— Ну, что, – соседка баба Таня слегка наклонилась к Юле, — не ответил?
— Нет. – Юлия поправила одеяло дочери и поёжилась — в палате было прохладно. Отопление ещё не включили, и даже наглухо закрытые окна и тёплый халат не спасали от прохлады.
Алексей не отвечал почти сутки, лишь написал короткое смс накануне вечером: «Очень занят, уехал в командировку, бери такси, забрать не смогу».
Юля понимала, что любимый её муж Лёша, правда, очень, очень занят – в последние полгода он пропадал на работе постоянно. Порой его вызывали даже в выходные. Он недовольно бурчал, но послушно ехал, сокрушённо говоря жене: «Надеюсь, мои старания оценят, и дадут, наконец, повышение».
Юля знала, что Алексей старается – он никогда не забывал напомнить об этом – и делает всё для семьи. Порой ей даже становилось стыдно за то, что подозревает мужа, ведь он ни разу не дал ей повода усомниться в чём бы то ни было. Дома появлялся, самое большее, на час позже. Все выходные – тоже дома. А то, что стал менее разговорчив, что ж, с кем не бывает? Юля понимала, что муж очень устаёт на работе, потому не лезла к нему лишний раз. Давала отдохнуть и набраться сил перед новым рабочим днём. Была даже нежнее, чем обычно – ужин, заботливо расправленная постель, ласковые поглаживания, пока супруг не начинал храпеть. Она понимала. Всё понимала. Потому что любила.
Поэтому, когда у Катюши вдруг сильно разболелся живот, и скорая повезла их в больницу, даже не удивилась, что Лёша не взял трубку. «Работает, добытчик наш родной. Любимый мой...», – подумала она, и отправила мужу короткое смс с адресом больницы, а чуть позже, когда их определили в палату и отделение, написала ему этаж и номер, чтобы он знал, куда передать нужные им вещи или продукты.
Вместо мужа, однако, к ним в палату передавали пакеты от доставки продуктов, и чуть позже — из аптеки, но сам Алексей за семь дней так и не появился, ссылаясь на чрезвычайную загруженность на работе. Юля снова оправдывала его: «Ради нас старается, не сто́ит его дёргать лишний раз.». И только накануне выписки позволила себе побеспокоить любимого:
«Лёш, ты заберёшь нас завтра? Катеньку выписывают».
«Очень занят, бери такси, забрать не смогу. И езжай к своей маме – могу не успеть вернуться из командировки.». – ответил он и больше на сообщения и звонки встревоженной жены не отвечал.
Ни к какой маме, конечно, Юля не поехала. Пожалев занятого супруга, вызвала такси и поехала в их общую квартиру, ипотеку за которую они закрыли год назад. "Скорей бы вернулся», – подумала она и, взяв дочь за руку, с улыбкой поднялась в лифте на седьмой этаж.
Привычно протянув руку к замку, она вдруг поняла, что ключ не вставляется в скважину. «Чёрт, – пронеслось у неё в голове. — Забыла, как дверь открывать за неделю...». Минуты три прошли в попытке попасть ключом в отверстие. В доме послышалась тихая музыка, шаги и голос Алексея. Юля напряжённо зажала связку ключей в руках и надавила на кнопку звонка. Звуки внутри квартиры стихли. Ей показалось, что к двери кто-то подошёл и замер — чуть скрипнул ламинат на полу.
— Лёшенька, это мы, открывай! – громко сказала Юля. — Я знаю, что ты дома. Что за игрушки? Или ты нам сюрприз готовишь, да? – она ободряюще потрепала дочь по волосам. Это немного смягчило выражение испуга в глазах дочери, но не совсем успокоило. Она съёжилась, прижав руку к животу.
— Больно, да, дочь? – спросила Юлия.
Дочь кивнула и сморщилась.
— Лёш, открой дверь, это уже не смешно! – сказала она в щель. — Бог с ним, с сюрпризом, мы устали, Катюшке больно. Открывай!
Однако, ни через минуту, ни через пять дверь так и не распахнулась.
И тут вдруг Юлии стало кристально ясно, что происходит. Она выпрямилась с ясным, полным уверенности в своей правоте взглядом. Лицо приобрело выражение твёрдой, непоколебимой решимости. Со стороны могло показаться, что в подъезде стоит не женщина с ребёнком после недели в больнице, а несгибаемая Амазонка, или львица, готовая к прыжку, чтобы защитить своего львёнка.
Как в игре в тетрис или в пазлы, в голове Юли сложились все её случайные наблюдения: как муж пропадал в туалете с телефоном, как неожиданно долго стал задерживаться на прогулках с собакой, хотя раньше для него это было настоящей пыткой. Как стал равнодушен ко всему, что происходит с женой и дочерью, и как его стандартной отговоркой стала «занятость». Как старые фото из семейного альбома, раньше вызывающие радостные улыбки и воспоминания, вдруг стали для него не важны. Да что там фото! Для него стали не важны и Юля с дочерью, ведь их жизнью в последние полгода он не интересовался. «Был занят!» – его любимая отговорка. И, как бы раньше Юля его ни оправдывала, сегодняшние их «приключения» были совсем не смешны и не оригинальны.
Юля вдруг совершенно отчётливо поняла, что больше у неё нет ни мужа, ни семьи. Она напряглась. Румянец сошёл со щёк, сменившись стойкой бледностью.
— Открой, Алексей! – неожиданно жёстко и громко сказала она.
Открылась соседская дверь, из-за которой показалась седая голова бабушки, Елизаветы Сергеевны. Она с нескрываемым интересом принялась наблюдать за происходящим. Юля сморщилась. Свидетелей ей совсем не хотелось, но, похоже, без спектакля не обойтись. Рука её несколько раз постучала по дверному полотну. Сталь звонко отозвалась эхом в воздухе подъезда. — Не откроешь, да? – в её голосе звучал металл не менее прочный, чем у двери. — Отлично. – она рывком достала телефон. — Алло, полиция? – в глазах Елизаветы Сергеевны появился огонёк азарта. Будет, о чём с соседками на лавочке у подъезда посудачить. Юля повернулась к окну. — Здравствуйте! Я и моя несовершеннолетняя дочь не можем попасть в свою квартиру. Что? Да, конечно. Приезжайте… – продиктовав адрес, Юля набрала номер матери. По спине пробежал противный, липкий холодок.
«Мама, случилось нечто ужасное. Мы с Алексеем... Он не пускает нас домой. Я уже вызвала полицию. Забери, пожалуйста, Катю. Сейчас. Я не хочу, чтобы она это видела».
Мама, сразу включившись, без лишних вопросов, ответила: «Выезжаю. Встречай у подъезда через 15 минут».
Пока Юля ждала, её тело стало её главным врагом. Ноги подкашивались от усталости, а в горле стоял ком, который не получалось сглотнуть. Катя тихо хныкала, прижимаясь к её боку. Каждое детское всхлипывание отзывалось в Юле острой болью, будто кто-то водил по её нервам раскалённой иглой.
— Потерпи, солнышко, сейчас всё решим, — прошептала она, гладя дочь по голове, и сама удивилась, насколько твёрдым и чужим стал её голос.
Из-за двери доносились приглушённые шаги, сдавленный шепот. Юле почудился тонкий, сладковатый запах чужого парфюма, пробивавшийся сквозь щель. Её желудок сжался в тугой, болезненный узел. «Так вот оно что, — холодно пронеслось в голове. — Не командировки. Не работа. Здесь, за этой дверью, кончается моя жизнь и начинается чья-то другая».
Вскоре в подъезде, тяжело ступая, появилась мать. Лицо её было белым от тревоги.
— Мам, забери её, пожалуйста, — голос Юли дрогнул, но она тут же взяла себя в руки, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. — Не нужно ей этого... видеть.
Юлия повернулась и, присев перед Катей, ласково, но твёрдо сказала:
— Доченька, ты поедешь с бабушкой. Испеките вместе тот самый пирог, как мы любим, а я тут немного разберусь с делами и скоро приеду.
Катя наивно спросила:
— А папа почему не открывает?
Юлия, сдерживаясь, тихо ответила:
— У папы... проблемы с замком. Взрослые проблемы. Не волнуйся.
Она крепко обняла дочь, передала её матери. Мать, понимающе промолчав, взяла внучку за руку и спустилась вниз.
Проводив их взглядом, Юлия прижалась спиной к холодной стене подъезда. Одиночество и страх накатили новой волной, но теперь в ней не было страха, только ледяная, обжигающая ярость. Она закрыла глаза, и перед ней поплыли картинки: усталая улыбка мужа за ужином, его рука на её плече, их общая радость, когда они наконец-то выплатили ипотеку. Всё это было ложью. Аккуратно упакованной, красивой, но ложью.
Сирены подъезжающей полиции разрезали тишину двора. В дверном глазке мелькнула тень — Алексей, наконец, подошёл посмотреть. Выпрямившись, Юля смахнула с лица непослушную прядь волос и глубоко вдохнула. Битва началась.
Когда на площадке появились двое сотрудников в форме, её лицо было спокойным и твёрдым, как скала.
— Здравствуйте. Это я вас вызывала, — её голос прозвучал ровно и громко, чтобы слышали за дверью. — Меня не пускают в мою квартиру. Я здесь прописана, вот паспорт. Это мой несовершеннолетний ребёнок, её свидетельство о рождении. Мы только что выписались из больницы.
Полицейский, старший по званию, внимательно изучил документы.
— А кто внутри? — спросил он, кивнув в сторону двери.
— Мой муж. Алексей Григорьев. И, судя по всему, его новая... подруга, — Юля произнесла это слово с лёгкой, уничижительной интонацией, от которой за дверью послышался возмущённый шорох. — Он незаконно лишил доступа к месту жительства меня и нашего несовершеннолетнего ребенка, которого я была вынуждена отправить к бабушке, чтобы оградить от психологической травмы.
В глазах Юли сверкнула невероятная решимость. Решимость Львицы, которая сначала убирает детёныша в безопасное место, а потом уже вступает в бой.
Полицейский постучал.
— Откройте, полиция.
Прошла тягостная минута. Наконец, щёлкнул замок. Дверь приоткрылась, и в проёме показался Алексей. Лицо его было перекошено смесью злобы и паники. За его спиной мелькнуло испуганное молодое лицо незнакомки.
— Что за цирк ты тут устроила?! — попытался он перейти в нападение.
— Гражданин, успокойтесь, — холодно парировал полицейский. — Ваша супруга имеет полное право находиться в этом жилье. Прописка подтверждает её право пользования. Немедленно предоставьте ей и ребёнку доступ.
— Я собственник! — взорвался Алексей, его шея покрылась красными пятнами. — Имею право не пускать кого хочу!
— Нет, не имеете, — второй сотрудник, помоложе, достал блокнот. — Особенно если речь о несовершеннолетнем. Это самоуправство, статья 19.1 КоАП. Будем составлять протокол? Или откроете и решите вопрос миром?
Алексей метнул на Юлю взгляд, полный такой ненависти, что у неё похолодело внутри. Но она не отвела глаз. Она смотрела на него, как на незнакомца, как на неожиданное препятствие, которое нужно преодолеть.
— Ладно, чёрт с вами! — он отшвырнул дверь так, что та с грохотом ударилась об стену. — Заходи, раз так хочется!
Юля переступила порог. Воздух в квартире был густым и незнакомым, пахло чужими духами и страхом. На диване, стараясь выглядеть как можно меньше, сидела худая, перепуганная до смерти, но пытающаяся «держать лицо», блондинка. Юля окинула её беглым, оценивающим взглядом — и отвернулась. Эта девчонка не стоила даже её презрения.
— Собирай свои шмотки и убирайся, — прошипел Алексей, обращаясь к жене.
— Ну нет, — тихо, но чётко сказала Юля. Все взгляды устремились на неё. — Это ты уйдёшь. Я и моя дочь остаёмся здесь. Это наш дом. А ты... Ты можешь катиться куда пожелаешь.
Он замер, не веря своим ушам. Его новый, хрупкий мир рассыпался на глазах, а старый, который он с лёгкостью выбросил, вдруг предстал перед ним в виде несгибаемой женщины с глазами из стали.
— Что за..? — прошипел муж. Но Юля повторила: «Я никуда не уйду, не надейся!», и бросила на него испепеляющий и полный презрения взгляд. И тут высокий, широкоплечий Алексей будто уменьшился в размерах и юркнул в спальню, откуда пулей вылетел спустя несколько минут с сумкой в руках. Схватив за локоть блондинку, он с такой силой хлопнул дверью, что со стены рухнула вешалка с вещами. Юлия подняла одежду, давая полицейским возможность выйти после того, как они составили протокол и попрощались.
На суде Алексей только поднимал брови и возмущённо повторял:
— Что, смелая вдруг стала? Кто это тебя надоумил? Не ожидал от тебя такого… – Потом, смущаясь и будто извиняясь, шептал: — Ты не понимаешь, она беременна, ребёнку нужен отец…
— Хм, а нашей дочери, видимо, уже не нужен, да, Лёша? – спрашивала Юля, отсуживая себе и дочке две трети их квартиры. Высоко подняв голову, она произнесла: — Привыкай, Григорьев, я больше не буду нежной и заботливой для тебя, это в прошлом. И запомни: я себя и дочь в обиду не дам. Понял? Ты просто меня плохо знаешь. Да и я тебя тоже, раз не смогла предугадать, что ты сможешь так легко от нас отказаться и вышвырнуть не только из своей жизни, но даже из нашей совместной квартиры.
Пока муж трясущимися руками подписывал бумаги, Юля даже улыбнулась. Горько, с болью во взгляде, но с выражением полной и безоговорочной победы.
Она сто раз пожалела, что не снимала на видео, когда спустя три месяца выкупала у мужа его часть от совместной квартиры (помогли родители) – это выражение лица нужно было запечатлеть в граните, чтобы увековечить, как назидание неверным мужьям, так легко бросающим тех, без кого раньше и не мыслили своей жизни. Словно малые дети в песочнице, увидевшие новую яркую игрушку, такие великовозрастные мальцы бросают свою прежнюю жизнь ради новой забавы, совершенно не отдавая себе отчёта в том, что делают больно жёнам и детям. Эгоизм, душевная незрелость и отсутствие сопереживания делают таких «мужчин» игрушками в руках собственных инфантильных желаний. Они не мужчины — они вечные подростки, играющие во взрослую жизнь, пока настоящие женщины вынуждены расхлёбывать последствия их дурацких игр.
***
Прошло два года. Юля продала их старую двушку, и купила другую, больше и удобней прежней. На всякий случай оставила свой номер телефона и адрес покупателям, если вдруг будут вопросы. В своей новой, светлой квартире, пахнущей свежей выпечкой и счастьем, Юля накрывала на стол. Девятилетняя Катя, повзрослевшая и похорошевшая, помогала ей, беззаботно напевая. Юля поправляла скатерть, с наслаждением чувствуя тишину и умиротворённость этого вечера. Мир и спокойствие, завоёванные с таким трудом, были осязаемы, прочны и надёжны. Продажа старой квартиры, суды, хлопоты с новой ипотекой — всё это осталось позади, как страшный сон.
И тут зазвонил домофон. Не предвосхищая беды, Юля подошла и нажала кнопку.
— Да?
Послышались шумные всхлипы.
— Юль... это я... — голос в трубке был пьяным и разбитым. — Пусти... меня... домой...
Всё внутри Юли сжалось в один тугой, болезненный комок. Сердце не забилось чаще — наоборот, оно словно остановилось, а потом выдавило из себя порцию ледяной крови. Она увидела, как Катя замерла с тарелкой в руке, её глаза стали круглыми от немого вопроса.
И это зрелище — испуг собственного ребёнка — стало тем фитилём, что поджёг запал её гнева.
— У тебя нет здесь дома, Григорьев, — её голос прозвучал ровно и холодно, будто отшлифованный гранит. — Твой дом был там, где твоя семья. Ты сам его сжёг. Вместе с теми, кто жил в нём.
— Она меня кинула! — раздался пьяный рёв. — Все деньги мои потратила и сбежала! И ребёнка... не было никакого ребёнка! Она всё наврала! – он всхлипнул. — Юль, прости... Я всё понял... Осознал. Я был слепым идиотом… Юля…
— Заткнись! — отрезала она, и в её интонации была такая беспощадная сталь, что на том конце провода воцарилась тишина. — Ты осознал только то, что тебя самого использовали и выбросили, как мусор. Тебе не семья нужна, тебе нужно тёплое место, где о тебе позаботятся. Но рядом с нами тебе места нет. Не звони сюда больше. Никогда!
Она не стала слушать его бормотание и положила трубку. Рука дрожала, но внутри была абсолютная, кристальная пустота. Он больше не мог её ранить.
Юля повернулась к дочери. Подойдя, обняла её, и почувствовала, как напряжённое маленькое тело постепенно расслабляется в её объятиях.
— Всё, доченька, — тихо сказала Юля, целуя её в макушку. — Не волнуйся. Всё хорошо.
И впервые за долгие два года она почувствовала, что это — не просто слова. Это была правда. Её правда. Правда Амазонки, защитившей своё племя. Дверь в её новый мир была наглухо закрыта для тех, кто однажды решил, что может её выбросить, как ненужную игрушку.
***
«Амазонки — легендарные воительницы, воспетые в древнегреческих мифах и сказаниях. Это племя женщин‑воинов, для которых ратное дело стало призванием, а не прерогативой мужчин.
Согласно преданиям, амазонки жили обособленно, создавая собственные государства, где царила власть женщин. Их общество строилось на жёстких законах: для продолжения рода они вступали в связь с мужчинами из соседних племён, но судьба детей зависела от пола. Мальчиков отсылали к отцам (по иным версиям — устраняли), а девочек воспитывали как будущих бойцов: с детства обучали охоте, верховой езде и искусству владения оружием.
Эти воительницы славились не только боевым мастерством, но и редкой красотой. Покровительницами амазонок считались Арес — бог войны, и Артемида — девственная богиня охоты. В легендах они предстают как неустрашимые противницы, способные бросить вызов самым прославленным героям. Так, под предводительством царицы Пентесилеи амазонки сражались на стороне Трои в Троянской войне.
Происхождение самого названия «амазонки» окутано тайной. Одна из версий возводит его к греческому слову, означающему «безгрудая»: по мифу, девушки прижигали одну грудь, чтобы удобнее было натягивать тетиву лука. Однако античные художники неизменно изображали амазонок с обеими грудями, что ставит эту версию под сомнение. Другие исследователи видят корни в иранском «ha‑mazan» («воины») или греческом «a mazos» («полногрудые»).
Образ амазонки давно вышел за рамки мифологии. Сегодня это символ независимой, сильной женщины, которая не боится идти против устоев, владеет своей судьбой и способна постоять за себя. В культуре они стали архетипом воительницы — той, кто сочетает в себе женственность и непоколебимую волю, красоту и боевой дух, умение любить и готовность сражаться.»
***
Всё проходит! И это пройдёт...
Всё проходит… Моря иссушаются
И на ранах душевных внутри
Из ромашек поля разрастаются
Под дождя летне-свежего ритм.
Ничего не бывает нечаянно.
Там, где слёзы – там жизни урок.
Пусть сегодня душа неприкаянна,
Завтра будет надежды глоток.
Не держи на душе глыбы тяжкие
Из обид на вчерашних друзей.
Сохрани это поле с ромашками,
Что в душе прорастает твоей,
Несмотря на тревогу, уныние,
И безудержный страх за родных.
Там в ромашках из мудрости линия,
За которой ты примешь других,
Без желанья менять, переделывать,
Поучать и советы давать…
Ты поверь, за ромашками белыми
Наступает души благодать.
Было снегом здесь всё припорошено,
А сегодня, смотри, как цветёт!
Зло забудь, но запомни хорошее!
Всё проходит! И это пройдёт…
© Copyright: Ирина Самарина-Лабиринт, автор стихотворения
