— Вика, ну что ты там делаешь? Опять эти твои отчёты?
Я приехала забрать детей после работы — как обычно, около семи вечера. Мама присматривала за Лёвой и Машей, пока я в офисе. Договорились ещё в прошлом году, когда я вышла из декрета.
— Привет, мам. Да, презентацию готовила для завтрашнего совещания.
Она стояла в дверях кухни, вытирая руки полотенцем. На плите что-то булькало, пахло тушёной капустой.
— Совещания, презентации... — мама покачала головой. — Тебе бы домой приходить пораньше, детям внимание уделять.
Я скинула туфли, прошла в гостиную. Лёва сидел на полу, строил что-то из конструктора. Маша дремала на диване, обняв плюшевого зайца.
— Привет, солнышко, — я присела рядом с сыном, погладила по макушке.
— Мам, смотри, я ракету построил! — он поднял на меня сияющие глаза.
— Молодец, — я улыбнулась, но голос матери снова прорезал тишину.
— Вика, нам надо поговорить. Серьёзно.
Я знала этот тон. Знала, что сейчас начнётся. Уже месяца три она подбиралась к этому разговору — то намёком, то прямым текстом. Но всегда я уходила от темы, переводила на другое. Сегодня, видимо, она решила поставить точку.
— Мам, давай не сейчас, ладно? Я устала.
— Вот именно что устала! — она подошла ближе, скрестила руки на груди. — Потому что носишься как угорелая между работой и домом. Дети тебя днём не видят, вечером ты как выжатый лимон. Зачем тебе это нужно?
— Мне нравится моя работа.
— А детям нужна мать! Настоящая мать, которая рядом, а не которая вечно в делах.
Я встала, чувствуя, как напряжение ползёт по спине. Лёва насторожился, замер с деталькой конструктора в руке.
— Мама, пожалуйста...
— Нет, ты послушай. Я вырастила тебя одна, после того как отец ушёл. Сидела дома, шила на заказ, чтобы прокормить. И ничего, выросла нормальным человеком. А ты что? Погналась за этой карьерой, а дети у бабушки растут.
В горле встал комок. Я понимала, откуда это всё — из её собственной боли, из жизни, в которой ей пришлось отказаться от многого. Но я не могла, не хотела повторять её путь.
— Я не бросила детей. Они со мной живут, я провожу с ними вечера, выходные. Я их люблю.
— Любишь... — мама усмехнулась. — Любовь — это не вечера. Это когда ты здесь, каждый день, когда они болеют, когда у них что-то не получается. Когда ты рядом, а не в этих своих офисах.
— А кто сидит с ними, когда они болеют? Я беру больничные. Кто водит на секции по субботам? Кто учит уроки с Лёвой, пока ты смотришь свои сериалы?
Мама дёрнулась, как от удара.
— Ты меня сейчас что, упрекать начала?
— Нет. Я просто пытаюсь объяснить, что я не бросила детей. Я живу полной жизнью — и материнством, и работой. Это мой выбор.
— Выбор... — она отвернулась к окну. — Эгоизм это, а не выбор. Ты думаешь только о себе.
Слово «эгоизм» повисло в воздухе. Я столько раз слышала его за последние месяцы — то в разговорах с ней, то в собственных мыслях по ночам, когда лежала без сна и думала, правильно ли я делаю.
— Мам, почему забота о себе — это эгоизм? Почему женщина, которая хочет развиваться, работать, быть кем-то, кроме мамы, — это плохо?
— Потому что у тебя дети! — она обернулась, и я увидела слёзы в её глазах. — Потому что ты родила их не для того, чтобы спихнуть на бабушку.
— Я не спихиваю. Я прошу помощи. И плачу тебе за это.
— Мне не нужны твои деньги, — она отмахнулась. — Мне нужно, чтобы ты была нормальной матерью.
Я глубоко вдохнула. Лёва всё ещё сидел на полу, глядя на нас широко раскрытыми глазами. Маша проснулась и тихо захныкала.
— Знаешь что, мам? Я не могу быть такой матерью, какой была ты. Я другая. Мне важна моя работа, моё развитие. И это не значит, что я плохая мать. Это значит, что я живая. Что у меня есть своя жизнь, свои цели.
— А дети пусть страдают?
— Они не страдают! — я повысила голос, и Маша заплакала громче. Я подошла к ней, взяла на руки, прижала к себе. — Они счастливые, здоровые, любимые.
— Пока ты по офисам мотаешься.
— Да, пока я работаю. Пока я зарабатываю на эту квартиру, на их одежду, на кружки и игрушки. Пока я показываю им пример женщины, которая может всё.
Мама молчала. Потом качнула головой и ушла на кухню. Я слышала, как она выключила плиту, хлопнула дверцей холодильника.
Когда я собрала детей и вышла в прихожую, она стояла у входной двери.
— Я больше не буду с ними сидеть, — сказала она тихо, но твёрдо.
— Что?
— Ищи няню. Я устала быть твоей подстраховкой в твоих экспериментах.
— Мама...
— До свидания, Вика.
Дверь закрылась. Я стояла на лестничной площадке с детьми на руках и чувствовала, как проваливаюсь в пустоту.
*
Первую неделю я держалась. Нашла няню через агентство — пожилую женщину с педагогическим образованием. Лёва принял её спокойно, Маша первые дни плакала. Я звонила маме — та сбрасывала. Писала — читала, но не отвечала.
Вторая неделя далась тяжелее. У меня был важный проект, дедлайн горел, а няня заболела. Пришлось брать два дня за свой счёт. Начальник был недоволен, я чувствовала себя натянутой струной.
К концу месяца я поняла, что скучаю по матери. Не только как по помощнице — как по человеку, который всегда был рядом, несмотря ни на что.
— Может, ты правда неправильно делаешь? — спросила меня подруга Оля за чашкой кофе в обеденный перерыв. — Дети же маленькие.
— А что правильно? Сидеть дома и ждать, пока они вырастут? А потом обнаружить, что мне сорок пять, и я никому не нужна?
— Не драматизируй.
— Я не драматизирую. Я просто понимаю, что если сейчас не буду строить карьеру, потом будет поздно. Рынок не ждёт. Через пять лет меня заменят те, кто моложе.
Оля кивнула, но я видела сомнение в её глазах.
Через месяц после ссоры мама всё-таки вышла на связь. Написала в мессенджере: «Как дети?»
Я ответила сразу: «Хорошо. Скучают по тебе».
Потом была долгая пауза. А вечером она позвонила.
— Вика, можно я завтра зайду?
— Конечно, мам.
На следующий день она пришла с пирогом — лёвкиным любимым, яблочным. Дети бросились к ней, обнимали, не отпускали. Я стояла на кухне, заваривала чай, и чувствовала, как отпускает.
Мы сидели за столом, пили чай. Дети играли в комнате.
— Я думала, — начала мама. — Много думала. И поняла, что была неправа.
Я подняла глаза.
— Неправа?
— Да. Я пыталась навязать тебе свой путь. Потому что сама не смогла по-другому. Но ты — ты другая, Вика. Ты сильнее, умнее. Ты можешь и то, и то.
— Мам...
— Дай договорю. Я видела, как ты справлялась этот месяц. Видела в соцсетях твои фотографии — с детьми на выходных, на прогулке. Видела, как тебя наградили на работе — поздравления в профиле. И поняла — ты правда можешь. Ты умеешь совмещать.
Я почувствовала, как слёзы подступают к горлу.
— Просто мне страшно было признать, что я не смогла так, как ты. Что я выбрала путь жертвы, а ты — нет. И это мой выбор был, а не твоя вина.
— Ты не жертва, мам. Ты сделала то, что считала нужным. Для меня, для нас.
— Знаю. Но иногда я жалею, что не попробовала больше. Не рискнула. Вот и пытаюсь... уберечь тебя от того, чего сама боялась.
Я протянула руку, накрыла её ладонь своей.
— Я не боюсь. И я не эгоистка. Я просто хочу жить полной жизнью.
— Знаю. Прости меня.
Мы сидели молча, держась за руки. Потом Лёва вбежал на кухню, требуя показать новый рисунок. Маша следом, с размазанным по щеке вареньем.
Мама улыбнулась.
— Может, я всё-таки буду иногда с ними сидеть? Не каждый день, но... если нужно.
— Если хочешь, мам. Не из чувства долга, а если правда хочешь.
— Хочу. Они же мои внуки. Я их люблю.
— Я знаю.
Вечером, когда дети уснули, а мама ушла домой, я сидела на балконе с чашкой ромашкового настоя и смотрела на огни города. Звонок от начальника — проект приняли, клиент доволен, меня выдвигают на руководящую должность.
Я улыбнулась и подумала: да, я выбрала себя. И это было правильно.
*
Прошло полгода. Я получила повышение, переехали в новую квартиру — с отдельной комнатой для детей и кабинетом для меня. Мама приходит три раза в неделю, сидит с внуками, но не из обязанности, а потому что ей это в радость.
Однажды она сказала:
— Знаешь, Вика, я горжусь тобой.
Я обернулась от компьютера.
— Правда?
— Правда. Ты смогла то, на что я не решилась. Ты построила жизнь, в которой есть место всему. И детям, и работе, и себе. Это талант.
Я подошла, обняла её.
— Спасибо, мам. Это много значит.
Лёва выглядывал из-за двери.
— А мы гордимся мамой, да, бабушка?
— Ещё как гордимся, — мама подхватила его на руки.
Я смотрела на них — на сына, на мать — и понимала: я сделала правильный выбор. Выбор быть собой. Не жертвой, не идеалом, а живым человеком. Матерью, женщиной, профессионалом. Всем сразу. И это нормально.