Жизнь Человека

Солнце скользнуло по лицу Анжелики и замерло на щеке. Девушка открыла один глаз и сощурилась, а потом недовольно перевернулась на другой бок. Телефон пискнул, принеся новое сообщение. «Привет, подруга! Ну, как, выспалась?» – писала Соня, будущая свидетельница на свадьбе Анжелики и Эдуарда. Именно она привезла Анжелу домой, хотя та и норовила продолжить веселье в час ночи посреди центральной площади Волжска. Разлепив глаза, Анжела глянула на часы: половина двенадцатого. Телефон снова пискнул. «Энджи, ты прости, дорогая, но не могу молчать...

Телефон вздрогнул. Ксения, медленно повернув голову на подушке, приподняла экран телефона, только чтобы удалить очередное сообщение. «Ксю, привет!» – писала Настя, подруга. – «Мы с «Катёнком» (Катей) будем у тебя через полчаса. Открывай дверь, у нас полные руки.» Девушка тяжело вздохнула и обречённо поплелась к двери, чтобы повернуть рукоятку замка. Девчонки который день пытаются вытащить её из бездны того ужасного состояния, в котором утопил её парень. Теперь уже бывший парень, Антон. В тот вечер он был молчаливей, чем обычно, и задумчив, что на него совсем не похоже...

Тихое шипение газа под кастрюлей и успокаивало, и не давало отвлечься. В воздухе висел насыщенный аромат бульона и лаврового листа – запах терпения. Татьяна стояла у плиты, снимая шумовкой серую пенку с поверхности будущего супа. Каждая всплывающая капля жира казалась ей маленькой победой, шагом к идеалу. «Нужно, чтобы бульон был как слезинка», – вспомнила она слова его матери и снова наклонилась над паром, от которого пощипывало глаза. Из гостиной доносились звуки игры – клацанье кнопок, взрывы, металлический голос диктора...

Звонок будильника вырвал из объятий Морфея неприлично резко. Виктор вздрогнул, не открывая глаз, попытался ухватиться за обрывок сна – там было тепло, смутный образ, чувство, которого он не мог назвать. Но память уже расползалась, как чернила в воде. — Чёрт! – мысль была липкой и тяжёлой. Он натянул одеяло на голову, погрузился в затхлый полумрак, пахнущий дешёвым одеколоном и тщательно выглаженным постельным бельём. Ещё секунда тишины… Дверь скрипнула. Не стук, не вопрос – скрип. — Витенька. Сынок...

Вечер в доме Анны Васильевны был не временем суток, а состоянием. Состоянием тягучей, почти осязаемой тишины, которую нарушали только ровный гул телевизора и тиканье старых советских часов. На экране мелькали молодые, энергичные лица, они пели, смеялись и строили планы, звучали чужие голоса, обсуждавшие чужие и далекие проблемы. Анна ставила на стол чашку с чаем – звон фарфора в этой тишине ощущался событием. Отражение в темном окне – седая женщина в кресле – казалось призраком, живущим по ту сторону стекла...

— Я должен кое-что сказать, – муж откашлялся, положил на стеклянный стол свой новый айфон, будто ставя точку в споре, и этот сухой щелчок прозвучал, как выстрел. — Мы давно уже просто друзья. Я встретил другую. Воздух в гостиной, пахнущий полировкой для мебели и вечерним кофе, вдруг стал густым и тяжёлым, как тучи над городом. Лена сидела, вжавшись в спинку дивана, и чувствовала, как ледяная волна поднимается от копчика к затылку, замораживая всё внутри. Пятнадцать лет вместе. Пятнадцать лет, которые сейчас рассыпались в пыль от одного его ровного, делового тона...

Моей сестре Кате – тридцать восемь. Возраст, когда у многих дети уже вовсю готовятся к выпускному, а твоя собственная жизнь будто выстроена в ровный, предсказуемый ряд. Но её ряд развалился. Врачи поставили крест. «Бесплодие неясного генеза» – эта сухая медицинская фраза повисла в её квартире тяжёлым, неподвижным воздухом, которым невозможно было дышать. Она перестала печь свои знаменитые пироги, а её смех, некогда заразительный и громкий, теперь напоминал тихий выдох. Муж бросил её, едва услышав приговор их будущему...

— Ну, что, – соседка баба Таня слегка наклонилась к Юле, — не ответил? — Нет. – Юлия поправила одеяло дочери и поёжилась — в палате было прохладно. Отопление ещё не включили, и даже наглухо закрытые окна и тёплый халат не спасали от прохлады. Алексей не отвечал почти сутки, лишь написал короткое смс накануне вечером: «Очень занят, уехал в командировку, бери такси, забрать не смогу». Юля понимала, что любимый её муж Лёша, правда, очень, очень занят – в последние полгода он пропадал на работе постоянно...

Лида никогда не боялась заблудиться. Ещё в детстве, когда отец водил её за грибами, говорил: «Запомни, дочка: если потеряешься — стой на месте, кричи громче, и я тебя найду». Но в тот день, когда серый туман обнял лес плотнее, чем когда-либо, она почему-то забыла отцовский совет. Может, потому, что рядом была Галя — её бывшая «соперница», а теперь просто соседка и лучшая подруга. Или потому, что лес вдруг стал похож на их жизнь — запутанный, мокрый от дождя, но всё равно бесконечно родной. Накануне вечером Лида, опираясь на новую трость, постучалась к Гале...

В прихожей пахло чужими духами и влажным сукном – на вешалке висело промокшее пальто свекрови, Таисии Тимофеевны. Вероника, снимая куртку, зацепилась рукавом за крючок и чуть не упала от усталости. Двенадцатичасовой день в отделении, три сложных пациента, тонны бумаг... И тут, из кухни, сквозь шипение чайника, пробился голос Таисии — резкий, полный недовольства. — И что это за еда? — доносилось из-за двери. — Бурда какая-то! Ни запаха, ни вкуса. А помнишь, какие мы борщи варили – наваристые, с мозговой косточкой! А она тебе, Димочка, салатик из капусты подсовывает...

Квартира досталась Сергею неожиданно — после скоропостижной смерти деда. Как раз в тот период, когда он, уже будучи в разводе, встречался с Дарьей. Трёхкомнатная «хрущёвка» стала для них обоих символом нового начала. Они с восторгом выбирали обои, смеялись над дубовой стенкой, оставшейся от деда, и мечтали о будущем. Вскоре после новоселья Сергей сделал Дарье предложение. Она с радостью согласилась и переехала, превратив самую маленькую комнату в свой кабинет — Дарья работала дизайнером, и домашний офис был необходимостью...

Пыль танцевала в столбе солнечного света, падавшем из окна в палату. Она кружилась в такт мерному шипению кислородного аппарата и тихому писку капельницы. Воздух был вязким и стерильным, с примесью запаха лекарств, антисептика и немой печали. Анна стояла на пороге, как всегда, делая мелкие вдохи, словно привыкая к чужой атмосфере, готовясь войти в этот мир, застывший во времени. Уже шесть лет она делает это каждые два дня. Шесть лет, как её дед, могучий, умелый, с огромными мозолистыми ладонями, лежит здесь, прикованный к кровати...