Почему так быстро начала складываться карьера Меншикова («как попал в ту ночь к Петру в опочивальню, так и остался»)? Толстой укажет: «Поначалу все думали, что быть ему царским шутом». Здесь, конечно, мы видим те же качества, которые помогли ему выжить в тяжёлые минуты скитаний: «Начнёт потешать — умора; как медведь полез в дупло за мёдом, да напоролся на пчёл, или как поп пугает купчиху, чтоб позвала служить обедню, или как поругались два заики... Петр от смеха плакал, глядя, — ну, прямо — влюблённо на Алексашку».
Способности лицедея у Меншикова Толстой оставит практически до конца: в финале его пьесы, рисующем празднества по случаю подписания «вечного мира со шведами», мы увидим светлейшего князя, выхватившего лоток у продавца пирогов: «С пылу, с жару, на грош пару… Расхватывай, новые принесу… А вот пироги с зайчатиной, со всякой всячиной, с требухой, с мясом, запивай кислым квасом…» Эта сцена есть и в старом фильме, где Меншикова сыграл М.И.Жаров. К слову замечу, что в одном из комментариев от его исполнения камня на камне не оставили. Конечно, каждый имеет право на своё мнение, но я уже писала, что для меня долгое время существовал один-единственный Алексашка. Вот этот:
Однако не шутовство считает Меншиков своим призванием – «он метил выше». Лефорт похваливал его Петру: «Мальчишка пойдет далеко, предан, как пёс, умён, как бес». И для этого Алексашка использует все свои таланты, помимо умения забавлять: «Ловок был, бес, проворен, угадывал мысли: только кудри отлетали, — повернётся, кинется и — сделано… Бить ли на барабане, стрелять из мушкета, рубить саблей хворостину, — ему нипочём». Но наряду с этим мы видим и немалый ум – «иной раз, соберутся генералы, инженеры, думают, как сделать то-то или то-то, уставятся в планы, Пётр от нетерпения грызет заусенцы, Алексашка уже тянется из-за чьего-нибудь плеча и — скороговоркой, чтобы не прогнали:
— Так это же надо вот как делать, проще простого».
Мы увидим, как Меншиков выполняет царские поручения: «Раздобыть ли надо чего-нибудь наспех, — Алексашка брал денег и верхом летел в Москву, через плетни, огороды, и доставал нужное, как из-под земли». И уже здесь заметим его умение из всего извлечь выгоду. Вспомним, что ответит он Зотову, укоряющему его при просмотре «счётика» («Да видано ли сие, чтоб за еловые жерди плачено по три алтына? Им красная цена — алтын»): «Не наспех, так и — алтын, а тут — дорого, что наспех. Быстро я с жердями обернулся, вот что дорого, чтобы Петра Алексеевича нам не томить». И всем доказывает: «Уж что-что, а уж тут на грош обману нет».
Отметим и то, что окружает он себя верными людьми. Позвольте снова обратиться к главе, присутствующей лишь в редакции для юношества, когда, встретившись при постройке Прешпурга с Алёшкой, он скажет: «Мне надёжные, верные люди вот как нужны!» И, похваставшись: «Гляди, я первый человек при царе. А второе, - Александр Данилыч я, это запомни», - уже пренебрежительно вспомнит о прошлом: «А ты думал, - до старости пирогами торговать, соловьёв ловить…» А когда Алёшка, показавший своё мастерство, будет зачислен «в первую роту барабанщиком», «и в батальоне оказалась у Алексашки своя рука».
И за своих «надёжных, верных людей» он будет заступаться, не забывая, разумеется, и о собственной выгоде. Сверхвыразительна сцена, когда он вмешивается в ссору Волкова с Алёшкой Бровкиным. Ему явно доставляет удовольствие видеть, как Алёшка, заступившись за отца, «вдруг налетел на Волкова, ударил его в бок», а когда разгневанный Волков «шумит»: «Не потерплю бесчестья! Оба мои холопы! Прикажу бить их без пощады... Мне царь — не указка!» - перебивает его: «Постой, постой, — повтори-ка... Тебе царь — не указка? Алёша, слышал противные слова? (Ивашке) Слышал ты?»
И мы видим унижение Волкова, прекрасно понимающего, что за подобные высказывания можно «спознаться с заплечными мастерами в приказе Тайных дел», - он несвязно оправдывается: «Постой, Александр Данилыч... В беспамятстве я проговорил слова, ей-ей в беспамятстве... Ведь мой же холоп меня же чуть не до смерти...»
И расскажут нам, как Волков, «вскочив за Алексашкой в сени, повис у него на руке, проволокся несколько по полу и, плача, умолил взять перстень с лалом, — сдёрнул с пальца» (старинные русские торговые книги обычно называли лалом красную шпинель, но, возможно, имелся в виду и рубин – во всяком случае, камень ценный). И видим мы и силу, и наглость Меншикова:
«— Смотри, дворянский сын, сволочь, — проговорил Алексашка, сажая дорогое кольцо на средний палец, — в последний раз тебя выручаю... Да еще Алёше Бровкину дашь за бесчестие деньгами али сукном. Понял?
Взглянул на лал, с усмешкой тряхнул париком и пошёл на точёных каблуках, покачивая плечами... Давно ли люди на базарах его за виски таскали, нюхнув пироги с гнилой зайчатиной? Ах, какую силу стал брать человек!»
А Волкову, отыскивающему кусок сукна для Алёшки, «до слёз стало жалко, обидно... Кому? Мужицкому сыну, холопу, коего плетью поперёк морды, — дарить!» (конечно, он и не подозревает, что очень скоро этот «мужицкий сын» станет его шурином!). И очень о многом говорит его приказ слуге: «Отнеси первой Преображенской роты барабанщику Алексею Бровкину, — скажешь, мол, кланяюсь, чтоб между нами была любовь… С Алёшкой говори тихо, человечно, бережно, — он, подлец, ныне опасный...» А «опасен» «подлец» именно потому, что близок к всесильному Меншикову.
Кстати, в прекрасно поставленной в фильме С.А.Герасимова сцене есть одна неточность (не в упрёк будь сказано!): мы видим Меншикова одетым по-русски. А Толстой не случайно, наверное, помянет парик. Немного раньше мы видели, что Алексашка всегда и во всём выполняет желания Петра («брил губу и щёки, пудрился»). И если с «немецким платьем» вопрос решится сам собой («носил лефортовы кафтаны и шляпы»), то «первый из русских заказал в слободе парик — огромный, рыжий, как огонь, — надевал его по праздникам».
Именно «через Алексашку иноземцы передавали приглашения царю Петру», «вдвоём они закатывались на Кукуй», а на вечерах «Алексашка танцевал с почтенными дамами, кои за возрастом праздно сидели у стен, трудился до седьмого пота, красавец». Ирония, конечно, но ведь именно эти «труды» помогают ему и удерживаться около царя, и подчас указывать на несостоятельность его мечтаний: «Была бы у меня мельница на слободе, али кожевенное заведение, как у Тиммермана...» — «Тоже — чему позавидовали...», «Брошу вас всех к чёрту, убегу в Голландию, лучше я часовым мастером стану». — «И не видать Анны Ивановны, как ушей».
И, прекрасно понимая, насколько увлечён Пётр Анной Монс, не преминет постоянно напоминать ему о существующих в его обществе нормах:
«— Скоро вас мамаша женит... Женатый человек, — известно, — на своих ногах стоит... Недолго ещё, потерпите... Эх, одна беда — что она немка — лютеранка... А то бы чего проще, лучше... А?..
Петр придвинулся к нему, с дрожащими от мороза губами силился разглядеть в темноте Алексашкины глаза...
— А почему нельзя?
— Ну, — захотел! Анну Ивановну-то в царицы? Жди тогда набата...»
И именно ему поручит Пётр «день и ночь дежурить» у вдовы Монс, чтобы «достать из-под земли» всё, чего бы ни пожелала заболевшая Анна…
А дальше придут новые проверки на верность царю.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь