— Ты что, совсем из ума выжила?! — голос Ефрема прорезал тишину кухни, как нож сквозь масло. — Я тебя спрашиваю, ты вообще соображаешь, что творишь?!
Юля вздрогнула, чуть не выронив пакет с мукой. За окном метель рисовала причудливые узоры на стекле, а внутри — бушевала другая буря. Муж стоял в дверном проеме, раздувшись от праведного гнева, красный, как вареный рак.
— Я... я просто хотела...
— Заткнись! — Ефрем шагнул вперед, и Юля инстинктивно попятилась к плите. — Мать моя любит пельмени с тонким тестом! Тонким! А ты что накатала? Подошвы валенные!
В горле у Юли встал комок. Она провела бессонную ночь, готовясь к приезду свекрови и золовки, а теперь... Руки сами собой затряслись, когда она попыталась оправдаться:
— Ефрем, я старалась... Рецепт твоей мамы использовала...
— Чего глазками заморгала? — он презрительно фыркнул. — Давай иди дальше пельмени лепи, да фарша побольше клади! И чтоб к трем часам все было готово! Мать с сестрой скоро приедут!
Юля молча кивнула и снова взялась за тесто. Пальцы болели, спина ныла — она уже три часа стояла у стола, но Ефрему было наплевать. Для него существовали только две женщины, достойные любви и уважения: Лидия Яковлевна, мать его, и Вика, сестра родная. Все остальное — так, прислуга.
Зима в этом году выдалась лютая. Морозы крепчали с каждым днем, а вместе с ними крепчало и ледяное безразличие мужа. Семь лет Юля пыталась стать для него настоящей женой, семь лет билась, как птица о стекло клетки. А он... Он превращал ее в невидимую тень, в бессловесную служанку.
«Как я сюда попала?» — мелькнула привычная мысль, пока руки машинально раскатывали очередной кружок теста. Юлия Петровна Королева, выпускница педагогического института, учительница русского языка и литературы... Превратилась в безмолвную Золушку при злом принце и его королевской семейке.
— И вот еще что! — Ефрем вернулся, держа в руках список. — Мать просила селедку под шубой, оливье, холодец, салат с крабовыми палочками, пирог с капустой и еще...
— Ефрем, — Юля осмелилась прервать его, — но ведь денег на все это нет... Ты же сам говорил, что до зарплаты...
Лицо мужа потемнело. Он подошел вплотную, нависая над ней всей своей массивной тушей:
— Значит, так. У тебя есть заначка — я знаю. Доставай. Все до копейки. Мать моя не должна видеть, что мы в нужде живем. Поняла?
У Юли ёкнуло сердце. Заначка... Три тысячи рублей, которые она по сто рублей откладывала несколько месяцев. Мечтала купить себе зимние сапоги — старые совсем расклеились. Но разве можно спорить?
— Хорошо, — выдавила она из себя.
Ефрем удовлетворенно хмыкнул и направился к выходу, но обернулся на пороге:
— Да, и оденься прилично. Не хватало еще, чтобы мать подумала, что я на тебе экономлю. Накрасься там, причешись. В общем, чтоб выглядела по-человечески.
Дверь хлопнула. Юля опустилась на стул и закрыла лицо ладонями. Не плакать. Нельзя плакать — глаза опухнут, Ефрем заметит, скандал устроит. Надо держаться. Еще немного... Еще чуть-чуть...
Часы показывали половину одиннадцатого. Впереди еще четыре с половиной часа адской подготовки.
Лидия Яковлевна появилась на пороге ровно в три часа дня, как английская королева на приеме. Седые волосы, уложенные в тугую прическу, норковая шуба, золотые серьги размером с перепелиное яйцо. За ней следом — Вика, копия матери, только моложе и еще более надменная.
— Ефремушка! — свекровь расцеловала сына в обе щеки. — Сынок мой золотой! Как я по тебе соскучилась!
— Мамочка, — Ефрем прямо-таки светился. Юля никогда не видела, чтобы он так улыбался. — Проходите, проходите! Вика, как ты? Похудела вроде?
— Да ты что! — Вика кокетливо рассмеялась. — Это новый костюм стройнит. Восемнадцать тысяч отдала, но он того стоит!
Восемнадцать тысяч... У Юли в голове помутилось. На эти деньги можно было бы...
— Ну что, Юлечка, — Лидия Яковлевна наконец соизволила обратить на нее внимание, — накрыла на стол? Мы с дороги голодные.
— Да, Лидия Яковлевна, все готово.
— Посмотрим, посмотрим, — свекровь скептически прищурилась. — В прошлый раз холодец жидковат был. Надеюсь, сейчас постаралась?
Юля проглотила обиду и кивнула. Стол она накрыла в большой комнате — белая скатерть, хрустальные бокалы (свадебный подарок, который доставали только для «особых гостей»), салфетки с вышивкой. Блюда стояли горой: пельмени домашние, селедка под шубой, оливье, холодец, нарезки колбасные и сырные, пирог с капустой, пирог с яблоками (испекла уже после списка Ефрема, на всякий случай), соленья-варенья.
— О-о-о, — протянула Вика, оглядывая стол, — неплохо, неплохо. Правда, пельмени какие-то крупноваты...
— Вика права, — поддержала мать. — Я же Ефрему говорила, что тесто должно быть тоньше. Ну да ладно, перебьемся.
Ефрем виновато посмотрел на жену, но не сказал ни слова в ее защиту. Юля стиснула зубы и отправилась на кухню — разогревать, подавать, убирать.
Следующие три часа превратились в бесконечную беготню. Подать то, принести это, убрать тарелки, налить чай, достать еще печенья. Сама Юля не села к столу ни разу — некогда было. Да и не звали.
А за столом царило веселье. Лидия Яковлевна рассказывала байки про соседей, Вика хвасталась новой работой, Ефрем заливался смехом и подливал матери водочки. Их голоса доносились до кухни, где Юля мыла гору посуды.
— Знаешь, Ефремушка, — вдруг услышала она голос свекрови, ставший серьезным, — я тут подумала... Может, вам с Юлей уже пора о ребеночке задуматься? Семь лет женаты, а толку?
Юля замерла, вытирая тарелку.
— Мам, ну... — Ефрем замялся.
— Что «мам»? Мне внуков хочется! А то я смотрю на нее — такая вялая, бесцветная. Может, она вообще не может?
— Мама, не надо, — попытался возразить Ефрем, но голос его звучал неуверенно.
— А что «не надо»? Я правду говорю! Посмотри на нее — ни фигуры, ни лица. Ты бы лучше на Таньке Рыбаковой женился, помнишь ее? Вон она какая статная, красивая!
Тарелка выскользнула из рук Юли и с грохотом разбилась о кафельный пол.
— Что там такое грохнуло? — раздался недовольный голос Ефрема.
Юля стояла, глядя на осколки тарелки, разлетевшиеся по полу. Руки дрожали. В горле стоял ком, мешающий дышать.
— Юля! — уже громче крикнул муж. — Я спрашиваю, что случилось?!
— Ничего... Просто тарелка разбилась, — выдавила она, нагибаясь собирать осколки.
— Растяпа! — Ефрем возник в дверях. — Это же сервиз свадебный! Мать, видела? Руки-крюки!
Лидия Яковлевна заглянула через плечо сына, цокнула языком:
— Эх, Ефремушка... Хозяйка из нее никудышная. Я же тебе говорила еще тогда, семь лет назад...
Юля молча собирала осколки, чувствуя, как щеки горят от стыда и бессильной злости. Острый край керамики полоснул по пальцу — выступила кровь. Она даже не поморщилась.
Вечер тянулся бесконечно. Лидия Яковлевна с Викой расположились в гостиной, как две королевы на троне. Ефрем суетился вокруг них, то подливая чай, то подкладывая конфеты. Юля продолжала мыть посуду, слушая обрывки разговора.
— ...она тебе не пара, Ефрем, — доносился голос Вики. — Я каждый раз смотрю и думаю: ну что ты в ней нашел?
— Вика, не начинай, — устало отозвался Ефрем.
— А что? Правду говорю! Вон у нас в офисе девочка работает — Людочка. Красавица, умница, зарплата приличная. Я бы вас познакомила...
— Замолчи уже!
Но Вика не унималась. Весь вечер сестра с матерью точили Юлю, словно два точильных камня. То суп пересолен, то полы плохо вымыты, то шторы застираны. Ефрем не заступался — только вздыхал да кивал.
К десяти вечера Юля валилась с ног. Но гости и не думали уходить.
— Знаешь, Ефремушка, — Лидия Яковлевна взяла сына за руку, — а давай мы с Викой у вас переночуем? На улице метель, да и темно уже. Завтра с утра и поедем.
У Юли внутри все похолодело. Переночуют? Это значит — снова готовить завтрак, убирать, стелить постели...
— Конечно, мамочка! — обрадовался Ефрем. — Юля, ты слышала? Постели в спальне на диване, а мы с тобой на кухне на раскладушке.
Юля кивнула. Спорить бесполезно.
Ночь выдалась тяжелой. Юля ворочалась на неудобной раскладушке, слушая храп мужа. Сон не шел. В голове крутились обрывки фраз, сказанных за ужином. «Бесцветная... Ни фигуры, ни лица... Руки-крюки...»
Когда она наконец забылась под утро, в дверь кухни негромко постучали. Юля вздрогнула, открыла глаза. За окном еще темнело — часы показывали половину седьмого.
— Юля, ты не спишь? — прошептала Вика, приоткрывая дверь. — Можно войти?
— Да, заходи...
Золовка прошла в кухню, закрыла за собой дверь. На ней был шелковый халат — дорогой, красивый. Села напротив, внимательно посмотрела:
— Послушай, я хотела с тобой поговорить... По душам.
Юля насторожилась. Вика никогда не разговаривала с ней «по душам».
— Ты же понимаешь, что Ефрем несчастен? — начала золовка, внимательно разглядывая свой маникюр. — Он мужчина в самом расцвете сил, а рядом с ним... Ну ты сама понимаешь.
— Я стараюсь быть хорошей женой, — тихо возразила Юля.
— Вот именно — стараешься. А любовь должна быть легкой, естественной. — Вика вздохнула. — Знаешь, может, вам просто не судьба? Может, стоит отпустить друг друга?
Юля молчала. В груди разливалась тупая боль.
— Подумай об этом, — Вика встала. — Ты же не хочешь держать человека силой? Это же эгоистично.
Золовка вышла, оставив за собой шлейф дорогих духов и непонятной тревоги.
День начался с новых придирок. Лидия Яковлевна нашла пыль на книжной полке, Вика — пятно на скатерти. Ефрем мрачнел с каждой минутой.
— Мне на работу пора, — буркнул он после завтрака. — Мама, Вика, вы тут пока побудьте, я к обеду вернусь.
Когда за мужем закрылась дверь, Юля почувствовала себя овцой, оставшейся наедине с двумя волчицами.
— Юлечка, — сладко протянула Лидия Яковлевна, — а покажи-ка мне свой телефон.
— Зачем? — опешила Юля.
— Так, проверить кое-что. Давай, давай, не стесняйся.
Юля нехотя протянула телефон. Свекровь принялась листать сообщения, хмыкая и качая головой. Вика заглядывала через плечо.
— Ага! — вдруг воскликнула Лидия Яковлевна. — А это кто такой?
— Кто?
— Павлик! Пишет: «Юля, спасибо за вчерашний вечер. Было чудесно». Это что еще такое?!
Юля похолодела. Павел — коллега по школе, классный руководитель параллельного класса. Вчера после педсовета они вместе пили чай в учительской и обсуждали новую программу. Обычная рабочая встреча, но...
— Это просто коллега, мы...
— Просто коллега? — Вика выхватила телефон у матери. — «Было чудесно»? Юля, ты хоть понимаешь, как это выглядит?
— Мы обсуждали работу! Педсовет был!
— Ах, педсовет! — Лидия Яковлевна всплеснула руками. — И ты думаешь, мы такие дуры, что поверим? «Было чудесно» — это про педсовет?!
— Лидия Яковлевна, клянусь, там ничего такого нет!
Но свекровь уже набирала номер Ефрема. Юля бросилась к ней, пытаясь отнять телефон, но Вика преградила дорогу:
— Не трогай мать! Ефрем должен знать правду!
— Ефремушка? Сынок, тут такое дело... — голос Лидии Яковлевны звучал взволнованно. — Приезжай срочно домой. Да, прямо сейчас. У нас тут... неприятная ситуация с Юлей обнаружилась.
Ефрем ворвался в квартиру через сорок минут. Лицо его было искажено яростью.
— Где она?! — рявкнул он с порога.
Юля сидела на кухне, сжав руки в замок. Сердце бешено колотилось.
— Ефрем, послушай меня...
— Заткнись! — он подошел, схватил ее телефон со стола. — Это что такое? Кто этот Павлик?!
— Коллега! Мы вместе работаем!
— «Было чудесно»?! — Ефрем тряс телефоном перед ее лицом. — Это про работу?!
— Да! Мы обсуждали методические материалы, Ефрем, я тебе клянусь!
— Врешь! — он швырнул телефон об стену. Экран треснул, осыпался на пол. — Я знал! Я всегда знал, что ты гулящая!
Пощечина обожгла щеку. Юля зажмурилась от боли и унижения.
— Ефрем, что ты творишь?! — прошептала она.
— А то! Мать была права — ты мне не пара! Гуляешь налево, а я, дурак, семь лет кормлю тебя!
Лидия Яковлевна и Вика стояли в дверях, наблюдая за сценой. На лицах их застыло торжествующее выражение.
— Собирай вещи и проваливай! — Ефрем схватил Юлю за плечи, встряхнул. — Убирайся из моего дома! Чтобы духу твоего здесь не было!
— Куда? На улице мороз, Ефрем! Минус двадцать пять!
— Иди к своему Павлику! Пусть греет!
Он толкнул ее к выходу. Юля споткнулась, упала. Ефрем поднял ее, потащил к двери.
— Ефрем, остановись! Я ничего не сделала! — кричала она, цепляясь за дверной косяк.
Но он был непреклонен. Схватил ее пальто с вешалки, швырнул в лицо:
— Одевайся и вон!
— Но...
Еще один удар — теперь в спину. Юля согнулась от боли. Пальцы дрожали, когда она натягивала пальто. Шапку Ефрем не дал — выкинул на лестничную площадку вслед за ней.
— И не вздумай вернуться! — крикнул он напоследок. — Разведемся! Мне такая жена не нужна!
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Юля стояла на площадке в тонком домашнем платье под пальто, в стоптанных тапочках. Телефона нет — разбит. Денег нет — в квартире остались. Документы — тоже там.
А за окном бушевала метель.
Мороз обжигал лицо, ветер задувал под пальто. Юля спустилась по лестнице, вышла на улицу. Снег хлестал по щекам, тапочки моментально промокли. Она остановилась, оглядываясь. Куда идти?
И вдруг... внутри что-то щелкнуло. Словно невидимые цепи, державшие ее семь лет, разом лопнули.
Юля подняла голову, подставила лицо снегу — и рассмеялась. Тихо, сначала неуверенно, потом все громче. Она свободна! Впервые за семь лет — свободна!
Ноги сами понесли ее вперед. Через два квартала она увидела светящуюся вывеску круглосуточного магазина. Зашла погреться. Продавщица, пожилая женщина в вязаном кардигане, с сочувствием посмотрела на ее заплаканное лицо:
— Девушка, что случилось? Вам помочь?
И Юля заплакала. Не от горя — от облегчения. Продавщица обняла ее, усадила на стул за прилавком, налила горячего чая из термоса.
— Спасибо, — прошептала Юля. — Спасибо вам...
— Куда вам надо? Телефон есть? — продавщица протянула свой мобильный.
Юля задумалась. Родители? Нет, отец после инсульта, мать за ним ухаживает — не хотелось нагружать. Подруги? За семь лет она потеряла всех подруг — Ефрем не позволял ни с кем общаться. И тут вспомнила: Ольга Семеновна, завуч школы. Добрая, мудрая женщина, которая всегда поддерживала.
Набрала номер дрожащими пальцами.
— Алло? — раздался бодрый голос.
— Ольга Семеновна... это Юля. Извините, что так поздно...
— Юленька! Что случилось, дорогая?
Она выслушала сбивчивый рассказ и через двадцать минут приехала сама. Забрала Юлю к себе, накормила, уложила спать в теплой комнате с пуховым одеялом.
Утро встретило тишиной и запахом свежих блинов. Юля проснулась, не сразу поняв, где находится. За окном сияло солнце, превращая снег в россыпь бриллиантов.
— Выспалась? — Ольга Семеновна заглянула в комнату. — Иди завтракать. А потом поговорим.
За завтраком они обсудили все. Ольга Семеновна помогла составить план: завтра вместе пойдут в полицию заявить о побоях, потом — в квартиру с участковым за документами и вещами, затем — подавать на развод.
— А жить пока будешь у меня, — твердо сказала завуч. — У меня комната пустует, после того как дочь замуж вышла. Поживешь, встанешь на ноги.
— Ольга Семеновна, я не могу вас обременять...
— Тише, тише! Мне не в тягость. Наоборот, веселее будет.
Прошло три месяца
Юля вернулась к работе — оказалось, коллеги давно замечали, как она изменилась в браке, как потухла. Теперь она расцветала на глазах. Записалась на йогу, начала ходить в бассейн. Отрастила волосы, купила себе новую одежду — яркую, красивую.
Павел, тот самый коллега из злополучного сообщения, пригласил ее на школьный капустник. Они танцевали, смеялись. Никакого романа не было — просто дружба, легкая и светлая.
Развод прошел быстро. Ефрем не явился на заседание — прислал адвоката. Квартира была его, Юля ничего не требовала. Просто поставила подпись и вышла из суда свободной.
А через полгода она сняла маленькую однокомнатную квартиру. Светлую, с видом на парк. Обставила ее по своему вкусу — светлые тона, живые цветы на подоконниках, книжные полки во всю стену.
Однажды вечером, сидя у окна с чашкой ароматного кофе, Юля посмотрела на свое отражение в стекле. Румяное лицо, сияющие глаза, улыбка. Она узнала себя — ту девушку, которой была когда-то давно, до Ефрема.
Телефон зазвонил. Павел приглашал на выставку.
— С удовольствием! — ответила Юля.
И в этот момент поняла: счастье не в замужестве, не в угождении кому-то. Счастье — в свободе быть собой. В праве выбирать. В возможности дышать полной грудью.
За окном шел снег — такой же, как той страшной ночью. Но теперь он казался не злым, а волшебным. Юля улыбнулась своему отражению.
Она выжила. И она была счастлива.
Где-то в другом конце города Ефрем сидел в пустой квартире. Мать с сестрой давно уехали, восторженно обсуждая победу. А он смотрел на стены, на нелепые безделушки, которыми Лидия Яковлевна напичкала его дом, и вдруг понял: он остался один. Совершенно один.
Но это уже была не Юлина проблема.