Глава 3. Чернильная река и шепот бумаги
Неделя пролетела в странном ритме, напоминающем маятник. Артем жил от визита к визиту. Его собственный дом превратился в подобие шлюзовой камеры — место, где он лишь пережидал время между погружениями в океан тишины напротив. Утром он работал, восстанавливая ветхий фолиант XVIII века, и его пальцы, обычно такие точные, теперь дрожали от нетерпения. В полдень, набравшись смелости, он переходил дорогу.
Он никогда не звонил в дверь и не стучал. Просто подходил к калитке, и Вера, словно чувствуя его приближение, либо выходила на крыльцо, либо распахивала дверь, молча приглашая его внутрь. Их общение состояло в основном из молчаливых ритуалов. Он сидел за столом, она готовила травяной чай. Иногда они читали — каждый свою книгу, в полной, но не давящей тишине. Однажды она показала ему, как «подправлять» тишину — легким движением руки «сглаживая» возникавшие в эфире невидимые ему рябь и напряжение. Он не видел этого, но чувствовал кожей — как воздух становился плотнее, бархатнее.
Но сегодня все было иначе.
Артем пришел после заката, застав Веру не за чтением, а стоящей посреди комнаты с закрытыми глазами. Ее лицо было бледным и напряженным, на лбу выступили капельки пота.
— Что-то не так? — тихо спросил он, останавливаясь на пороге.
Она медленно открыла глаза. В них плавало редкое для нее беспокойство.
— Давление растет. Откуда-то с севера. Чувствуешь?
Артем сосредоточился. В его собственном мире это означало бы нарастающий гул, переходящий в оглушительный рев. Здесь же он ощущал лишь легкий дискомфорт, смутное чувство тревоги, будто перед грозой. Тишина была по-прежнему глубока, но в ней появилась вибрация, едва уловимое дрожание, как у натянутой струны.
— Что-то вроде, — осторожно признал он.
— Мне нужно усилить барьер. Это займет время и силы. Ты можешь... ты можешь мне помочь? — ее просьба прозвучала неожиданно робко.
— Чем? Я же ничего не умею.
— Ты — реставратор. Ты работаешь с материей, в которой застыла мысль. Это близко к тому, что делаю я. Дай мне свою руку.
Он, не раздумывая, шагнул вперед и протянул ей ладонь. Она взяла ее своими холодными пальцами. Ее хватка была твердой.
— Закрой глаза. И не думай ни о чем. Просто слушай тишину. Стань ею.
Артем закрыл глаза. Сначала в голову полезли привычные страхи, обрывки мыслей. Но затем, чувствуя прохладу ее руки, он постарался отпустить все. Он слушал. И постепенно начал различать оттенки. Эта тишина не была монолитной. Она была похожа на сложную, многослойную ткань. Где-то внизу, в основе, лежал плотный, тяжелый, неподвижный слой — фундамент. Выше — более легкие, текучие слои. А сейчас где-то на окраине его восприятия один из этих слоев колыхался, рвался, и сквозь прорыв сочилась серая, безжизненная пустота.
— Я... что-то чувствую, — прошептал он. — Как дыру. Холодную.
— Да, — ее голос прозвучал ободряюще. — Вот туда и нужно направить силу. Помоги мне. Представь, что ты склеиваешь разрыв. Не бумагу, а саму ткань реальности.
Артем мысленно взял в руки свои инструменты — невесомый шпатель, кисть с несуществующим клеем. Он сосредоточился на том холодном разрыве и начал «заглаживать» его, «наносить» укрепляющий состав. Это было чистейшее самовнушение, игра воображения. Но по мере его «работы» дрожь в воздухе стала стихать. Давящее чувство тревоги отступило. Тихое, бархатное спокойствие вернулось, насыщенное и полное.
Вера выдохнула и разжала его пальцы.
— Получилось. Спасибо.
Она выглядела изможденной. Артем, к своему удивлению, тоже чувствовал легкую усталость, будто провел несколько часов за кропотливой работой.
— Это я... помог? По-настоящему?
— Ты был проводником, — сказала она, опускаясь на стул. — Моя сила — это воля, направленная вовне. А твое восприятие... оно как увеличительное стекло. Оно помогло сфокусировать энергию точно в цель. Ты чувствуешь повреждения тоньше, чем я.
Впервые за многие годы Артем почувствовал не облегчение от отсутствия боли, а нечто иное — гордость. Его проклятие, этот уродливый дар, оказался полезным. Он мог не только брать, но и отдавать.
— Расскажи мне больше, — попросил он, садясь напротив. — О Хранителях. О том, откуда берется эта угроза. Эта... «рябь».
Вера отпила глоток воды, собираясь с мыслями.
— Представь мир как огромный, бесконечный свиток, — начала она. — На нем пишут миллиарды существ — своими мыслями, словами, поступками, музыкой. Большинство надписей — легкие, неглубокие. Они появляются и исчезают. Но некоторые события, некоторые места... они впиваются в пергамент слишком глубоко. Оставляют шрамы. Рубцы. Эти рубцы и создают напряжение. А тишина... тишина — это чистые, нетронутые поля между текстом. Наша задача — не дать чернилам растечься и затопить эти поля.
— А что представляет угрозу прямо сейчас?
— Не знаю. Что-то мощное. Древнее. Возможно, какая-то старая, незаживающая рана в этом месте открылась вновь. — Она посмотрела на него с новым интересом. — Ты местный? Ты давно живешь в этом городе?
— Да. Родился и вырос здесь. Правда, в центре. А на эту окраину перебрался уже взрослым, когда... когда все стало невыносимым.
— А что было здесь, на этом месте, до того как построили эти дома? Ты не знаешь?
Артем нахмурился, покопавшись в памяти.
— Кажется, тут ничего не было. Пустырь. А до войны, по слухам, было небольшое кладбище. Старообрядческое, кажется. Его ликвидировали в пятидесятых.
Вера замерла, ее глаза блеснули пониманием.
— Кладбище... Да, это объясняет фундаментальное спокойствие места. Но также и риск. Захоронения, особенно старые, особенно тех, кто ушел со сломленной волей или невысказанными словами, — это мощные энергетические узлы. Иногда они «прорываются».
— И что нам делать?
— Нам? — она улыбнулась. — Пока что — ждать и наблюдать. А тебе... — она встала и подошла к своей полке с книгами, — я думаю, пора перестать быть гостем. Пора учиться.
Она сняла с полки тонкую, в темно-синем переплете тетрадь и протянула ему. На обложке не было ни названия, ни имени.
— Это дневник моего учителя. Начальный уровень. О том, как чувствовать структуру тишины, различать ее слои. Как защищать собственный разум от внешнего шума. Для тебя это может быть важнее всего.
Артем взял тетрадь как святую реликвию. Кожа переплета была теплой.
— Почему? Почему ты решила мне доверять?
Вера посмотрела на него с той же пронзительной серьезностью, что и в их первую встречу.
— Потому что ты не сбежал. Потому что ты вернулся. И потому что сегодня ты не спрятался за моей спиной, а подал мне руку. В моей работе это дорогого стоит.
Он вышел из ее дома, крепко сжимая в руках синюю тетрадь. Возвращение в его собственную реальность было, как всегда, болезненным, но на этот раз у него было противоядие. Не только память о тишине, но и знание. И цель.
Дома, запершись в своей комнате-сейфе, он открыл дневник. Почерк был ровным, без украшений. Первая запись гласила:
«Тишина — это не отсутствие. Это присутствие иного. Первый шаг — услышать в ней три голоса: голос покоя, голос ожидания и голос пустоты. Научись различать их, и ты научишься понимать язык мира, написанный между строк».
Артем читал до глубокой ночи, и странные, мистические инструкции обретали для него странный смысл. Он снова и снова закрывал глаза, пытаясь настроить свое извращенное восприятие на новый лад — не как на какофонию, а как на сложный, но поддающийся расшифровке текст.
Он ложился спать с ощущением, что его жизнь, бывшая долгие годы бессмысленным бегством, обрела, наконец, направление. Он больше не просто жертва. Он стал учеником. И мысль об этом была слаще самой безмолвной тишины.