— Брось ты это своё вечное нытьё, Дима! Развелась — и скажи спасибо! С такой тещей любой бы запил!
Голос приятеля гудел в ушах, смешиваясь с шумом пивного бара. Дмитрий молча поднял рюмку, кивнул и опрокинул её. Жжение в горле было единственным ярким ощущением этого вечера. Да, он был чуть пьян. Чуть — ровно настолько, чтобы не думать о том, что его ждёт дома. Точнее, не ждёт.
— Всем пока, — отмахнулся он от предложения посидеть ещё, — я домой.
Часть 1: Писк в темноте
Дорога растянулась, как жвачка. Фонари зажигались нехотя, отбрасывая на асфальт длинные, уродливые тени. Он шёл, и в голове назойливо крутился один и тот же монолог, обращённый к самому себе, к бывшей жене, ко всему миру.
Ну вот и всё. Свобода. Можешь пить сколько влезет. Можешь не мыть посуду. Можешь храпеть на весь диван. Один. Совсем один. Поздравляю, Дмитрий, ты добился своего. Вернее, тебе помогли...
Он свернул на свою улицу, точнее, в переулок, застроенный пятиэтажками. Здесь было темнее. Воздух пах влажной листвой и остывшим кирпичом. Справа, в глубине участка, темнели остовы старых сараев и полузасыпанные погреба. Место, которое днём выглядело просто неухоженным, ночью казалось откровенно зловещим.
И вдруг... послышался писк.
Дмитрий замедлил шаг. Крысы. Или коты подрабатывают, — лениво подумал он, направляясь к подъезду.
Писк повторился. Слабый, тонкий, настойчивый.
Щенки. Наверняка, щенки. Бросили кого-то, как обычно...
Мысль о том, чтобы посмотреть, даже не возникла как сознательное решение. Скорее, это была отмазка для самого себя. Ему просто нужно было в туалет, а заодно... заодно можно и глянуть.
Он свернул в проход между сараями. Под ногами хрустел мусор. Включил фонарик на телефоне, луч заскользил по ржавым листам железа и битому кирпичу.
Идиот. Что ты тут ищешь? Пойди домой, усни. Завтра с утра будет только хуже.
И снова этот писк. Прямо откуда-то из-под ног, из-за груды старых досок. Дмитрий отшвырнул ногой верхнюю, гнилую.
Луч света упал на свёрток. Не просто тряпку, а аккуратно, почти по-больничному, завёрнутый комок из старого байкового одеяла. И из него... торчало крошечное, синюшное личико.
Мозг отказывался верить. Алкогольный туман мгновенно испарился, сменившись леденящей, абсолютной ясностью.
— Что за... — он прошептал это вслух, сам того не осознавая.
Он озирался, ожидая, что из-за угла выйет насмешливый сосед или появится заплаканная девушка. Но вокруг была только гнетущая, мёртвая тишина.
Ребёнок. Чей-то ребёнок. Здесь. Один.
Он медленно, боясь дышать, присел на корточки. Его большая, неуклюжая рука потянулась к свёртку и откинула край одеяла. Там был крошечный человек. Новорождённый. Он был жив, его грудь слабо вздымалась, а тонкий, почти невыносимый писк вырывался из полуоткрытого рта.
Паника, острая и тошнотворная, ударила в голову.
Вызвать скорую. Полицию. Сейчас, немедленно!
Он уже потянулся, чтобы набрать номер, но его взгляд упал на освещённые окна его подъезда, на окно его собственной пустой квартиры. И перед глазами всплыло лицо участкового, скучающие лица врачей, бесконечные вопросы, протоколы... А потом — детский дом. Клетка. Как этот малыш, которого кто-то уже выбросил, как мусор, окажется в другой, казённой клетке.
Мысли неслись вихрем.
Нельзя. Нельзя оставлять. Но и нельзя... нельзя просто взять и...
Инстинкт оказался сильнее логики. Сильнее страха. Дмитрий, не раздумывая больше, осторожно, как хрустальную вазу, поднял свёрток. Он прижал его к своей груди, под куртку, пытаясь согреть хоть каплей собственного тепла.
Его шаги стали быстрыми и решительными. Он шёл не к себе. Он знал только один адрес, где, может быть, поймут. Где помогут. Или, по крайней мере, не выгонят сразу.
Он нёсся по темным улицам, прижимая к себе эту ношу, этот немой укор всему миру и единственный луч в его собственной беспросветной тьме. Ему нужно было к матери
Часть 2: Чужая тайна в моих руках
Дверь открылась не сразу. Сначала щелчок дверного глазка, затем цепочка, и на пороге возникла Анна Степановна. На лице её застыла привычная усталость, сменившаяся удивлением при виде сына, стоящего на пороге ночью.
— Дима? Что случилось? Ты пьян? — её взгляд скользнул по его лицу, по его сбившемуся дыханию.
— Мам, впусти, — его голос был хриплым, не своим.
Она отступила, пропуская его в прихожую. И тут её взгляд упал на странный узел, который он прижимал к груди так бережно, с такой неестественной осторожностью.
— Что это у тебя?
Дмитрий вошёл в зал, под свет лампы, и сам посмотрел на свёрток, словно видя его впервые. Одеяло шевельнулось, и раздался тот самый слабый писк.
Лицо Анны Степановны вытянулось.
— Дим… что это? — прошептала она, уже догадываясь, но отказываясь верить.
— Нашёл. В старых сараях. Заброшенных, — он говорил отрывисто, снимая куртку и устраивая свёрток на диване, как бомбу, которую нельзя трясти.
— Нашёл? Нашёл что? Ребёнка? — её шёпот превратился в шипение. Она подошла ближе, заглянула. Увидела сморщенное личико, крошечный ротик. Отшатнулась, как от огня. — Господи! Ты с ума сошёл! Немедленно неси обратно! Или в больницу! Сейчас же!
— Мам, нельзя! Там же… там холодно. Он замёрзнет.
— Так вызови скорую! Полицию! Это же не твоя забота! Дима, одумайся! — она схватила его за рукав, тряся, пытаясь встряхнуть разум в него.
— Нет! — его голос прозвучал с неожиданной для него самого силой. — В детдом его отправят. Как вещь. Его уже выбросили один раз!
— И что?! Ты его усыновишь? На свою зарплату? В своей однушке? Ты же еле сам справляешься! — в глазах матери читался чистый, животный ужас. Она видела не ребёнка, а огромную, страшную проблему, которая вползла в её тихую жизнь.
— Я не знаю! — почти закричал Дмитрий. — Я не знаю, что делать! Но оставить там я не мог. Понимаешь? Не мог!
Он снова посмотрел на ребёнка. Малыш сморщился, и писк стал громче, тревожнее.
— Ему есть надо, — вдруг осознал Дмитрий. — Молока, или… смеси какой-то. У тебя есть?
— Какое молоко?! — всплеснула руками Анна Степановна, но её взгляд уже стал профессиональным, хозяйским. Она видела, что ребёнок живой, и что он плачет. Инстинкт оказался сильнее страха. — Пеленки нужны, памперсы… Смесь. Боже, что же это такое…
Она засуетилась, побежала на кухню, греметь банками. Дмитрий остался один с малышом. Он осторожно, дрожащими пальцами, начал разворачивать одеяло. Ему нужно было понять, мальчик это или девочка, осмотреть, всё ли в порядке.
Под байковым одеялом оказалась серая, невзрачная кофточка и тонкая пелёнка. Мальчик. Дмитрий зачем-то кивнул сам себе. Он распахал пелёнку, и его пальцы наткнулись на что-то твёрдое и холодное, аккуратно завернутое в целлофановый пакетик и подложенное под спинку ребёнка, как вкладыш.
Не монета. Слишком большой и плоский.
Сердце его ёкнуло. Он вытащил пакетик. Внутри лежала сложенная в несколько раз записка. Бумага была чистой, новой.
— Мам, — позвал он, но голос сорвался.
Анна Степановна замерла в дверях с банкой какого-то старого детского пюре в руках, увидев его лицо.
Дмитрий развернул бумагу. Почерк был неровным, торопливым, буквы скакали, словно её писали на коленке или в полной темноте.
Он прочёл вслух, сам не понимая слов, просто озвучивая знаки, возникающие перед глазами:
«Его зовут Артём. Его отец — ваш бывший начальник, Сергей Петрович. Он приказал мне избавиться от него. Спасите моего сына».
В комнате повисла гробовая тишина. Было слышно только учащённое дыхание Дмитрия и тихий писк младенца — Артёма.
Анна Степановна медленно опустилась на стул. Все краски сбежали с её лица.
— Сергей Петрович? — прошептала она. — Тот самый?.. Владелец фирмы?
Дмитрий не ответил. Он смотрел на записку, а потом на ребёнка. Беззащитного, крошечного Артёма. Имя обрело плоть. А слова «избавиться» и «спасите» висели в воздухе, как приговор.
Теперь это была не просто находка. Это была чужая тайна. Опасная. И она была теперь в его руках.
Часть 3: Записка, которая всё меняет
Тишина в комнате была оглушительной. Даже Артём ненадолго замолк, словно почувствовав леденящий ужас, исходящий от двух взрослых.
— «Избавиться»... — наконец прошептала Анна Степановна, глядя на записку, будто на ядовитую змею. — Господи, Дима... Это же... Это же убийство. Он приказал убить ребёнка. Своего ребёнка.
Дмитрий молча кивнул, сжимая в пальцах злополучный листок. В голове пронеслись образы Сергея Петровича — дорогие костюмы, уверенный голос, холодные, всё оценивающие глаза. Человека, который решал судьбы сотен сотрудников. И, как выяснилось, мог решить судьбу собственного сына.
— Мы должны отнести его в полицию! — голос матери снова стал твёрдым, но в нём слышалась паника. — Сейчас же! С этой запиской! Это же доказательство!
— Доказательство чего? — резко обернулся Дмитрий. Его собственный страх начал трансформироваться во что-то иное — в ярость. — Что докажет клочок бумаги? Сергей Петрович всё отрицает. Скажет, что это чья-то провокация. А ребёнка... ребёнка отправят в детдом, а ко мне придут «люди в чёрном» с парой неприятных вопросов. Или того хуже.
Он посмотрел на Артёма. Малыш снова начал хныкать, суча тонкими ножками.
— Ему есть надо, — снова повторил Дмитрий, и на этот раз это прозвучало как приказ. — Иди, купи смеси, памперсов, всего, что нужно. Сейчас же.
— Дима...
— Иди! — он крикнул так громко, что мать вздрогнула, а Артём расплакался уже по-настоящему.
Анна Степановна, подавленная, кивнула и, накинув пальто, почти выбежала из квартиры.
Дмитрий остался один. Он подошёл к дивану, сел на край и осторожно, одной рукой, взял ребёнка на руки. Тот был удивительно лёгким, почти невесомым комочком жизни.
— Тише, тише, Артёмка, — пробормотал он, не узнавая собственного голоса. В нём появились странные, забытые нотки — мягкость, терпение.
Он качал его на руках, и плач понемногу стих. Малыш уставился на него мутными, невидящими ещё глазками. И в этот момент что-то щёлкнуло внутри Дмитрия. Весь его цинизм, вся горечь развода, вся апатия — куда-то испарились. Осталась только хрупкая, беззащитная жизнь, которую ему вручила судьба. И страшная тайна, связанная с ней.
Он думал о Сергее Петровиче. О его жене — надменной женщине, появлявшейся на корпоративах в бриллиантах. О его безупречной репутации. Один неверный шаг, один внебрачный ребёнок — и всё это могло рухнуть. И Сергей Петрович предпочёл не исправлять ошибку, а уничтожить её. Хладнокровно. Как бракованную партию товара.
— Ничего, — прошептал Дмитрий, глядя в глаза ребёнку. — Ничего. Я тебя не отдам.
Он не знал, откуда в нём взялась эта решимость. Возможно, это была жалость. Возможно — вызов всему миру, который его так жестоко оттолкнул. А возможно, впервые за долгие годы он почувствовал, что он кому-то нужен. По-настоящему нужен.
Вернулась мать с двумя полными пакетами. Они молча принялись за дело. Анна Степановна, всё ещё бледная, показала, как разводить смесь, как правильно давать бутылочку. Дмитрий, к своему удивлению, ловко справлялся. Он кормил Артёма, глядя, как тот жадно сосёт молоко, и чувствовал странное, глубокое удовлетворение.
— Что будем делать? — тихо спросила мать, когда Артём, наевшись, уснул.
— Не знаю, — честно ответил Дмитрий. — Но теперь я не могу его просто отдать. Теперь я знаю. Он не просто ребёнок. Он — доказательство. И он в опасности.
Он посмотрел на спящего малыша, потом на смятую записку на столе. Эта записка перевернула всё. Она превратила случайную находку в миссию. В долг. И в единственный смысл его опустошённой жизни.
Часть 4: Мамин страх, мой выбор
Неделя пролетела в каком-то странном, тревожном полусне. Крошечная квартира Анны Степановны превратилась в штаб спасения, пахнущий детской присыпкой и молочной смесью. Дмитрий взял отпуск «по семейным обстоятельствам», благо, начальник на новой работе был не в пример лояльнее Сергея Петровича.
Он научился отличать голодный плач от плача «мокро», менять памперсы с ловкостью, которой сам у себя не подозревал, и засыпать урывками, чутко прислушиваясь к каждому шороху из кроватки, которую соорудили из старого чемодана и одеял.
Анна Степановна помогала молча, но напряжение в ней не спадало. Она вздрагивала от каждого звонка в дверь, пристально вглядывалась в лица прохожих из окна. Её страх был не абстрактным — он был острым и конкретным.
— Дима, может, всё-таки... — начала она как-то вечером, когда Артём мирно посапывал у неё на руках. — Может, анонимно? Отнести его в ту же больницу? Мы же сделали всё, что могли. Выкормили, выходили...
Дмитрий отложил бутылочку, которую мыл. — Мам, мы уже это обсуждали. Его ищут. Не чтобы спасти, а чтобы заставить замолчать навсегда. Ты действительно хочешь этого?
— Я хочу, чтобы с тобой ничего не случилось! — вырвалось у неё, и голос дрогнул. Она посмотрела на сына, и в её глазах стояла не просто тревога, а старая, глубокая боль. — Ты не знаешь, на что способны такие люди, как твой Сергей Петрович.
— Он не мой, — мрачно буркнул Дмитрий.
— Он из их мира! Из мира, где всё решают деньги и связи! Где люди — пешки! — она аккуратно переложила Артёма в импровизированную кроватку и подошла к окну, отодвинув занавеску. — Они найдут. Рано или поздно. И тогда...
— Тогда что? — Дмитрий встал, чувствуя, как привычная ярость подступает к горлу. — Что они сделают? Убьют? Так они уже попытались! В лице этого ребёнка! Или ты думаешь, мой бывший босс, узнав, что я знаю его грязную тайну, пожалеет меня? Пожалеет нас?
— Именно потому, что не пожалеет, мы должны избавиться от этой тайны! — она обернулась, и слёзы наконец потекли по её щекам. — Я не могу пережить это снова!
В комнате повисла тягостная пауза.
— Пережить что? — тихо спросил Дмитрий.
Анна Степановна закрыла лицо руками, плечи её содрогнулись.
— Мама? О чём ты?
Она медленно опустила руки. Глаза были полны страдания.
— У тебя... был брат. Старший брат.
Дмитрий остолбенел. — Что?
— Его звали Антон. Твой отец... твой настоящий отец... Он не хотел, чтобы я его рожала. У него была другая семья, положение. Он сказал... «избавься». Я не послушалась. Родила. И он... он забрал его у меня. Сказал, отдал в хорошую семью, за границу. Я никогда его больше не видела. Ни одной фотографии.
Она говорила прерывисто, задыхаясь, вытаскивая из себя слова, похороненные глубоко-глубоко.
— Он забрал его, чтобы наказать меня. Чтобы я помнила своё место. И я помнила. Всю жизнь. И сейчас... сейчас я вижу ту же историю. Только вместо твоего отца — твой начальник. А вместо моего Антона — этот несчастный малыш. И я снова ничего не могу сделать! Я снова должна просто отдать ребёнка и молчать!
Дмитрий смотрел на мать, и мир переворачивался с ног на голову. Всё встало на свои места. Её паника, её отчаяние — это был не просто страх, это была незаживающая рана, которая снова кровоточила.
Он подошёл и обнял её. Она плакала, прижавшись к его груди, как ребёнок.
— Мам, слушай меня, — сказал он твёрдо. — Я не ты. И я не отдам его. Ни за что. История не повторится.
Он посмотрел на спящего Артёма. Теперь это была не просто миссия. Это была война. Война с миром, где безнаказанно ломают судьбы. Война за право маленького человека на жизнь. И его собственный, Дмитрия, шанс не повторить ошибок прошлого — ни своих, ни чужих.
Выбор был сделан. Обратного пути не было.
Часть 5: Тот, кто ищет ребёнка
Откровение матери повисло в воздухе тяжёлым, но очищающим грузом. Теперь Дмитрий понимал её ужас до конца. Но вместо того чтобы парализовать, этот ужас закалил его решимость. Он не позволит истории брата повториться.
Он действовал методично. Приобрёл дешёвый телефон-раскладушку для анонимных звонков, сменил маршрут до магазина и никогда не шёл одной и той же дорогой дважды. Артём подрастал, его щёки округлились, а взгляд стал более осознанным. И в этом взгляде Дмитрий всё чаще находил странное утешение.
Однажды вечером, возвращаясь из магазина с пачкой памперсов, он заметил на парковке у своего дома неприметную тёмную иномарку с тонированными стёклами. В его районе такие машины были редкостью. Внутри сидел человек и разговаривал по телефону. Дмитрий прошёл мимо, не замедляя шага, но спиной почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
На следующий день его новый телефон вибрировал. Неизвестный номер.
— Алло? — осторожно сказал Дмитрий.
— Дмитрий? — Голос был низким, спокойным и на удивление знакомым. От этого стало ещё хуже. — Это Сергей Петрович. Давно не виделись. Как дела?
Лёд пробежал по спине. Дмитрий молчал, сжимая трубку так, что пальцы побелели.
— Я слышал, у тебя появились... новые обязанности, — продолжил Сергей Петрович. Его тон был дружелюбно-деловым, будто он обсуждал старый проект. — Хлопотное дело. Дети — это дорого. Особенно чужие.
— Что вам нужно? — прорычал Дмитрий, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Я хочу помочь, Дима. Ты же не думаешь, что сможешь тянуть этого ребёнка на свою зарплату? Давай встретимся. Обсудим, как цивилизованно решить этот небольшой... казус. Вернём потерянное имущество законному владельцу.
— Он не имущество, — сквозь зубы сказал Дмитрий. — И у него есть имя. Артём.
На той стороне на секунду воцарилась тишина. Дружелюбие испарилось из голоса, сменившись холодной сталью.
— Очень трогательно. Но не будем играть в сентименты. У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Пятьдесят тысяч долларов. Наличными. Сегодня. Ты передаёшь мне ребёнка и ту... бумажку, которая у тебя есть. И мы забываем друг о друге навсегда. Это щедрое предложение, Дима. Не будь дураком.
Дмитрий посмотрел на Артёма, который лежал на одеяле и пытался дотянуться до подвешенной игрушки — пёстрого попугая, купленного на последние деньги. Он представил, как передаёт это тёплое, доверчивое тельце в руки человека, который приказал его уничтожить. Как берёт пачку денег, пропитанных кровью.
— Иди к чёрту, — тихо, но отчётливо сказал он.
— Что? — Сергей Петрович будто не поверил своим ушам.
— Я сказал, иди к чёрту. Никаких сделок. Артём остаётся со мной.
Последовала пауза, заполненная таким ледяным презрением, что Дмитрию стало физически холодно.
— Хорошо, — наконец произнёс Сергей Петрович. Его голос стал тихим и опасным, как шипение змеи. — Тогда учти: я не буду предлагать снова. Ты перешёл черту. И теперь последствия лягут на твою совесть. На твою и твоей старой матери. Ты вообще уверен, что она в безопасности, пока ты тут играешь в благородного спасителя?
Связь прервалась.
Дмитрий медленно опустил телефон. Руки дрожали. Он подошёл к окну и отодвинул занавеску. Тёмная иномарка всё ещё стояла на месте. Теперь он понял. Это была не просьба. Это была война. И первый выстрел только что прозвучал.
Часть 6: Цена чужой жизни
Угроза, прозвучавшая в трубке, витала в квартире густым, удушающим смогом. Дмитрий позвонил матери, приказав ей никуда не выходить и не открывать дверь никому. В её голосе сквозил тот самый старый, знакомый ужас, но теперь он лишь подстегнул его. Он не позволит им запугать себя. Не позволит забрать Артёма.
Тёмная иномарка простояла под его окнами всю ночь. Утром она исчезла, но это не принесло облегчения. Теперь Дмитрий знал — за ним наблюдают. Его шаги отслеживают. Каждый выход из дома был рискованным предприятием.
Он пытался звонить в полицию, набрал номер участка, но, услышав равнодушный голос дежурного, положил трубку. Что он скажет? «Мой бывший начальник, уважаемый человек, угрожает мне из-за ребёнка, которого, я подозреваю, он хотел убить?» Без доказательств, без тела преступления — это звучало как бред сумасшедшего. Записка? Её легко объявить подделкой.
Отчаяние начало подтачивать его решимость. Деньги заканчивались. Сидеть взаперти с младенцем на руках было невозможно. Нужно было действовать.
И тогда он вспомнил. В записке было не только имя отца. Там была отчаянная мольба матери: «Спасите моего сына». Она была жива. И, возможно, так же напугана, как они.
Он достал смятый листок. «Он приказал мне избавиться от него». Значит, она была тем, кто должен был это сделать. Кто-то из близких Сергея Петровича? Сотрудница? Любовница? Она не послушалась. Не убила, а подбросила, надеясь, что кто-то окажется добрее.
Он снова взял анонимный телефон. Глубоко вздохнув, он отправил СМС на номер Сергея Петровича. Короткое и простое: «Я хочу поговорить с матерью ребёнка».
Ответ пришёл почти мгновенно: «Её нет в городе».
«Враньё. Я буду ждать у городской больницы. Сегодня. Один час. Если её не будет — завтра я пойду в редакцию самой жёлтой газеты с этой запиской. Думаю, им понравится история».
Он не был уверен, что сработает. Это была ставка ва-банк. Но иного выхода не было. Он не мог бороться с тенью.
Оставив Артёма с матерью под строжайшим запретом открывать дверь, Дмитрий пошёл к больнице. Он выбрал оживлённое место, сел на скамейку у входа и замер, вглядываясь в лица прохожих.
Прошло сорок минут. Он уже начал терять надежду, когда к нему подошла молодая женщина в больших тёмных очках и платке, скрывающем волосы. Она села рядом, не глядя на него.
— Вы пришли от него? — её голос был беззвучным шёпотом.
— Я тот, кто нашёл вашего сына, — так же тихо ответил Дмитрий. — Артёма.
Женщина сжалась, будто от удара. Она сняла очки. Её глаза были красными от слёз и бессонницы.
— Он жив? — выдохнула она. — Здоров?
— Жив. Здоров. Растёт.
По её лицу ручьём потекли слёзы. — Спасибо... Господи, спасибо...
— Почему? — резко спросил Дмитрий. — Почему вы его бросили?
— Он заставил! Угрожал моей семье! Сказал, что если я рожу, он уничтожит всех... А потом, когда я родила... он прислал человека. Медсестру. Она должна была... — она не могла договорить, её затрясло. — Я украла его из палаты и бежала. Не знала, что делать... Подумала, может, кто-то добрый...
— Сергей Петрович знает, что это вы его спасли?
— Теперь да, — она горько улыбнулась. — Он сказал, что я предательница. Что испортила ему всё. И что он исправит мою ошибку.
В её словах прозвучала такая безысходность, что Дмитрию стало не по себе. Они оба были пешками в игре сильного и безжалостного человека.
— Вы должны помочь мне, — сказал он. — Дать официальные показания. Мы можем его остановить.
Она с ужасом посмотрела на него и резко встала.
— Нет! Вы его не знаете! Он... он всё контролирует! Суды, полицию... Он сломает нас! — она надела очки. — Я рада, что мой сын жив. И что он с вами. Больше я ничем не могу помочь. Простите.
Она быстро зашагала прочь, растворившись в толпе.
Дмитрий сидел на скамейке, чувствуя, как последняя надежда тает. Свидетельница была сломлена. У него на руках оставался только ребёнок, как живое доказательство преступления, и враг, который не остановится ни перед чем, чтобы это доказательство уничтожить.
Цена чужой жизни оказалась неподъёмной. И теперь ему предстояло заплатить по этому счёту.
Часть 7: Мой последний шаг
Встреча с матерью Артёма не принесла ответов, лишь окончательно прояснила расстановку сил. Они с Дмитрием были всего лишь мухами в паутине, а Сергей Петрович — пауком, не спешащим добить, наслаждаясь их предсмертной борьбой.
Вернувшись домой, Дмитрий застал мать, бледную как полотно, бесцельно перебирающую вещи в шкафу. Артём мирно спал, разметав ручки в стороны. В квартире пахло детским мылом и страхом.
— Ну что? — тихо спросила Анна Степановна, не глядя на сына.
— Ничего, — коротко бросил он. — Она боится. И мы её не осудим.
Он подошёл к окну, отодвинул край шторы. Напротив, в тени деревьев, снова стояла та самая тёмная иномарка. Они даже не скрывались теперь. Это было послание: «Мы здесь. Мы ждём».
Вечером его личный телефон разрывался от звонков. Сначала — бывший коллега, неуверенно пробормотавший, что «есть вопросы по старому проекту». Потом — неизвестный номер с молчанием в трубке и тяжёлым дыханием. Потом — СМС от самого Сергея Петровича. Коротко и ясно: «Последний шанс. Полночь. Парк у реки. Приходи один. С ребёнком».
Дмитрий удалил сообщение. Руки дрожали, но внутри всё застыло, превратилось в лёд. Он понимал. Это ловушка. В тёмном парке с ним «случится» всё что угодно. Исчезнет и он, и ребёнок. Проблема будет решена раз и навсегда.
Он посмотрел на Артёма. Тот проснулся и лежал, разглядывая свой просыпавшийся кулачок. Поймав взгляд Дмитрия, он вдруг улыбнулся. Не рефлекторно, а осознанно, по-настоящему. И в этой беззубой улыбке было столько доверия, столько чистой, незаслуженной любви, что лёд внутри Дмитрия треснул.
Он не мог пойти в парк. Он не мог довериться полиции. Оставался один путь. Бегство. Глупое, отчаянное, почти безнадёжное.
Он встал и начал собирать сумку. Две банки смеси, пачка памперсов, несколько пелёнок, бутылочка с водой. Он действовал молча, механически. Анна Степановна смотрела на него, и слёзы катились по её лицу беззвучно.
— Куда? — прошептала она.
— Не знаю. Главное — отсюда.
— Дима... он найдёт.
— Пусть попробует.
Он закончил сборы и подошёл к Артёму. Осторожно, как самое ценное сокровище, он взял его на руки, завернул в тёплое одеяло. Малыш устроился у него на груди, уткнувшись носом в его шею, и снова начал засыпать, полный безмятежного спокойствия.
Дмитрий посмотрел на мать.
— Поедем со мной.
Она покачала головой, её лицо исказилось от боли.
— Нет... Я только свяжу тебя по рукам. Я... я не вынесу. Я уже проходила через это. Я не смогу снова.
Он не стал спорить. Он понял. Она отдавала ему на попечение не только Артёма, но и своего нерождённого сына. Своего Антона. Его шанс.
Он подошёл, обнял её одной рукой, крепко-крепко.
— Я позвоню. Как смогу.
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Дмитрий вышел на лестничную площадку. Было без пятнадцати полночь. Он прислушался. Тишина. Сумку — на одно плечо, ребёнка — на другую грудь, под куртку.
Он не пошёл к лифту. Он шагнул вниз, по лестнице, в полумрак. Каждый шаг отдавался в тишине гулким эхом. Он не оглядывался. Он шёл вперёд, навстречу холодной ночи, навстречу неведомому будущему.
В кармане его куртки лежали два предмета. В правом — все его наличные деньги, билет на автобус до соседнего города и паспорт. В левом — сложенный листок с заявлением в Следственный комитет, где была изложена вся история, и диктофон с записью разговора с матерью Артёма.
Автовокзал был в двадцати минутах ходьбы. Вокзал — в сорока пяти. У него было два пути. Один — в неизвестность, под чужим именем, с ребёнком на руках. Другой — навстречу закону, с риском, что этот закон куплен и продан.
Он вышел из подъезда и свернул в тёмную арку между домами. Впереди, в конце переулка, горели огни ночного проспекта. Один путь — налево, к автовокзалу. Другой — направо, к вокзалу.
Он остановился. Сердце колотилось где-то в горле. Артём во сне вздохнул, и его тёплое дыхание обожгло кожу Дмитрия.
Он сделал шаг.
Другие наши рассказы вы сможете найти по ссылкам:
Если не трудно, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК и ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Она будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)