В одной из статей об Анне Монс я уже приводила слова Кенигсека о могуществе фаворитки. Позволю себе напомнить: «Разве значение королевы может сравниться с могуществом фаворитки?.. Перед королевой склоняют колени и спешат к фаворитке, потому что жизнь — это политика, а политика — это золото и слава… Женщина, обнимающая короля, слушает биение его сердца. Она принадлежит истории». Наверное, Меншиков не смог бы говорить так же красиво. Но несомненно то, что могущество «женщины, обнимающей короля» (царя в данном случае), ему вполне ясно. «Никто так, как он, не понимает и не сочувствует замыслам Петра преобразовать страну, ни с кем царь так не откровенен и доверителен в государственных и личных делах как с ним», - пишут о Меншикове современные историки.
Перед свадьбой Петра, делясь с ним своим «опытом» («Окажется молодая ладная, горячая, так — и не чепуха. Лопни глаза, мин херц, слаще этого ничего нет»), он помянет о том, как пытался увидеть царскую суженую: «Мы с Алёшкой челядинцев подкупили и на крышу лазили... Никак нельзя... Невеста в потёмках сидит, мать от неё ни на шаг, — сглазу боятся, чтоб не испортили». И думается мне, он уже и сейчас думает, какой будет та самая женщина.
Он, разумеется, знает о любви Петра к Анне и, мне кажется, не слишком одобряет это чувство, о чём говорит презрительное именование её в ответ на желание царя напоследок повидаться с любимой («В слободу съездим? Никто чтоб не узнал... На часок... А?»): «Не проси, мин херц, сейчас и не думай об Монсихе».
Об отношении его к Евдокии прямо не сказано нигде. Судя по её размышлениям («Зачем допустили к нему Лефорта, Алексашку да немцев…»), взаимной симпатией тут и не пахнет. Поэтому пока ставка делается на Анну, особенно после смерти царицы-матери («И Анне Монс надо сказать, чтоб более не ломалась, далась бы царю беззаветно... Так надо...»)
Однако, по всей вероятности, доверия к ней Алексашка не испытывал. Мне кажется очень любопытным его поведение, когда откроется измена Анны. Конечно, в его слова: «Падаль, мин херц, стерва, кабатчица... Я давно хотел тебе рассказать...» - можно и не слишком поверить. Но, видимо, действительно следил за Анной и Кенигсеком, видел и понимал многое и выжидал момента, когда сумеет всё поведать царю. Не случайно же, когда, рассматривая мёртвого Кенигсека, «Пётр обнаружил на груди, на теле медальон величиною с детскую ладонь. Обыскал карманы, вытащил пачку писем» и «сейчас же пошёл с Алексашкой в шатер», явно собираясь ознакомиться с ними, Меншиков сразу выпроваживает всех: «Господа офицеры, кончай пировать, государь желает ко сну...» Думаю, он неплохо представляет себе, что сейчас прочтёт царь.
И всё же после именно к нему будут обращаться и Анна, и её мать с просьбой о смягчении царского гнева, «моля позволить — упасть к ногам его царского величества, которого одного любила всю жизнь», - правда, без всякого успеха.
Однако «Меншиков видел, что мин херц весьма нуждается в женской ласке. Царские денщики (все у Меншикова на жалованьи) доносили, что Пётр Алексеевич плохо спит по ночам, охает, стучит в стену коленками. Ему нужна была не просто баба, — добрая подруга». И вот тогда на сцене появляется Катерина.
Насколько тяжела для Александра Даниловича эта жертва? Позднее Катерина будет рассказывать: «Его я очень полюбила... Он очень весёлый и много со мной шутил, мы очень много смеялись... Его нисколько не боялась...»
В пьесе и в старом фильме мы видим в сцене первой встречи Петра с Катериной переживания Меншикова (и Катерины, кстати, тоже: чего сто́ят её обращения «Сашенька» - в фильме, «свет мой» - в пьесе), но перевешивает расчёт.
В романе тоже всё даётся Алексашке не так просто: «Меншиков взялся за рюмку, — задрожала в руке. Сидел, не поднимая глаз». Это описание – ещё только после слов Петра, что он и не собирается ехать домой после бани. Однако не случайна следующая реплика царя: «Этот разговор не я начал, а ты его начал. Поди, её позови...»
И действительно, ещё раньше, и явно с дальним прицелом (он же перед этим «запустил про Анну Монс только для проверки», но увидел, что «Пётр — никак»), рассказал Меншиков царю, как вышла у него ссора с Шереметевым, как понравилась ему «економка» («Наливает кубок и — с поклоном. Я выпил, — её — в губы. Поцеловал её в губы, мин херц, — обожгло, ни о чём думать не могу, кровь кипит...»), как «погрузил её вместе с узлами и — к себе на подворье... А на другой день — в Москву. Она недельку поплакала, но — притворно, я так думаю... Сейчас, как птичка, у меня во дворце...» И отследил поведение царя: «Под конец рассказа — кашлянул. Алексашка знал наизусть все его кашли. Понял. — Петр Алексеевич слушал внимательно». Можно ли удивляться, что в доме у Меншикова царь обо всём вспомнил?
Кроме того, приказу позвать Катерину предшествовал диалог, когда, поинтересовавшись: «Что же ты Катерину-то не показываешь?» - и услышав ответ: «Робеет, мин херц... Так полюбила меня, привязалась, — глаз ни на кого не поднимает... Прямо хоть женись на ней», - Пётр выяснит, что как раз жениться-то Меншиков и не намерен: «Жениться, Пётр Алексеевич, с моим худым родишком да на пленной... Не знаю... Постоянно у меня во дворце иностранцы, — спрашивают первым делом, на ком женат, какой мой титл? Наши-то — толстозадые, великородные — им и рады нашёптывать: — он-де с улицы взят».
Конечно, произошедшее дальше не слишком приятно Меншикову (недаром замечание «Алексашка хмуро подошёл, налил всем троим вина»), однако он не забывает в этот момент и о своих грандиозных планах: «Сватают мне Арсеньеву Авдотью. Род древний, из Золотой орды... Всё-таки — покроет пироги-то мои». И добавит: «Мне бы хоть графа какого получить — титл» (указом Петра от 30 мая 1707 года Меншиков был возведён в княжеское достоинство).
Кстати, брак Меншикова с Дарьей (не Авдотьей!) Михайловной, урождённой Арсеньевой, был, судя по сохранившимся сведениям, вполне удачным. Подробно не рассматриваю, так как в романе об этом ничего нет, но известно, что Дарья Михайловна сопутствовала мужу в походах, а умерла (по нашим понятиям, совсем молодой – 46 лет) по дороге в ссылку, «не доезжая до Казани за 7 вёрст».
Итак, и здесь Меншиков преуспевает, возможно, ещё и не помышляя, сколь высоко поднимется уступленная им царю «полонянка» (даже несколько удивится, услышав от Петра «Всё ей прощаю, всех её мужиков, с тобой вместе...»)
А вместе с Катериной будут жить две «сестры Александра Даниловича Меншикова, недавно взятые приказом Петра из отцовского дома в измайловский дворец под присмотр Анисьи Толстой для обучения политесу и грамоте, — юные девы Марфа и Анна»…
************
Простите, но вынуждена коснуться ещё одного момента. Иногда можно встретить трактовку отношений Алексашки с Петром… гм… исходя из определённого понимания фразы «как попал в ту ночь к Петру в опочивальню, так и остался». Слухи о «блудном житье» были (так пытались объяснить слишком быстрое возвышение Меншикова), но всё же, исходя из многочисленных историй о совсем других связях одного и другого, очень сомневаюсь, что в этих сплетнях есть правда (высказывание Л.Н.Толстого для меня, извините, аргументом никак не является). Присутствие же Алексашки в царской «опочивальне» (напомню к слову, что было это только поначалу) объясняю одним: как верный пёс, спал в ногах своего господина.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь