я сижу, как извозчик, и слушаю, – Русаков тяжело вздохнул.
– Лёша, ты не извозчик. Ты полковник ВДВ. И ты делаешь то, что должен делать мужчина, чтобы его семья не голодала. Это и есть честь. Ты сам мне говорил, – она не только парадная форма, которую носят с достоинством, а еще способность спасать своих, не преступая черту закона.
Слова жены немного успокоили. Русаков знал, что она права. Но где теперь та черта? Когда полковник ВДВ, командир полка, вынужден заниматься частным извозом, чтобы купить детям то лекарства, то обувку, разве эта черта уже не пройдена? И если да, то кем? Им, защитником Родины, или теми, кто довёл страну до такого и продолжает участвовать в разграблении?
Ответов у Русакова, как и раньше, не было.
Следующий день в части начался как обычно. Утреннее построение, доклад о состоянии дел, который, как всегда, был полон оптимизма на словах и уныния в реальности. Танки стояли, орудия молчали. Боеприпасы, которые должны были прийти в мизерном количестве для учений, «застряли» где-то на складах вместе с ГСМ и, судя по всему, обучать танкистов снова придётся в классах, на схемах и картах.
После построения Русаков вызвал к себе нового лейтенанта Смирнова.
Он вошел в кабинет, подтянутый, свежий, с идеальной выправкой. Полковник посмотрел на него и едва сдержал улыбку. Парень напомнил ему самого себя много лет тому назад.
– Товарищ командир, лейтенант Смирнов по вашему приказанию прибыл!
Русаков смотрел на него. На этого мальчишку, которого вёз вчера в своей «семёрке». В кабинете, в форме, он выглядел совсем иначе. Переодевшись, стал частью здешнего мира.
– Садитесь, лейтенант, – сказал Русаков, указывая на стул.
Молодой офицер сел, ожидая приказаний, с горящими глазами человека, которому казалось: вот прямо сейчас если отдадут ему приказ взять Берлин, как деды в 1945-м, так бросится выполнять.
– Смирнов, – начал полковник, – я ознакомился с вашим личным делом. Отличные характеристики. Выпускник с отличием. Желание служить – похвально. Но я хочу, чтобы вы поняли одну вещь.
Русаков наклонился вперед, положив локти на стол.
– Сейчас не то время, лейтенант, о котором вы читали в книгах. Сейчас 1990-е. И наша задача – защищать Родину не только от внешнего врага, но и от…
Он сделал паузу, подбирая слова. Хотелось сказать «от самих себя», но зачем мальчике голову морочить такими сложными умозаключениями?
– Сразу предупреждаю. Вам придётся столкнуться с трудностями, о которых вам не рассказывали в училище. Здесь у нас жёсткая нехватка всего: от солярки до зарплаты. В это тяжёлое время, товарищ лейтенант, ваша главная задача – сохранить честь. Не только честь мундира, но и человека. Не поддаться соблазну, не украсть, не продать.
Саша слушал, его глаза расширялись от удивления и, кажется, разочарования.
– Товарищ полковник, я не понимаю…
– Поймёте, – жестко оборвал его Русаков. – Когда ваши солдаты будут голодать, а вам нечем будет их кормить, вы поймете. Когда вам нечем будет заплатить за квартиру, а жена будет плакать по ночам в подушку, вы всё поймете, в какой мы… – на языке вертелось грубое слово, но полковник не стал его произносить, – …ситуации.
Он встал, подошел к окну. За окном виднелся плац, а за ним автопарк, в боксах которого стояли ржавеющие от безделья БМД.
– Но даже в этой грязи, лейтенант, мы должны оставаться людьми чести. Мы – офицеры. Мы – ВДВ. И мы не имеем права опускать руки. Потому что никто, кроме нас!
Он повернулся.
– Ваше первое задание, Смирнов. Вы будете отвечать за… ремонт крыши здания казармы третьей роты. Она течет. Ищите материалы. Как хотите, где хотите, но чтобы больше на головы ничего не лилось.
– Есть, товарищ полковник! – Саша вскочил, его глаза снова загорелись. Это было не то, о чём он мечтал, но по крайней мере задача, пусть и далеко не боевая.
– И ещё одно, лейтенант, – добавил Русаков, когда Саша уже был у двери. – Если увидите в городе старую «семёрку», которая таксует… не осуждайте водителя. Нынче каждый выживает, как может.
Саша посмотрел на командира с недоумением.
– Я… не понял, товарищ полковник.
– И не надо, – Русаков махнул рукой. – Идите. Приступайте к службе.
Вечером того же дня Русаков снова сидел за рулем. Он ехал в областной центр и знал, что его ждет. Ночные улицы, случайные пассажиры, риск быть узнанным. Но после сказанных женой слов ему на риск этот было наплевать. Пусть видят и знают. Если попробуют рот раскрыть, он знает, как ответить.
Полковник припарковался на своем обычном месте, у вокзала. Ждать пришлось недолго. К нему подошел хорошо одетый мужчина с кожаным чемоданом в руке. На левом запястье поблёскивали массивные золотые часы, волосы были уложены гелем. Холёное, гладко выбритое лицо, взгляд хозяина жизни. Это было немного удивительно: обычно такие предпочитают на самолётах летать. «Видать, и у летунов керосин закончился», – подумал Русаков.
– Шеф, в лучший отель города. Только побыстрее, опаздываю, – сказал пассажир.
Русаков кивнул. Он презирал этих «хозяев новой жизни». Они напоминали шакалов, пирующих на теле огромной страны, раздирая ее на клочья. Пока ехали, полковнику пришлось слушать всё те же, что и вчера, хвастливые слова о сделках, тачках, бабле и тёлках. Одна лишь мысль удерживала десантника от того, чтобы вышвырнуть нувориша из машины на полном ходу: его честь не в том, чтобы сидеть в кабинете и ждать зарплату, а в том, чтобы, несмотря на унижение, продолжать бороться за свою семью и полк.