Это была мамина кухня. Не та, что в ее последней квартире, однушке в Новых Черемушках, которую я сейчас продаю. А та, старая, в «сталинке» у Автозаводской, где мы прожили тридцать лет. Запах. Я узнала запах — антоновка, валокордин и что-то сладковато-пыльное. Мама сидела ко мне спиной, в своем выцветшем синем халате в мелкий горошек. Я ее полгода не видела. Ну, вы понимаете… полгода, как ее не стало.
«Мам?» — говорю, а голос сел, будто я пробежала марафон.
Она медленно повернулась. И, знаете, она не была больной, измученной, какой я ее запомнила в хосписе. Она была… сильной. Как в моем детстве. Строгая, собранная, глаза ясные, смотрят прямо в меня, насквозь.
«Варя, — сказала она. Не «Варенька», не «дочка». Строго, как говорила, когда я опять неслась гулять без шапки. — Варя, слушай меня внимательно. Завтра. Что бы ни случилось. Кто бы ни звонил. Не выходи из дома».
Я хотела спросить, почему. Хотела обнять. Но она приложила палец к губам и повторила: «Ни шагу за порог. Ты меня слышишь?»
Я проснулась в своей кровати в Ясенево. Холодный пот, сердце колотится где-то в горле. Пять утра. На часах — четверг, четырнадцатое ноября. Тот самый день. День, когда у меня назначена сделка по продаже той самой маминой квартиры в Черемушках.
И я знала, что не послушаю.
Часть 1. Синдром белого халата
Я не верю в мистику. Сорок лет в медицине, из них тридцать — старшей медсестрой в районной поликлинике. Я верю в анамнез, в биохимию, в то, что можно потрогать и подшить в карту. Все эти «вещие сны» — это игра подсознания. Фантомные боли. Мозг просто перерабатывает мой стресс. А стресса у меня, уж поверьте, хватало.
Во-первых, сама сделка. Продажа квартиры, в которой… ну, в которой мама умерла. Это тяжело. Каждый раз, когда я туда приезжала за документами, казалось, что она сейчас выйдет из комнаты, спросит, не голодная ли я. А во-вторых, Кирилл. Сын.
Мой тридцатилетний «мальчик» опять вляпался. Не криминал, нет. Хуже. Он вляпа Fлся в «бизнес». Какой-то «стартап» с друзьями, «уникальная IT-платформа», которая, конечно, прогорела. А кредиты, взятые на этот стартап, остались. И проценты капали. Он не говорил мне всей суммы, но по тому, как он избегал моих глаз в последние недели, я поняла — дело пахнет не просто керосином, а гарью.
Деньги от продажи маминой квартиры должны были пойти ему. Закрыть этот кошмар.
Поэтому сон… сон был просто нервами. Мама всегда хотела, чтобы у Кирилла все было хорошо. Вот мозг и выдал мне метафору: «Не выходи» — значит «не продавай», «не отдавай», «остановись». Но останавливаться было нельзя. Звонок от Кирилла в семь утра это подтвердил. «Мам, ну что, все в силе? Риелтор ждет в два? Ты точно все взяла? Паспорт, выписку из ЕГРН?» Его голос был напряжен, как струна.
«Все в силе, Кирюш. Не волнуйся. После обеда все закончится».
Я солгала. Потому что я волновалась.
День начался с мелочей. С тех самых «знаков», которые так любят эзотерики. Сначала я пролила кофе на стопку документов. Прямо на копию свидетельства о смерти. Руки дрожали. Ерунда, вытерла. Потом, уже в пальто, у самой двери, я поняла, что не могу найти ключи. Те самые, которые сорок лет висели на одном и том же крючке. Я перерыла всю сумку, все карманы. Опоздала на автобус. Пришлось вызывать такси, а в утренних пробках до МФЦ на проспекте Мира — это было целое приключение. Я сидела в прокуренном «Логане», смотрела на серое небо, и мамины слова — «Ни шагу за порог» — бились в висках, как мигрень.
Риелтора звали Сергей Борисович. Лощеный, спокойный, в дорогом (но не кричащем) костюме. Он внушал доверие. Он нашел этих покупателей — «просто идеальный вариант». Молодая пара, Алина и Михаил. Она — хрупкая блондинка с огромными глазами, он — крепкий, молчаливый, смотрит в телефон. Им «срочно нужно», они «платят живыми деньгами», «вся сумма сразу», «прописаны в регионе, но хотят в Москву».
Мы сидели в переговорной. «Варвара Петровна, — бархатным голосом начал Сергей Борисович, — вот договор. Все стандартно. Проверяем паспорта, подписываем, едем в банк закладывать деньги в ячейку. Простая, чистая сделка».
Я взяла ручку. И в этот момент в кабинете… Знаете, как бывает? Внезапная, оглушающая тишина. Будто весь звук в мире выключили. И я снова увидела мамину кухню. Ясный, строгий взгляд. «Варя, не делай».
Ручка выпала из пальцев и покатилась по столу.
«Варвара Петровна? Вам нехорошо?» — Алина, покупательница, подалась вперед.
«Давление, — соврала я, растирая виски. — Погода». Я всю жизнь проработала с давлением. У меня оно было как у космонавта.
«Может, перенесем?» — осторожно спросил риелтор.
«Нет-нет, — я взяла себя в руки. — Работаю с людьми, «синдром белого халата» наоборот. Волнуюсь».
Я посмотрела на Алину и Михаила. Обычные люди. Немного бледные, может. Боятся «кидка» так же, как и я. Кирилл. Я должна была это сделать для Кирилла.
Я взяла ручку и размашисто, почти зло, расписалась на договоре купли-продажи.
Мы вышли из МФЦ. Сергей Борисович пожал мне руку. Его ладонь была сухой и холодной, как мрамор. «Теперь в банк, Варвара Петровна. За вашей… компенсацией».
И только когда мы сели в его черный «Мерседес», я поняла, что оставила в переговорной свой шарф. Мамин шарф. Тот самый, который она носила последние годы. Но возвращаться я не стала. Плохая примета.
В банке все прошло гладко. Слишком гладко. Мы пересчитали деньги. Ненастоящие, банковские «куклы» и одна настоящая пачка сверху, для вида. Шутка. Конечно, настоящие. Я видела, как кассирша пересчитывала их на машинке. Сумма была огромной. Больше, чем я видела за всю свою жизнь. Их заложили в ячейку. Ключ отдали мне. Второй ключ — покупателям. Условие доступа — зарегистрированный договор в Росреестре.
«Пять рабочих дней, Варвара Петровна, — улыбался Сергей Борисович. — И вы — богатая женщина. Поздравляю».
Я ехала домой в метро, прижимая к себе сумку, в которой лежал бесполезный пока ключ от ячейки. Людей было полно. Час пик. И в этой давке, в этом шуме поезда, меня накрыло. Не радость. Не облегчение. А ледяной, животный ужас. Тот самый, что был в пять утра. Я вышла. Я ослушалась.
Я зря это сделала.
Часть 2. Пять рабочих дней
Пять рабочих дней. В моей поликлинике за пять дней проходит жизнь. Рождаются, умирают (в статистике), ставятся диагнозы и ломаются судьбы. А в мире больших денег пять дней — это, видимо, мгновение.
Я не спала. То есть, я проваливалась в какое-то липкое, тяжелое забытье, а потом подскакивала. Сердце все так же билось в горле. Я перестала заходить на кухню. Мне казалось, если я включу там свет, то увижу маму в том самом халате, и она будет качать головой.
Кириллу я сказала, что все прошло. Что нужно ждать. Он выдохнул так громко, что я услышала это через трубку. «Мам, ты лучшая. Спасибо. Я… я тебе все верну, честно».
Я знала, что не вернет. И дело было не в деньгах.
Я взяла отгулы на работе. Не могла я смотреть на эти карточки, мерить давление бабушкам и слушать про их болячки, когда у меня внутри все переворачивалось. Я ходила по своей квартире в Ясенево. Включала телевизор — не видела. Открывала книгу — не читала. Я ждала.
Понедельник прошел. Вторник. В среду утром позвонил Сергей Борисович. Голос такой же бархатный, уверенный.
«Варвара Петровна, доброе утро! Как самочувствие? У меня новости: регистрация прошла успешно! Документы из Росреестра получены. Поздравляю, сделка состоялась».
Я села на стул. «То есть… все?»
«Все. Завтра, в четверг, в три часа, встречаемся в банке. Вы — с ключом, Михаил с Алиной — со своим. Открываем ячейку, вы забираете деньги. Я — свой скромный процент, — он усмехнулся. — Все по плану. Я вам такси закажу».
«Нет, — сказала я. — Я сама доеду».
Я позвонила Кириллу. «Кирюша, завтра. Завтра в три».
Всю ночь на четверг я просидела в кресле. Я не могла уснуть. Я должна была радоваться. Мой сын спасен. Я… я свободна. Но мамин голос не шел из головы. «Не выходи из дома». Но я же вышла. И вот, все получилось. Регистрация прошла. Деньги в банке. Что она имела в виду? Может, она боялась, что я попаду под машину? Или что у меня сердце прихватит?
Я чувствовала себя предательницей. Будто я обманула ее доверие. Но я же спасала внука. Ее внука. Разве она не поняла бы?
Утром в четверг я проснулась от тишины. Будильник не прозвенел. Я посмотрела на часы — полдень! Я проспала! Я металась по квартире, ища одежду. Как я могла? Телефон молчал. Я схватила его — батарея села. Я поставила его на зарядку. Через пять минут он включился.
Десять пропущенных от Кирилла. Пятнадцать — от Сергея Борисовича.
Я судорожно набрала риелтора.
«Варвара Петровна! — в его голосе не было бархата. Он был резкий, злой. — Вы где? Мы вас ждем с трех часов!»
«Как с трех? — я посмотрела на настенные часы. — Сейчас час дня».
«У вас часы сломались? Сейчас пять вечера! Банк закрывается через час! Алина с Михаилом ждут! Я жду! Вы что, издеваетесь?»
Я бросилась к окну. На улице темнело. Неужели я спала почти сутки?
«Я… я сейчас буду! Такси!»
«Какое такси, Варвара Петровна! Вы посмотрите на пробки! Все, вы опоздали. Сделка сегодня сорвалась. Покупатели в ярости».
«Но что же делать?» — у меня задрожали руки.
«Что делать… Завтра. В десять утра. В том же отделении. И умоляю вас, Варвара Петровна, — в его голосе прорезался металл, — не подведите. Алина и Михаил люди занятые. Они не будут бегать за вами. А то, знаете ли, неустойку впаяют за срыв сроков».
Он бросил трубку.
Я села на пол в прихожей. Я проспала. Я, человек, который сорок лет вставал в шесть утра по звонку, я проспала сутки. Как? Я посмотрела на чашку из-под кофе, которую пила вчера… или позавчера? Господи, что со мной происходит?
Я позвонила Кириллу. Он взял сразу.
«Мам! Ты где?! Я тебе оборвал телефон! Этот… риелтор твой… он мне звонил, орал, что ты все срываешь!»
«Кирюша, я… я не знаю. Я проспала».
«Проспала?! Мам, ты серьезно? Ты понимаешь, что там… Ты понимаешь, что мне эти деньги нужны были ЕЩЕ ВЧЕРА?!» — он сорвался на крик.
«Кирилл, успокойся. Завтра в десять утра. Все будет хорошо. Я просто…»
«Просто что? Мам, не подставь меня. Умоляю».
Он отключился.
И тут я поняла. Мама ведь не сказала: «Не выходи в четверг, четырнадцатого». Она сказала: «Не выходи завтра». А что, если «завтра» — это было сегодня? Пятница?
Я подошла к своей сумке. Достала ключ от ячейки. Холодный, тяжелый. В квартире было абсолютно тихо. И в этой тишине я услышала, как за стеной, в коридоре, кто-то медленно скребется в мою дверь.
Часть 3. Пустой офис
Я замерла. Сердце, которое весь день билось где-то в горле, кажется, совсем остановилось. Скрежет по двери прекратился. Я на цыпочках подошла к глазку.
Никого.
На площадке горел тусклый свет. Но я была уверена, что слышала. Это не мыши. Это был… ноготь. Или металл.
Я стояла у двери минут десять. Тишина. «Нервы, Варя. Просто нервы», — сказала я себе вслух. Голос прозвучал хрипло. Я вернулась в комнату и проверила замок на телефоне. 19:07. Пятница, 10 утра. Банк. Я должна дожить до утра.
Эту ночь я не спала. Я сидела в кресле, глядя на дверь, и сжимала в руке тяжелый, советский молоток. Утром, в восемь, я выглядела так, будто дежурила трое суток подряд.
В 9:30 я была у банка. Я приехала на час раньше. Я обошла его три раза. Обычный банк. Обычные люди. В 9:50 подкатил черный «Мерседес» Сергея Борисовича. Он вышел не один. С ним были Алина и Михаил.
«Варвара Петровна, — риелтор не улыбался. — Рад, что вы сегодня в графике. Идемте».
Покупатели со мной не поздоровались. Алина прятала глаза. Михаил выглядел угрюмым. Мы вошли в хранилище. Две решетки. Два ключа. Мы одновременно вставили наши ключи. Сотрудник банка открыл ячейку.
Сергей Борисович достал тяжелый кэш-бокс.
Мы прошли в комнату для пересчета. Он вывалил деньги на стол. Пачки в банковских упаковках.
«Ну вот, — он попытался улыбнуться. — Все на месте. Можете пересчитывать».
Я взяла верхнюю пачку. Сердце колотилось. Я посмотрела на Алину. Она впилась ногтями в подлокотник кресла.
«Алина, — сказала я тихо. — У вас все хорошо?»
Она вздрогнула. «Да. Давайте быстрее».
Я начала считать. И на пятой пачке я поняла.
«Это… — я подняла глаза на Сергея Борисовича. — Это что?»
«Деньги, Варвара Петровна. Как договаривались».
«Это не деньги, — сказала я. — Это «куклы».
Это были они. Те самые «билеты банка приколов», которые я видела только в кино про мошенников. Настоящими были только верхняя и нижняя купюры в каждой пачке.
В комнате повисла тишина. Та самая, оглушающая.
Алина вдруг тихо всхлипнула.
«Что за цирк, Варвара Петровна? — Сергей Борисович нахмурился. — Вы что, нас за дураков держите?»
«Я? — я посмотрела на Михаила. Он не двигался, смотрел в одну точку. — Я вас за дураков держу?»
Я схватила эти пачки и швырнула их ему в лицо. Бумажки веером разлетелись по комнате.
«Мошенники! — закричала я. — Охрана! Полиция!»
Сергей Борисович не дернулся. Он спокойно поправил галстук. «Варвара Петровна, у вас истерика. Вы сами вчера эти деньги пересчитывали и закладывали».
«Я?! Я закладывала настоящие!»
«Алина, Михаил, вы подтверждаете, что эта женщина сейчас устроила скандал и обвинила нас в том, что мы подменили деньги, которые она сама же и принесла?»
Алина кивнула, вытирая слезы. «Да… она… она странная была еще на сделке».
Михаил молча кивнул.
В комнату вошли два охранника.
«У нас проблема, — спокойно сказал риелтор. — Клиентка, похоже, не в себе. Обвиняет нас в краже. А сама, видимо, принесла резаную бумагу, пытаясь обмануть покупателей. Классическая схема».
Я смотрела на них троих. На спокойного риелтора, на плачущую Алину, на каменного Михаила. И я поняла. Это был спектакль. И я в нем — главная дура.
«Квартира, — прошептала я. — Моя квартира…»
«Квартира уже не ваша, Варвара Петровна, — вежливо сказал Сергей Борисович. — Она продана. Договор зарегистрирован. А вы, к сожалению, не выполнили свою часть сделки — не приняли деньги. Вместо этого вы принесли нам… вот это». Он брезгливо пнул ногой пачку «приколов».
«Мы будем подавать в суд, — сказал он охранникам. — За мошенничество. И за клевету».
Меня вывели из банка. Я не сопротивлялась. Я шла, как во сне. Я стояла на улице, на проспекте Мира. Шел мокрый снег. Люди бежали мимо. А я стояла и смотрела на свои руки. На них не было денег. У меня не было квартиры.
Я позвонила Кириллу. Он не взял. Я поехала в Черемушки. К маминой квартире.
Я стояла у двери. Той самой. Я нажала на звонок.
Мне открыли. Не Алина и не Михаил. На пороге стоял хмурый мужчина в трениках. Из квартиры пахло перегаром и жареной картошкой.
«Вам кого?» — спросил он.
«Я… я Варвара Петровна. Я здесь… жила».
«А, — сказал он. — Понятно. А я тут снимаю. У хозяев. Только они уехали. Так что, до свидания».
И он захлопнул дверь перед моим носом.
Я села на ступеньки в подъезде. Квартира продана. И тут же сдана. Кому? Каким хозяевам?
Я достала телефон. Набрала Сергея Борисовича. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
Я поехала в офис его агентства. Туда, где мы подписывали договор. Навигатор привел меня к солидному бизнес-центру. Я поднялась на нужный этаж.
«ООО «Гарант-Плюс».
Дверь была заперта. На ней висела бумажка: «Офис 305 съехал. По вопросам обращаться по телефону…» Телефон был тот самый. Недоступный.
Я спустилась вниз. Консьержка красила ногти.
«Простите, а «Гарант-Плюс» давно съехал?»
«Да вчерась, — не отрываясь, дула она на лак. — Утром вещички вывезли. Сказали, в «Сити» переезжают. Солидные такие».
Солидные.
Я вышла на улицу. Шел снег. Я потеряла все. Мамино наследство. Деньги для сына. И я предала маму. Я не просто вышла из дома. Я впустила волков.
Я поехала в полицию.
Часть 4. Другое лицо
«Заявление? — уставший капитан в ОВД «Ясенево» даже не поднял на меня глаз. — Диктуйте».
Я диктовала. Про сон, про сделку, про «куклы» в банке, про пустой офис.
Капитан перестал писать где-то на середине моего рассказа про банк. Он откинулся на стуле.
«Варвара Петровна, так? Работаете медсестрой?»
«Старшей медсестрой. Сорок лет стажа».
«Понятно. То есть, с людьми умеете. И вы, с сорокалетним стажем, поверили, что вам в ячейку положат настоящие деньги, а не «куклы»?»
«Но их проверяла кассир! Машинка!»
«Машинку можно обмануть. Кассира можно подкупить. Да что угодно. Вы, Варвара Петровна, в гражданско-правовые отношения вступили. Добровольно. Квартиру продали? Продали. Договор подписали? Подписали. А то, что вас с деньгами «кинули»… ну, это, как говорится, «лотерея».
«Какая лотерея? Это мошенничество! У меня украли квартиру!»
«По документам, — он потыкал ручкой в мое заявление, — вы ее продали. Вот договор. Вот выписка из ЕГРН, которую вы сами же и получили. Квартира продана. А то, что деньги вы получили… резаной бумагой, это надо доказывать. А как вы докажете? В банке они скажут, что вы сами эту «куклу» и принесли. И покупатели подтвердят. У них — алиби. У вас — мотив. Вы же не хотели, чтобы квартира уходила, да? Мама умерла, память… Решили в последний момент сделку сорвать?»
Я смотрела на него. Я всю жизнь платила налоги, я всю жизнь лечила таких вот, как он, их матерей, их детей. А он смотрел на меня, как на сумасшедшую.
«Вы мне не верите».
«Я верю документам, Варвара Петровна. Заявление я приму. Но сразу вам скажу — дело «глухое». «Висяк». Таких, как вы, у меня тут каждый день по трое. Идите домой».
Я вышла из отделения. Ноги подкашивались. Куда идти? Домой? В свою пустую квартиру в Ясенево?
Я поехала к Кириллу. Он жил в съемной студии в Люблино. Я не была у него несколько месяцев.
Он открыл не сразу. Когда открыл, я его едва узнала. Осунулся, глаза красные.
«Мам? Ты чего? Что с тобой?»
И я рассказала. Все. Про «куклы». Про пустой офис. Про полицию.
Он слушал молча, опустив голову. А когда я закончила, он не посмотрел на меня. Он просто сказал: «Понятно».
«Что тебе понятно, Кирюша?»
«Все понятно. Денег не будет. Они… они меня теперь убьют».
«Кто «они»? Кирилл, кто «они»?!»
«Те, кому я должен. Мам, это были не банки. То есть, и банки тоже… но… Я занял у «серьезных людей». Они… они не будут ждать».
«Так вот почему ты так торопил! — я схватила его за плечи. — Кирилл! Откуда ты узнал этого риелтора? Сергея Борисовича? Откуда?!»
«От… от знакомого. Он сказал, тот поможет продать быстро. Без волокиты. Сказал, лучший в Москве…»
«Кирилл, — я посмотрела ему прямо в глаза. Я видела, как он врет. Я сорок лет смотрела, как врут пациенты, которые не хотят признаваться, что пили перед операцией. — Кирилл. Скажи мне правду».
Он отшатнулся. Сел на кровать. И закрыл лицо руками.
«Это не знакомый. Это… это они мне его дали. Те, кому я должен. Они сказали: «Вот человек. Он продаст квартиру твоей матери. Быстро. И ты с нами рассчитаешься». Я думал… я думал, это просто риелтор…»
У меня потемнело в глазах.
«То есть… — я села рядом. — То есть, это ты. Ты привел их. Ты… ты им отдал мамину квартиру».
«Нет! Мам, я не знал! Я клянусь, я не знал, что они так сделают! Я думал, мы просто продадим, я отдам долг, и все! Я не думал, что они заберут все! Они же обещали, что оставят…»
Он рыдал. Тридцатилетний мужик, мой сын, сидел и выл, как ребенок, который разбил дорогую вазу. Только вазой была наша жизнь.
Я встала. Я смотрела на него. На своего сына. И я не чувствовала ничего. Ни злости. Ни жалости. Пустота.
«Мама, — прошептал он, — ты куда?»
«Я… мне нужно подумать».
Я вышла из его студии. Я спустилась на улицу. Шел дождь со снегом. Я не поехала домой. Я поехала обратно, к маминой квартире.
Я сидела на лавочке у подъезда. Промокла до нитки. Смотрела на окна. В них горел свет. Там жили чужие люди.
«Мама, — прошептала я в темноту. — Что же ты имела в виду? «Не выходи»… Я не вышла. Я… я вляпалась. Я влезла в это. Что мне теперь делать?»
И в этот момент из подъезда вышла молодая женщина. Она катила коляску. Она остановилась у соседней лавочки, чтобы поправить одеяло. Я узнала ее.
Это была Алина. Та самая «покупательница». Только лицо у нее было другое. Не испуганное, не бледное. А усталое. И злое. Она жила здесь. В этом доме.
Она подняла на меня глаза. Узнала. Ее лицо на мгновение исказил страх. Она схватила коляску и бросилась бежать.
Но я уже знала, что я буду делать. Я не пойду в полицию. Я не буду плакать. Я встала и пошла за ней. Медленно. Как медсестра идет по коридору к тяжелому больному. Я соберу свой собственный анамнез.
Часть 5. Карта пациента
Я не догнала ее в тот вечер. Она скрылась в темноте дворов. Но это было неважно. Я знала, где ее искать. Она жила здесь. В этом же районе, а может, и в этом же доме. Она была «местной». Не «приезжей», как они говорили на сделке.
Я вернулась домой. Впервые за неделю я знала, что делать. Я вытащила старый мамин блокнот. Я всегда была медсестрой. А что делает хорошая медсестра? Она собирает анамнез. Тщательно. Без эмоций.
Пункт первый: Враг.
- Сергей Борисович (Имя, вероятно, фальшивое). Лощеный, уверенный, организатор. Телефон отключен. Офис съехал.
- Алина и Михаил (Актеры? Соучастники?). Испуганные. Михаил — молчун, «бык». Алина — «приманка». Но… она живет здесь. С ребенком. Это была зацепка.
- Кирилл (Жертва? Предатель?). Мой сын. Связующее звено. Именно через него «они» вышли на меня.
- «Они». «Серьезные люди», которым должен Кирилл. Заказчики.
Пункт второй: Место преступления.
Мамина квартира. Продана, сдана в аренду в тот же день. Это значит, у них был готовый «клиент» на аренду, или они просто заметали следы.
МФЦ и Банк. Все прошло гладко. Это значит, у них были «свои люди». Кассирша в банке, которая «проверяла» деньги. Возможно, регистратор в Росреестре, который провел сделку за один день, а не за пять.
Я взяла больничный. Официально — гипертонический криз. Моя заведующая, Тамара Игоревна, не поверила, но в глаза мне посмотрела с сочувствием. «Отдохни, Петровна. Ты вся серая».
Я начала с Алины.
Я приехала к маминому дому не в семь вечера, а в восемь утра. Я села на ту же лавочку. Я знала расписание молодых матерей. В девять они выходят на первую прогулку.
Я не ошиблась. В 9:15 она вышла из соседнего подъезда. Не из маминого, а из того, что с краю. В том же пуховике, с той же коляской. Она меня не заметила. Я пошла за ней.
Она гуляла по скверу. Разговаривала по телефону. Зло, отрывисто. Я подошла ближе, прячась за деревьями.
«…я сказала, я свою часть сделала! Я отсидела в банке! Что еще? … Нет, он не будет молчать! Он сказал, что если ты… Да отстаньте вы от меня! Я в это не вписывалась! Я вписывалась в «посидеть, помолчать»!»
Она бросила трубку. И заплакала. Тихо, зло.
Я вышла из-за дерева.
«Алина».
Она подпрыгнула. Схватилась за коляску, как за щит.
«Вы… Вы кто? Я вас не знаю! Уйдите!»
«Вы меня знаете, Алина. Мы вместе продавали квартиру. Мою квартиру».
«Я ничего не знаю! Я… я буду кричать! Полиция!»
«Кричите, — сказала я спокойно. — Я тоже пойду в полицию. И расскажу, что «покупательница» моей квартиры живет в соседнем подъезде. Что у нее маленький ребенок. И что ее, вероятно, заставили. А может, и не заставили. Может, она в доле. Пусть разбираются. Ребенка, наверное, в опеку заберут, пока вы в СИЗО будете».
Это был удар ниже пояса. Я знала. Но я видела, как она сломалась.
«Что вам нужно?» — прошептала она.
«Правду. Кто такой Сергей Борисович? Кто такой Михаил?»
«Я не знаю… то есть, я знаю… Миша — это… это мой бывший. Он меня в это и втянул. Он должен был… тем же людям, что и ваш сын».
Бинго.
«А Сергей Борисович?»
«Я его видела два раза. На сделке и в банке. Он главный. Он… он страшный. Он сказал, если я пикну, он с Мишей сделает то же, что…»
«Что что?»
«Я не могу! — она запаниковала. — Уходите! Вы меня погубите! Он меня найдет!»
«Он тебя уже нашел, Алина. Ты думаешь, он тебя отпустит? Ты — свидетель. Отработанный материал. Ты «посидела, помолча- ла». А теперь ты слишком много знаешь. Как и я. Только у меня, в отличие от тебя, терять уже нечего. А у тебя — ребенок».
Она смотрела на меня, как на привидение.
«Что вы хотите?»
«Имя. Мне нужно имя. Главного. Не Сергея. Не Михаила. Того, кому должен ваш Михаил. И мой Кирилл».
Она покачала головой. «Я не знаю имени. Никто не знает. Его называют… «Нотариус».
«Нотариус?»
«Да. Потому что он все «заверяет». Окончательно. Он… он работает в какой-то большой конторе. Не в этой шарашке «Гарант-Плюс». А в настоящей. В «Сити». Какая-то… «Башня Федерация»… «Строй-Капитал»… Что-то такое».
«Строй-Капитал». Я запомнила.
«И еще, — она подалась вперед, ее трясло. — В банке. Кассирша. Ее зовут Лена. Она… она тоже с ними. Она знала про «куклы». Она их и закладывала. Сергей Борисович ей сказал, что если что-то пойдет не так, она должна была нажать «тревожную кнопку» и обвинить вас. Что вы принесли фальшивки».
Я кивнула. Схема становилась яснее.
«Уходите, — прошептала Алина. — Умоляю. Он узнает, что мы говорили… Миша… он следит за мной».
Я посмотрела по сторонам. Вдалеке, у мусорных баков, действительно стоял тот самый «Михаил». Он курил и не сводил с нас глаз.
Я ушла.
Вечером я залезла в интернет. «Строй-Капитал», Башня Федерация. Солидный девелопер. Элитное жилье. На сайте — фотографии улыбающихся менеджеров. Я пролистала до руководства. Совет директоров. И в самом низу, в разделе «Юридический департамент», я увидела его.
Это было не то же самое лицо. Старше, солиднее. В очках. Но я узнала бы этот холодный, бархатный взгляд где угодно.
Подпись гласила: «Заместитель руководителя юридического департамента. Романовский С.Б.»
Сергей Борисович.
Он был не просто риелтором-мошенником. Он был юристом в огромной корпорации. И он не «съехал в Сити». Он и был в Сити. А «Гарант-Плюс» — просто одноразовая вывеска.
Это была не просто банда мошенников. Это была система. И мой сын вляпался не просто в «серьезных людей». Он вляпался в корпорацию, которая «зачищала» долги таким способом. Они отбирали квартиры.
И тут я поняла, почему мама сказала «не выходи».
Дело было не в квартире. Дело было в том, с кем я связываюсь. Она пыталась уберечь меня не от потери денег. Она пыталась уберечь меня от этой войны.
Но было поздно. Я уже вышла. И я стояла на пороге офиса «Строй-Капитала».
Часть 6. Карта больного
Я не пошла в «Строй-Капитал». Не в тот день. Я не была идиоткой. Что я им скажу? «Здравствуйте, ваш юрист украл мою квартиру»? Меня бы вышвырнула охрана на входе в эту стеклянную башню.
Мне нужен был не анамнез. Мне нужен был диагноз. А для диагноза нужны анализы. Доказательства.
И у меня была одна ниточка. Лена. Кассирша из банка. Та, что должна была нажать «тревожную кнопку».
Найти ее было проще. У меня был банк, была дата. Я пришла в это отделение под вечер, не как обманутая вкладчица, а как… медсестра.
Я села в очередь к операционисту. Я наблюдала. Банк закрывался в семь. В 18:50 сотрудники начали собираться. Я увидела ее. Молодая, лет двадцати пяти, уставшая, с дешевой сумкой через плечо. Она вышла из служебной двери и пошла к метро.
Я догнала ее у входа.
«Лена?»
Она вздрогнула так, будто ее ударили. Обернулась. Узнала меня. Ее лицо стало белым, как мой халат.
«Я… я вас не знаю».
«Знаешь. Варвара Петровна. Квартира. «Куклы».
Она рванула в метро, в толпу. Я за ней. Я не бежала, я просто шла. Я знала, что она остановится. Она добежала до колонны и обернулась. Я спокойно спускалась по эскалатору. Она поняла, что я не отстану.
Я подошла к ней на платформе.
«Оставьте меня в покое! — прошипела она. — Я ничего не делала! Я… я нажму на кнопку вызова полиции!»
«Нажимай. Как в банке? Ты же это хорошо умеешь. Только давай нажмем вместе. И я расскажу, как ты, сотрудник банка, участвовала в мошеннической схеме. Как ты закладывала «куклы» в ячейку. Как ты была готова обвинить пенсионерку в мошенничестве. Тебе, в отличие от Сергея Борисовича, сесть будет очень легко. Он — юрист, он выкрутится. А ты — пешка. Тебя сольют первой».
Она смотрела на меня с ужасом. Поезд подошел. Двери открылись.
«Поехали, — сказала я. — Поговорим».
Мы ехали молча. Она — в одном углу вагона, я — в другом. Она вышла на «Пражской». Я за ней. Мы вышли к торговому центру. Сели на фудкорте. Я купила ей кофе. У нее дрожали руки.
«Почему я?» — спросила она.
«Я… я не знала! — она заплакала. — Они… У меня брат. Он… он болен. Очень. Ему нужна операция. Не в России. А у меня… у меня ипотека. Они… они вышли на меня сами. Сказали, что знают о моих проблемах. И предложили. Один раз. Просто… просто не заметить. Не заметить «куклы» при закладке. И нажать кнопку, если что».
«И сколько стоит операция?»
Она назвала сумму. Это была ровно половина стоимости моей квартиры.
«Они мне заплатили, — она смотрела в стол. — Аванс. И сказали, что если я… что если я буду молчать, они оплатят все. А если нет… они сказали, что брат до операции не доживет. И что ипотеку мою они тоже закроют. Вместе со мной».
«Кто «они»? Сергей Борисович?»
«Он. И… и еще один. Тот, что приезжал. «Нотариус».
«Что тебе нужно от меня? — она подняла глаза. В них была та же пустота, что и у меня неделю назад. — Убить меня? Сдать? Давай. Мне уже все равно. Брату я не помогу. Себя я уже…»
«Мне нужна помощь, Лена».
Она уставилась на меня.
«Ты работаешь в банке. Ты видишь их счета. «Гарант-Плюс». Романовский С.Б. «Строй-Капитал». Ты можешь посмотреть проводки. Ты можешь увидеть, как они отмывают эти квартиры. Они же не первую у меня украли. И не последнюю».
«Я не могу! — она испугалась. — Это… это служба безопасности! Меня вычислят за пять минут!»
«Тебя и так вычислят, Лена. Когда я напишу заявление. Не на «неустановленных лиц», как в полиции. А конкретно. На тебя, Лену, кассира. На Романовского С.Б., юриста «Строй-Капитала». И на «Нотариуса». Вы думаете, я одна такая? Я найду других. Таких же обманутых. И мы вас зароем. А если ты мне поможешь…»
«Что? Что вы мне дадите? Деньги?»
«Я дам тебе шанс, — сказала я. — Тот же, что ищу сама. Шанс вытащить себя из этого дерьма. Ты спасешь брата? Нет. Ты его уже похоронила, когда согласилась на это. А я… я спасаю сына. Такого же идиота, как твой брат. Только он не болен. Он просто дурак».
Я встала. «Я живу в Ясенево. Вот мой номер. У тебя есть два дня. Подумай, что тебе дороже: призрачный шанс на операцию или реальный срок за соучастие в ОПГ. А это, деточка, ОПГ».
Я ушла. Я не знала, позвонит ли она. Я шла по темному району и думала, что превращаюсь в них. Я шантажировала. Я угрожала. Я давила на больное. Я смотрела на свое отражение в витрине магазина. Из нее на меня смотрела не Варя, медсестра. На меня смотрела моя мама. Строгая. Собранная. И очень злая.
Я пришла домой. Кирилл ждал меня у подъезда.
«Мам! Ты где была? Я… я не могу до тебя дозвониться!»
«Я была занята, Кирюша».
«Мам, они… они звонили. «Нотариус». Он сказал… он сказал, что раз я не смог взять деньги с тебя, я должен… я должен помочь им с другой квартирой. В нашем доме. У соседки. У тети Веры. Он сказал, я должен взять у нее ключи… «на всякий случай»… Мам, я не могу!»
Я посмотрела на него. На своего сына.
«А вот это, Кирюша, — сказала я тихо, — мы и запишем. Пойдем домой. Будешь диктовать. Каждое слово. Каждую угрозу. Это будет твой… больничный лист».
Телефон у меня в кармане завибрировал. Неизвестный номер. Я ответила.
«Варвара Петровна? — это была Лена. — Я… я не могу сделать то, что вы просите. Я не могу посмотреть их счета. Но… я могу сделать кое-что другое. Я могу… я могу дать вам ключ. Не от ячейки. От кабинета. Того, где они держат «карты пациентов».
Часть 7. Ночной обход
«Какой кабинет?» — спросила я в трубку. Кирилл смотрел на меня испуганными глазами.
«У нас в банке, — шептала Лена. — В хранилище. У Романовского там… ну, как бы свой угол. Он же у нас VIP-клиент, «Строй-Капитал». У него там отдельная комната. Он там хранит документы по сделкам. Я видела. Он называет это «архивом».
«И как я туда попаду?»
«Я не могу вас провести. Но… я могу «забыть» закрыть служебную дверь. И «забыть» ключ от архива на своем столе. У вас будет пятнадцать минут. Не больше. Завтра. В 18:45. Когда все уйдут, а охрана еще не сделает полный обход. В 19:00 дверь блокируется до утра. Если вы не выйдете…»
«Я выйду», — сказала я.
«И еще, — она замялась. — Я сделаю это. А вы… вы забудете мое имя. Навсегда. И… у меня на столе будет лежать папка. «Брат». Там… там реквизиты клиники. Если у вас… когда-нибудь…»
«Я поняла, Лена. Я не забуду».
Я повесила трубку. Посмотрела на Кирилла.
«Так, боец. Теперь слушай меня. Ты боялся «Нотариуса»? Завтра ты пойдешь к нему».
«Мам, нет! Он меня…»
«Он тебя не тронет. Ты пойдешь к нему и скажешь, что согласен. Что ты готов помочь с квартирой тети Веры. Ты скажешь, что тетя Вера тебе доверяет, и ты можешь взять у нее ключи, чтобы «полить цветы», пока она на даче. Ты будешь тянуть время. Тебе нужно, чтобы завтра, с шести до восьми вечера, у «Нотариуса» было алиби. Чтобы он был с тобой. Или говорил с тобой. Понял?»
«Я… я боюсь».
«Мы все боимся, Кирюша. Но сейчас ты либо помогаешь мне. Либо садишься. Вместе с ними. Или вместо них. Выбирай».
Он кивнул.
Следующий день был как в тумане. Я писала. Я составляла план. Я съездила в магазин «Медтехника» и купила кое-что. Не стетоскоп.
В 18:30 я была у банка. Я надела свой старый халат. Не белый, а синий, в котором ходила на вызовы. Поверх — старое пальто. На голову — мамин платок. В таком виде я была похожа на сотни тех старушек, что приходят в банк платить за квартиру.
В 18:43 я вошла в банк. В зале было почти пусто.
В 18:45 Лена встала из-за своего стола. Она не посмотрела на меня. Взяла сумку и пошла к выходу. Служебная дверь, ведущая в коридор к хранилищу, на мгновение приоткрылась и… не захлопнулась. Осталась щель.
Я шмыгнула туда.
Коридор. Тишина. Камеры. Я это знала. Но я шла, опустив голову, прикрываясь платком. Я — уборщица. Я — никто.
Вот стол Лены. На нем, как она и обещала, ключ. Маленький, серебристый. И папка с надписью «Брат». Я сунула ключ в карман. Папку — за пазуху.
Дверь в архив Романовского. Я вставила ключ. Повернула. Вошла.
Это была не комната. Это был шкаф. Два на два метра. Сейфы. И стеллажи. На стеллажах — папки. Синие. Десятки.
«Сделка. Кузнецовы». «Сделка. Ибрагимовы». «Сделка. Петренко».
Я искала свою. «Сделка. Варвара П.». Вот она.
Я открыла. Договор. Копии моих документов. И… я увидела то, чего не видела раньше. Приложение. «Акт о передаче денежных средств». С моей подписью. Размашистой, как на договоре.
Я не подписывала этот акт.
Это была подделка. Грубая, но… похожая.
Я поняла. Им не нужны были «куклы» в банке. Это был спектакль. План Б. На случай, если я начну что-то подозревать. А план А был вот он. Акт, по которому я уже получила все деньги. До ячейки. Наличными. И претензий не имею.
Они были готовы в любом случае.
Я достала из сумки то, что купила. Не диктофон. Маленькую шпионскую камеру в виде пуговицы. Я прикрепила ее к халату. И я начала снимать. Лист за листом. Свою папку. Папку Кузнецовых. Папку Ибрагимовых. Везде — та же схема. Договор. И поддельный акт. Десятки обманутых людей.
18:55. Я услышала шаги в коридоре. Охрана.
Я выключила свет. Забилась за стеллаж. Дверь я не заперла изнутри.
«…говорю тебе, Лена сегодня какая-то дерганая была».
«Да ладно, пятница. Все дерганые».
Лучи фонариков скользнули по коридору. Они прошли мимо. Не заглянули.
18:59. Я выскользнула из архива. Ключ — на стол Лены. Я пошла к выходу. Служебная дверь.
И тут она захлопнулась. Прямо передо мной. С громким щелчком электронного замка.
19:00.
Я оказалась в ловушке. В коридоре банка. С папкой чужих документов за пазухой и камерой, полной компромата. А в десяти метрах от меня — пост охраны.
Я была в западне. И в этот момент я поняла, что у меня в кармане остался ключ от архива. Я не положила его на стол. Я перепутала. Я схватила его от страха.
Я услышала, как за дверью охраны засмеялись. Они смотрят сериал.
Я обернулась. Назад, в архив? Нет. Вперед.
Я подошла к служебной двери, которая вела в зал. Заперто. Я посмотрела на камеру над головой. И улыбнулась ей. Той самой маминой, строгой улыбкой.
«Ну что, мальчики, — прошептала я. — Поиграем в больничку?»
Я достала из сумки маленький флакончик. Аммиак. Я щедро плеснула его на свой платок. И с криком: «Сердце! Помогите!» — я рухнула на пол. Прямо под камеру.
Часть 8. Горькая победа
Через тридцать секунд они были у моей двери. Не потому, что увидели меня на камерах. А потому, что я кричала. Кричала так, как кричат только в реанимации.
«Женщина! Что с вами? Откройте!» — они колотили в дверь с той стороны.
«Я… я не могу… Дверь… заперта… Помогите…» — я хрипела, прижимая к лицу платок с нашатырем. Запах был омерзительный.
Они открыли. Своим ключом. Два молодых парня, охранники. Увидели меня, лежащую на полу в синем халате, и обомлели.
«Скорую! Быстро!» — крикнул один.
«Не надо… скорую, — прошептала я. — Я… я сама медсестра. Давление. Мне… мне просто выйти. Воздуха».
Они подхватили меня под руки. Я была тяжелой, обмякшей. Я вложила в это падение весь свой сорокалетний опыт симуляции (пациенты научат). Они вытащили меня в главный зал.
«Вам воды?»
«Спасибо, сынки… уже отпускает. Переработала. Я… я пойду потихоньку. Только не говорите начальству. Уволят».
«Да какое начальство, бабуля, — смутился один. — Иди домой. Ночь пятницы».
Они вывели меня на улицу. Я отряхнула пальто. В кармане лежал ключ от архива. За пазухой — папка Лены. В камере — компромат на миллионы.
Я дошла до угла. И только там позволила себе опереться о стену. Ноги не держали.
Первым делом я поехала не домой. Я поехала в круглосуточный копи-центр. Я сделала три копии всего, что было на камере. Три флешки. Одну — в банковскую ячейку, которую сняла утром в другом банке. Вторую — в морозилку, в пачку пельменей. Третью — оставила при себе.
Я вернула ключ. Подбросила его в почтовый ящик банка, на имя Лены.
Потом я позвонила Кириллу. Он был белый. «Нотариус» ждал его звонка завтра.
«Кирюша, — сказала я. — Ты никуда не пойдешь. Ты сейчас собираешь вещи и едешь. К тетке, в Саратов. Прямо сейчас. Вот деньги на билет». Я дала ему свою «похоронную» заначку.
«Мам, а ты?»
«А я иду на обход. У меня еще остались пациенты».
На следующий день я пришла к «Башне Федерация». Не в «Строй-Капитал». Я пошла в офис их главного конкурента. Другой строительной компании. Той, что судилась с ними за каждый участок земли.
Меня принял начальник их службы безопасности. Бывший… ну, вы понимаете, кто.
Я молча положила перед ним флешку. «Здесь — архив вашего конкурента. Схемы отъема квартир у пенсионеров. Поддельные акты, «свои» люди в банках, в Росреестре. Имя главного юриста — Романовский».
Он смотрел на меня минут пять. Потом вставил флешку в ноутбук. Его лицо не изменилось.
«Что вы хотите?»
«Я хочу справедливости. Но понимаю, что это дорого. Поэтому я хочу две вещи. Первое: чтобы Романовский и его «Нотариус» сели. Надолго. И чтобы они никогда больше не обманули ни одной старухи. И второе…»
«Деньги?»
«Нет. — Я положила перед ним папку «Брат». — Клиника в Германии. Вот реквизиты. Оплатите счет. За девочку, которая мне помогла».
Он кивнул. «А ваша квартира?»
«Мою квартиру, — сказала я, — мне уже не вернуть. Да и не нужна она мне. Мама не за квартиру боялась».
Он забрал флешку. «Я с вами свяжусь».
Через неделю в новостях прошел сюжет. «Крупная строительная корпорация «Строй-Капитал» замешана в скандале. Задержан руководитель юридического департамента Романовский С.Б. и группа «черных риелторов» по подозрению в мошенничестве в особо крупном размере. Они отбирали квартиры у социально незащищенных граждан».
Показали «Нотариуса». Показали «Михаила». Алину не тронули. Я попросила. У нее ребенок.
Кирилл вернулся из Саратова через месяц. Тихий. Устроился на две работы — курьером и санитаром в хоспис. Туда, где умерла его бабушка.
«Я… я буду возвращать, мам. Не все сразу. Но я буду».
«Знаю, сынок. Знаю».
Я сидела на своей кухне в Ясенево. Лена прислала мне открытку из Германии. «Операция прошла успешно. Спасибо».
Я потеряла мамину квартиру. Я потеряла все деньги. Я почти потеряла сына. Это была не победа. Это была… горькая, тяжелая, выматывающая работа.
Я заварила чай. Налила в мамину чашку.
«Ну вот, мама, — сказала я тишине. — Я не послушала тебя. И зря. А может… может, и не зря. Ты ведь не сказала «не борись». Ты сказала «не выходи». А я… я, кажется, только сейчас по-настоящему вошла. В свою собственную жизнь».