Дарья Десса. Авторские рассказы
Таксист поневоле. Часть 3/3
Прошло несколько месяцев, которые для лейтенанта Александра Смирнова растянулись в целую эпоху, когда романтика голубых десантных беретов и парадных строев сменилась суровой, грязной прозой армейского выживания в лихие девяностые. Он прибыл в полк Воздушно-десантных войск, которым командовал полковник Русаков, наивным, восторженным мальчишкой, выпускником училища, верившим в нерушимость Устава и незыблемость присяги. Теперь Русаков, в редкие моменты неформального общения, называл его просто Сашей, и это было высшей формой признания.
Смирнов уже не был тем мальчишкой. Он научился главному искусству эпохи: «искать» материалы, договариваться, выбивать. Это означало не просто писать рапорты, а совершать ежедневные, унизительные рейды по гражданским базам, складам, а то и по полулегальным кооперативам, чтобы раздобыть хоть что-то: солярку для БМД, которая должна была стоять на боевом дежурстве, но торчала в автопарке без топлива; запчасти для старой «шишиги», без которой невозможно было подвезти провизию на кухню; гвозди, краску, даже лампочки. Он научился говорить с циничными прапорщиками, с усталыми, озлобленными завхозами, с откровенными бандитами, которые теперь контролировали всё, что раньше принадлежало государству. Научился давать взятки – не деньгами, которых у него не было, а услугами, обещаниями, а иногда и просто бутылкой водки, выменянной на сухпай.
Он видел, как его товарищи ломаются. Замечал, как старшие офицеры, не выдержав позора нищеты и бессилия, уходят из армии, бросая дело всей своей жизни. Наблюдал, как другие, оставшиеся употребляют от безысходности, пропивая последние крохи чести и достоинства. Они превращались в тени, в озлобленных, равнодушных людей, для которых служба стала лишь мучительной повинностью.
Но Саша оставался. Он держался за полковника Русакова, за его негласный, но ощутимый стержень, который не давал полку окончательно рассыпаться. Лейтенант чувствовал, что, пока Русаков командует, есть смысл держаться.
***
Полковник, командир прославленного десантного полка, сидел за рулем своей старенькой «семёрки» – ВАЗ-2107, которую купил еще в лучшие времена. Теперь эта машина, любовно именуемая «ласточкой», стала его вторым, тайным фронтом. Поздно вечером, когда все дела в штабе были закончены, когда он убеждался, что наряд заступил, а в казармах погашен свет, Русаков переодевался в гражданскую куртку, надевал кепку, скрывающую его высокий лоб и усталые глаза, и выезжал в областной центр.
Он таксовал. Это было его позором и спасением. Зарплаты полковника ВДВ хватало только на то, чтобы не умереть с голоду, но не на то, чтобы содержать семью. Он не мог, как другие, продавать армейское имущество. Честь и внутренний кодекс офицера-десантника не позволяли подобного. Поэтому Русаков выбрал самый тяжелый и самый честный путь: зарабатывать своим трудом.
Он возил пьяных бизнесменов, ночных гуляк, просто припозднившихся людей. Слушал их истории, жалобы, циничный смех над «этими вояками, которые ничего не могут». Каждый рейс был ударом по офицерской гордости, но каждый заработанный рубль становится кирпичиком, который он клал в фундамент выживания семьи и даже, пусть отчасти, полка. На эти деньги Русаков покупал лекарства в санчасть, которые не поставлялись месяцами; иногда – самое необходимое топливо, чтобы провести хоть какие-то учения; а чаще всего – просто продукты, чтобы накормить солдат, чьи пайки были урезаны до предела.
Однажды, поздно вечером, полковник катил по городу, возвращаясь с очередного рейса. Он был измотан, глаза слипались, но он заставлял себя ехать. Нужно было успеть сделать еще один-два рейса, чтобы завтра купить мешок картошки. В свете уличного фонаря увидел знакомую фигуру, голосующую на обочине. Сердце ёкнуло. Саша Смирнов.
Русаков затормозил. Не смог проехать мимо.
– Лейтенант, садись.
Саша сел, удивленный. Он не сразу узнал командира, но голос... голос был знакомым, властным, несмотря на усталость.
– Товарищ полковник! Что вы здесь делаете? – в его голосе смешались удивление, шок и неловкость.
Русаков улыбнулся. Улыбка вышла горькой, как полынь.
– Таксую, лейтенант. Как видишь.
Саша молчал. Он смотрел на полковника, на его усталое, изможденное лицо, на простую, гражданскую куртку и кепку, в которых комполка выглядел как минимум странно и непривычно. В глазах лейтенанта, однако, не было осуждения. Было понимание: всем нынче непросто приходится.
– Простите, товарищ полковник, но я догадывался, – тихо сказал Саша. – Когда вы сказали однажды про «семёрку». Вы же её не продали, как другие свои машины…
– Что думаешь, лейтенант? – спросил Русаков, глядя на дорогу, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– Думаю, товарищ полковник, что вы – самый честный офицер, которого я встречал, – голос Саши окреп, в нем появилась стальная нотка. – Вы не украли, не продали. Вы работаете. Чтобы мы могли служить. Чтобы полк держался.
Русаков почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Эти слова молодого лейтенанта дорогого стоили. Он кивнул, не в силах говорить.
– Спасибо, Саша. Куда тебя?
– В полк.
Они поехали. Напряжение спало, и лейтенант, оказавшийся вне службы очень разговорчивым и общительным, начал болтать без умолку. Он был рад, что его подобрали, и, раз уж обстановка выдалась неофициальная, решил выговориться. Рассказал Русакову свою непродолжительную биографию, после поведал несколько забавных случаев, произошедших с ним во время учебы, а затем плавно перешел на описание службы в полку. Говорил о том, как тяжело, но интересно, как научился «выбивать» запчасти, как гордится тем, что остался, когда другие ушли.
Русаков слушал, кивал и поддакивал. Он был рад, что лейтенант не сломался. Но потом тон Саши изменился. Парень перешёл на сплетни.
– А знаете, товарищ полковник… У нас тут такое! – пассажир понизил голос до заговорщицкого шепота. – Один офицер, из третьей роты, – Русаков сразу догадался, о ком речь, – соблазнил жену начальника штаба первого батальона. Все удивились, как ему удалось: женщина она была весьма пышных форм, хотя и очень приятной наружности.
Русаков слушал, и его усталость сменилась холодной, нарастающей яростью. Таких подробностей личной жизни своих офицеров он и знать не знал, а тут вдруг такие откровенности. Но слушал, кивал и поддакивал, чтобы не спугнуть. Между тем лейтенант разболтал и еще один секрет – исчезновения бочки с темно-зеленой краской, которой обновляют парк техники.
– Оказалось, что утащили её двое сержантов, которым на водку не хватало, да и сбыли в ближайшем селе, благо переть бочку было недалеко – метров триста от забора. Представляете, какая наглость!
Много интересного узнал полковник во время этой поездки. Столько, что хватило бы кое-кому на мордобой, на выволочку, а другим и на встречу с военным прокурором с последующей отправкой в места не столь отдаленные. Но как быть? Стукачей Русаков презирал. Он понимал, что лейтенант не хотел стучать, он просто был слишком болтлив и наивен, чтобы понять, когда можно и нужно держать язык за зубами.
«Это же надо: разболтать столько военных если не тайн, то секретов! – думал Русаков. – Он научился выживать, но не научился главному: молчать и защищать своих. Если лейтёха так легко треплет языком про интимные дела своих товарищей, про мелкое воровство, которое, как ни крути, совершено от безысходности, то завтра он разболтает что-то по-настоящему важное. Он – бомба замедленного действия».
Русаков решил его проучить. Причем так, чтобы мальчишка на всю оставшуюся жизнь запомнил: хочешь сделать по справедливости, – доложи командиру. Но вот так трепать языком о личном других людей – это подлость и разрушает доверие, а оно – единственное, что осталось у них в эти годы.
Когда до расположения полка оставалась пара километров, Русаков свернул с трассы на проселочную дорогу. По ней тоже можно было добраться до части, – окольным путем. Лейтенант, правда, спросил, почему совершили такой манёвр.
– На трассе вчера участок дождем смыло, ремонтируют, – пояснил полковник, и голос его был ровным, без тени эмоций.
Проехали еще несколько сот метров. Дорога была разбитой, вокруг – темный лес. Резко сбросив сцепление, чтобы машина дернулась и заглохла, Русаков выругался шепотом и полез смотреть, что там под капотом «случилось». Он открыл его, а потом достал незаметно пистолет, который был у него сзади под курткой. Свой табельный ТТ полковник всегда возил с собой. Мало ли, времена дикие. В городе случались нападения на таксистов.
Подошел он к пассажирской двери, резко её распахнул и направил ствол на лейтенанта. Холодный металл пистолета блеснул в свете луны.
– Выходи! Мордой в машину, руки на затылок! – голос Русакова был низким, стальным, не оставляющим места для сомнений.
Побледнев, лейтенант выбрался и сделал, как было велено. Он не понимал, что происходит, но инстинкт самосохранения взял верх. Полковник пнул его ноги в разные стороны – чтобы стоял шире. Приставил пистолет к затылку.
– Что ты там болтал про начштаба? Кто там его жену пользует? – сурово спросил он. – Говори громче!
– Я… не знаю, – пролепетал испуганно лейтенант. – Мне... рассказали. Я сам не видел, не знаю...
– А про бочку с краской? Про сержантов, которые за водку краску продали? Ты это кому рассказываешь? Таксисту? Ты понимаешь, что ты делаешь, лейтенант?! Ты предаешь своих! Ты выносишь мусор из избы, которую мы с тобой пытаемся удержать от развала!
– Я… я не хотел... – слезы подступили к горлу Саши.
– Снимай форму, – приказал Русаков. – И не вздумай оборачиваться – пристрелю.
Лейтенант повиновался. Спустя пару минут его форма лежала на земле. Сам он стоял в исподнем и трясся. То ли от страха, то ли от ночного холода.
Молча подобрав одежду лейтенанта и бросив в салон, Русаков приказал:
– Вперед. Вон к тому дереву.
Саша, осторожно ступая босыми ногами по колючей земле, поплелся к стоявшей неподалеку березе.
– Лицом к стволу, – сказал полковник.
Офицер повиновался. Встал, трясясь всем телом, и пробормотал:
– Пожалуйста, не надо, товарищ полковник…
Русаков сделал шаг вперед и поднес пистолет к голове лейтенанта. Чувствовал, как его рука дрожит, но не от страха, а от напряжения. Знал, что делает. Это был самый жестокий, но, по его мнению, самый необходимый урок в жизни молодого офицера. Потом нажал на спусковой крючок. Пистолет сухо щелкнул. Лейтенант вздрогнул всем телом и замер. Он ждал выстрела.
– Еще раз, – голос Русакова был ледяным, – Ты. Кому-нибудь. Будешь болтать про своих товарищей. Про свою часть. Про то, что ты увидел или услышал. Пристрелю. Понял?
– П-понял, – пролепетал трясущимися губами лейтенант.
– По Уставу отвечать! – рявкнул Русаков.
– Так точно, товарищ полковник! – рявкнул лейтенант, и в этом крике не было страха, была только абсолютная, пронзительная покорность и новое, страшное понимание.
Русаков молча кивнул на машину.
– Приведи себя в порядок.
Саша метнулся к «семёрке» и быстро оделся. Затем Русаков сел в машину, открыл окно:
– За мной. Бегом, марш! – и поехал на небольшой скорости, наблюдая в зеркало заднего вида, как бежит лейтенант.
Час спустя, когда Смирнов стоял, тяжело дыша, у казармы, комполка подошёл к нему.
– Лейтенант, – тихо сказал Русаков, глядя ему в глаза. – Ты научился выбивать, выживать. Теперь научись молчать. Это – главная наука офицера ВДВ в наши годы. Мы – всё, что у нас есть. И если начнем травить друг друга сплетнями, развалимся быстрее, чем от нехватки ГСМ и прочего. Понял?
– Так точно, товарищ полковник, – ответил Саша, и его голос был тверд.
– Свободен.
– Есть!
Русаков смотрел, как Саша идет к казарме. Он знал, что этот лейтенант не сломается, и урок не пройдёт напрасно. Полковник искренне верил, что и полк, несмотря ни на что, выстоит. Он завел машину и поехал обратно в город, чтобы успеть сделать еще пару рейсов. Ночь была длинной, а 1990-е годы не собирались заканчиваться. Но теперь Русаков был уверен, что в его полку стало на одного настоящего офицера больше.