Глава 1
Глава 5
— А чего тебе Коля? Ты же ко мне приехала. Вон, внучку привезла! Иди ко мне, красавица! — Галина Викторовна, свекровь Нади, не могла нарадоваться маленькой Настюшке. Она крепко обняла девочку, прижимая к себе, и было видно, как она скучала по внучке. Её глаза сияли, а губы растянулись в широкой, искренней улыбке. Надя же, наблюдая за этой сценой, переживала. Как она будет жить под одной крышей с Колей, с человеком, который её предал? Этот вопрос терзал её душу, омрачая радость возвращения.
— Душа моя, ты беги пока, погуляй по двору, живность свою посмотри, — продолжала Галина Викторовна, ласково потрепав Настюшку по голове. — Там и Мурка наша окотилась, глянь какие котятки: и рыжие, и серые! Вон, в сарайчике у неё гнездо. Побудь там, поиграйся, а мы с мамой поговорим. — Бабушка, как бы невзначай, отправляла внучку во двор, чтобы серьёзно поговорить с её матерью.
Когда Настенька, радостно повизгивая, выбежала из дома, чтобы посмотреть на котят, Галина Викторовна привела Надю на кухню, налила невестке ароматного чаю из старого фарфорового чайника. Намечался серьёзный разговор.
— Ты знаешь, Надюша, — начала свекровь, и её голос прозвучал как-то неуверенно, с таким выражением лица, как будто сама была в чём-то виновата перед невесткой. — Когда я узнала о том, что натворил Коля… — она запнулась, и на её глазах выступили слезы.
Было видно, что женщине тяжело говорить. Она отпила чай из чашки, смахнула слезу тыльной стороной ладони и продолжила, её голос дрожал от сдерживаемых эмоций.
— Только ты уехала, и он заявился, как ни в чём не бывало. Сидит, как король, на диване. Я ему говорю: «Ты чего сидишь? Иди, догоняй, прощения проси! Верни её!» А он мне: «Сама прибежит! Жрать захочет, прибежит!». Ох, и взбесил он меня этими словами! — Галина Викторовна всплеснула руками. — Я взяла свой тапок, старый, кожаный, и прям тапком, как в детстве, отдубасила его!
— Галина Викторовна, ну что же вы так?! — Надежде было одновременно и смешно, и тревожно. Ну как же так: родная мать родного сына! Образ грозной свекрови, шлёпающей взрослого сына тапком, вызвал у неё улыбку, но в то же время она понимала, какую боль испытывала женщина.
— Отдубасила. Да. Хорошенько отходила. А потом выгнала из дома! — Галина Викторовна произнесла это с твёрдым голосом.
Теперь Надежде было вовсе не смешно. Её свекровь выгнала из дома родного сына, своего единственного ребёнка, а потом позвала их с Настей, чтобы дать им приют. Это было выше её понимания.
— Ну, Галина Викторовна, так же нельзя! — прошептала Надя, глядя на неё с изумлением.
— Нельзя? А то, что он сделал с этой Лариской? Это, значит, можно? Жалеет она его! А кто бы тебя пожалел?
— Вы! — Надя улыбнулась, чувствуя, как к горлу подступает комок от радости. — Вы меня пожалели.
— Я-то что? — Галина Викторовна смягчилась, её голос стал тише. — Не чужой человек ты для меня. Как дочка всегда была.
— И куда теперь Коля? Где жить-то будет?
— А я почём знаю? Пусть живёт у этой своей. Если и она его не выгонит. Они же какие, эти потаскухи: пока от жены гуляют, милости просим. А как жене не нужен станет, так и им не больно мил. Ну, поглядим. Ты-то что решила? Развод?
— Развод, — грустно вздохнула Надя, опуская глаза.
— Ну и правильно, что развод, — кивнула свекровь, как будто принимая её решение. — Ты баба молодая, мужика хорошего ещё найдёшь. А пока не нашла, живите с Настюшкой у нас. Всё наладится. Главное — не унывай.
Надежда не знала, как благодарить свекровь. Это же надо: выгнала из дома родного сына, приютила невестку, уже почти бывшую. Неужели такое бывает? Надя не верила своим ушам. Она смотрела на Галину Викторовну, на её доброе лицо, и чувствовала, как по щекам катятся слезы — на этот раз слезы облегчения и искренней благодарности.
— Спасибо, Галина Викторовна! Большое, огромное вам спасибо! — прошептала Надя, пытаясь справиться с подступившими эмоциями.
— Да было бы за что? — свекровь ласково улыбнулась.
— За то, что вы — самая лучшая свекровь на свете!
— Да хватит, что ли! Обычная я свекровь. Строгая даже. Вот ты сейчас, чего расселась? Обедом-то я вас сегодня накормлю, а ужин кто готовить будет? Понимаешь, на что намекаю?
— Понимаю! — Надежда улыбалась. Свекровь так забавно изображала «злую тётку», что Надежда не могла не смеяться. Она чувствовала, как напряжение, скопившееся за последние дни, постепенно отпускает её.
— Так чего сидишь, раз понимаешь? — Галина Викторовна тоже заулыбалась.
Надежда тут же подскочила и принялась помогать свекрови по хозяйству. Вместе они ловко накрыли на стол. Позвали маленькую Настю, которая с удовольствием рассказывала про котят и кур. Иван Петрович, муж Галины Викторовны, был на работе, и они сели обедать втроём, радуясь своему тихому семейному счастью. После обеда Галина Викторовна, взяв Настю за руку, отправилась по делам во двор — показать ей кур, гусей и, конечно, котят. Надежда же осталась на кухне — готовить ужин, ощущая себя дома, в родных стенах.
***
Тихий семейный вечер внезапно прервался громкими криками, доносящимися с улицы.
— Надька, выходи! Я знаю, ты здесь! — кричал на всю улицу пьяный Коля, стоя у калитки родительского дома. Его голос был хриплым и агрессивным, и от этих звуков Надежда похолодела.
— Ты чего орёшь? — успокаивала сына Галина Викторовна, выходя из дома. Надежде с Настюшей она наказала из дома не высовываться.
— Я знаю, что Надька приехала! — грозил пальцем Коля, его пьяные глаза горели злобой. — Впусти, поговорю я с ней!
— Да я разве против, чтобы поговорил? — отвечала ему мать спокойно. — Но не в таком же виде? Давай так, сынок. Иди домой, протрезвей, а завтра приходи на чай. Сядете, обсудите ваш развод…
— Чего? — вскипел Николай, его лицо исказилось от ярости. — Не дам я ей никакого развода!
— Даш, голубчик, куда ты теперь денешься? — мать говорила спокойно, но это ещё больше раззадоривало пьяного Колю. Он начал пинать забор, и скрип старого дерева смешивался с его пьяным бредом.
— Зови, говорю, её! — кричал он, совсем потеряв контроль над собой. — Надька! Выходи, подлая! Я с тобой поговорю!
Пока пьяный Николай бушевал у калитки, из дома вышел глава семейства, Иван Петрович. Высокий, крепкий мужчина, с проседью в густых волосах и усталыми, но строгими глазами, он подошёл к калитке с грозным выражением лица. В его присутствии пьяный сын сразу как-то сжался.
— Чего ты тут устроил? — строго сказал отец, перекрывая Коле путь. — Позоришься на всё село!
— Бать, хоть ты объясни этим бабам, что так нельзя с мужиками! — чуть не плакал Николай, обращаясь к отцу с отчаянием в голосе.
— С мужиками — нельзя. А ты-то тут при чём? Ты мужик, что ли? Или просто пьяная скотина, которая жену свою предал?
— Батя, и ты туда же!
— А ты чего хотел? Думал, что мы тебя защищать будем? Не дождёшься! Иди к своей Лариске. Там теперь твой дом. А Надьку не тронь! Мы тебя сами позовём, когда надо будет развод оформить.
— Да что вы заладили все с этим разводом? Ну ошибся разок. И что теперь, разводится сразу?
— А как ты хотел? За свои ошибки надо отвечать. Чай не маленький уже!
— Я дурею с вас, товарищи родители! — Николай в сердцах махнул рукой. — Другие бы поддержали своего сына. А вы!
— А в чём тебя поддерживать? В том, что ты жену свою обманывал? Бегал к какой-то… Ладно, не буду говорить … Она ведь тоже чья-то дочь. В общем, иди. Не будет с тобой никто разговаривать. Приходи трезвым. Там и поговорим, если захочешь.
— Эх, родные люди! Родного сына выгоняют, — Николай покачал головой, его голос дрогнул. — А какую-то чужую девку встречают с распростёртыми объятиями!
— Не чужая она нам. Иди уже, пока лишнего не наговорил.
Коля попятился спиной, его взгляд метался между отцом и матерью. Он смотрел родителям в глаза, всё ещё пытаясь вызвать в них то ли жалость, то ли понимание. Но они были непреклонны. Их решение было окончательным.
Николай махнул рукой, развернулся и побрёл прочь, в сторону дома Лариски, у которой он теперь временно поселился. Его плечи поникли, а походка стала ещё более шаткой.
Надежда, наблюдавшая за всей этой картиной из окна кухни, чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что она будто стала стеной между родителями и их ребёнком. Но ещё больше она понимала, что никогда не вернётся к Коле. Никогда его не поймёт и не простит. Этот человек разрушил всё, что их связывало. Назад дороги нет.