— Да пошла ты! — Яна швырнула телефон на диван так, что он отскочил и упал на пол. — Хватит уже!
Андрей замер на пороге кухни с пакетами в руках. Вот оно. Началось. Опять. Он уже научился распознавать эти моменты — когда воздух в квартире становится плотным, как перед грозой, а жена ходит по комнате быстро, резко, будто готовится к прыжку.
— Что случилось? — он поставил пакеты на пол, осторожно, словно обезвреживал бомбу.
— Что случилось?! — Яна развернулась к нему, и он увидел, как горят её глаза. Не слёзы — нет, слёзы были бы проще. Это был огонь, чистый и яростный. — Твоя мамаша! Вот что случилось!
Андрей почувствовал, как внутри всё сжалось. Фаина Анатольевна. Конечно. Кто же ещё.
— Послушай, давай спокойно...
— Спокойно?! — голос Яны взлетел вверх. — Четыре года, Андрей! Четыре года я терплю! Каждую субботу — к ней. Каждое воскресенье — к ней. Каждый праздник — к ней! А когда я попросила, чтобы на мой день рождения мы остались дома, вдвоём, ты знаешь, что она сказала?
Он не знал. Но предчувствие было гадким, липким.
— Она сказала: «Яночка, ну что ты, как маленькая, мы же семья». Семья! — Яна рассмеялась, но смех этот был острым, как осколок. — А когда твоя сестра в прошлом году устроила вечеринку для своих друзей и не пригласила Фаину Анатольевну, ты слышал хоть слово? Тишина!
Андрей молчал. Потому что это была правда. Мучительная, неудобная правда.
Яна подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. За окном догорал октябрьский вечер — серый, мокрый, тоскливый. Такой же, как последние месяцы их жизни.
— Знаешь, что она мне сегодня сказала? — голос стал тише, но от этого не легче. — Что я должна приехать завтра к восьми утра. К восьми! Помочь ей разобрать шкафы. Потому что у неё радикулит, и она сама не может.
— Ну так радикулит же...
— Радикулит! — Яна резко обернулась. — У неё радикулит уже двенадцать лет! Но это не мешает ей три раза в неделю ходить на фитнес для пенсионеров! Не мешает ездить к своей подруге через весь город! Но когда надо меня позвать — вдруг радикулит!
Андрей сглотнул. Где-то в глубине души он понимал — жена права. Но признать это вслух означало предать мать. А предать мать он не мог. Не умел.
— Мама просто привыкла...
— Привыкла?! К чему привыкла?! К тому, что я у неё прислуга?! — Яна шагнула вперёд, и Андрей невольно отступил. — Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Она звонит мне и говорит: «Яна, приезжай». Не просит — говорит! Как начальник подчинённому! А я должна бросить всё и мчаться!
— Она не так это имеет в виду...
— Да не важно, как она имеет в виду! — Яна замахала руками, отгоняя его слова, как назойливых мух. — Важно, как это выходит! Твоя мать считает, что я ей должна! За что?! За то, что родила тебя тридцать семь лет назад?!
Андрей молчал. Что он мог сказать? Мать действительно была... особенной. Фаина Анатольевна привыкла руководить, привыкла, что все вокруг подстраиваются под неё. Тридцать лет проработала завучем в школе — там все её слушались. И дома она выстроила такую же систему.
— А ещё знаешь что? — Яна прошла на кухню, включила чайник. Руки дрожали — Андрей заметил, как подпрыгивает струйка воды из-под крана. — Сегодня звонила твоя тётя Таня.
О нет. Только не это.
— И что она хотела?
— Поздравить меня. — Яна усмехнулась. — С тем, что я такая «покладистая и терпеливая». Дословно. Сказала, что Фаина Анатольевна всем рассказывает, какая я молодец, как помогаю по хозяйству, как забочусь. И добавила — цитирую — «вот бы все невестки такими были».
Чайник щёлкнул. Яна схватила его, плеснула кипяток в кружку. Пакетик чая бросила следом, даже не глядя.
— Понимаешь? — она обернулась к мужу. — Я для твоей семьи — удобная. Удобная дура, которая бегает, прислуживает и не жалуется. А когда я попыталась в прошлый раз сказать, что устала, что у меня своя жизнь, своя работа, знаешь, что сделала твоя мать?
Андрей покачал головой.
— Она расплакалась. Села на кухне и заплакала. Сказала, что она старая, никому не нужная, что дети про неё забыли. И ты — ты! — прибежал домой и два часа меня стыдил! Два часа объяснял, что мама одинокая, что ей тяжело! А то, что мне тяжело — это не считается?!
— Яна...
— Нет! — она подняла руку. — Дай мне договорить. Мне тридцать три года, Андрей. Я работаю по девять часов в день. Я готовлю, стираю, убираю. Веду хозяйство. И ещё должна каждые выходные тратить на твою мать?! Когда мне жить?! Когда нам жить?!
Вот оно. Главное слово. «Нам».
Андрей посмотрел на жену — на её растрёпанные волосы, на тёмные круги под глазами, на напряжённые плечи. Когда это случилось? Когда она из той смеющейся девчонки, которая целовала его под дождём пять лет назад, превратилась в эту уставшую, загнанную женщину?
— Ты преувеличиваешь, — сказал он тихо. И тут же понял — это была ошибка.
— Преувеличиваю?! — Яна поставила кружку на стол так резко, что чай выплеснулся на столешницу. — В прошлом месяце, на годовщину смерти твоего отца, твоя мать устроила поминки. На пятьдесят человек. Пятьдесят! И кто готовил? Я! Кто накрывал на стол? Я! Кто потом до двух ночи мыл посуду? Тоже я! А ты где был?
— Я помогал...
— Ты сидел в зале и разговаривал с гостями! — её голос звенел. — Ты «помогал» — разносил рюмки! А я как проклятая металась между кухней и столовой! И в конце вечера знаешь, что сказала твоя мамочка? «Спасибо, Яночка, ты умничка». Как собаке — «умничка»!
Андрей чувствовал, как внутри нарастает глухое раздражение. Почему она всё время недовольна? Почему не может просто... смириться? Ну помогла матери — и что? Разве это такая трагедия?
— Мама тебя ценит...
— Ага, побежала, волосы назад, прислуживать твоей мамане! Я вам не рабыня и не банкомат! — выкрикнула Яна, и в этих словах было столько боли, что Андрей вздрогнул.
Банкомат. Да, были и деньги. Фаина Анатольевна часто «забывала» кошелёк. То на такси не хватит, то на лекарства, то ещё на что-нибудь. И каждый раз Яна доставала свою карточку. Потому что Андрей неловко молчал, а мать так умоляюще смотрела...
— Завтра я не поеду, — сказала Яна твёрдо. — И послезавтра тоже не поеду. И вообще — пока твоя мать не научится спрашивать, а не требовать, я не поеду никогда.
— Это глупо...
— Глупо?! — она шагнула к нему, ткнула пальцем в грудь. — Глупо терять себя ради твоей семьи?! Глупо хотеть уважения?! Тогда я — глупая! И пусть будет так!
Андрей стоял и молчал. А где-то в груди, совсем глубоко, зарождалось странное чувство. Похожее на страх. Потому что впервые за четыре года он увидел в глазах жены не обиду. Не злость. Не усталость.
Он увидел решимость.
— Делай что хочешь, — Яна отвернулась. — Но я больше не могу. И не буду.
Неделя прошла в холодном молчании. Андрей ходил по квартире, как по минному полю. Яна к свекрови не ездила. Фаина Анатольевна названивала — сначала сыну, потом невестке, потом снова сыну. Голос её становился всё более обиженным, всё более жалобным.
— Она совсем меня забыла, — всхлипывала она в трубку. — Заболела, наверное. Или я её чем-то обидела?
Андрей мялся, объяснял что-то невнятное про работу, про усталость. Мать вздыхала так тяжело, что, казалось, вся её семидесятилетняя боль передаётся по проводам прямо ему в сердце.
А потом позвонила тётя Таня. Пригласила на юбилей — пятидесятипятилетие. В воскресенье. Далеко за городом, в ресторане, начало в час дня.
— Приезжайте пораньше, — щебетала она. — После застолья будем в бане париться, так что на весь день рассчитывайте!
Яна хотела отказаться. Но Андрей посмотрел на неё так — умоляюще, по-собачьи преданно, — что она сдалась. Ладно. Поедут. Один день. Можно потерпеть ради семейного мира.
В воскресенье они выехали к одиннадцати. Андрей был за рулём, Яна молча смотрела в окно. Между ними лежала пропасть недосказанности, но оба делали вид, что ничего не происходит.
Юбилей затянулся. Тётя Таня оказалась в ударе — тосты, песни, воспоминания. К шести вечера Яна уже мечтала только об одном — добраться до дома, упасть на диван и не двигаться до утра.
— Может, останемся? — предложил Андрей, когда тётя в очередной раз наливала коньяк. — Тут же баня...
— Домой, — отрезала Яна. — Сейчас же.
Они вырвались к семи. Дорога заняла час. Всю дорогу Андрей что-то рассказывал про двоюродного брата, про его новый бизнес, но Яна не слушала. Она просто устала. До костей.
Когда они подъехали к дому, было уже темно. Октябрьская темнота — плотная, сырая, неприятная. Яна вышла из машины, поёжилась. Хотелось домой. В тепло. В тишину.
Но когда лифт довёз их до пятого этажа, и они подошли к двери квартиры, Яна замерла.
— Ты слышишь? — прошептала она.
Андрей прислушался. Из-за двери доносилась музыка. Не тихая, фоновая. Громкая. «Ландыши» в исполнении Вакарчука. На полную громкость.
— Что за...
Андрей полез за ключами, но дверь открылась сама. Нараспашку. В прихожей горел свет, на полу валялись чьи-то туфли — три пары, незнакомые.
Яна шагнула внутрь. И остолбенела.
В их гостиной, на их диване, сидели четыре пожилые женщины. С бокалами вина. С тарелками, уставленными бутербродами. Музыка гремела из их — ЕЁ! — колонки. А в центре, в ярко-розовой кофточке, танцевала Фаина Анатольевна.
Танцевала. Размахивала руками, покачивала бёдрами, подпевала хриплым голосом.
— Что здесь происходит?! — голос Яны был похож на удар хлыста.
Музыка оборвалась. Фаина Анатольевна резко обернулась. На её лице застыло выражение, которое можно было назвать только одним словом — торжество. Не смущение. Не вина. Торжество.
— А, вы приехали, — она поправила причёску. — Раньше срока.
— Раньше срока?! — Яна шагнула вперёд, и подружки свекрови синхронно отпрянули. — Это моя квартира! Мой дом! Какого... как вы здесь оказались?!
— У меня есть запасной ключ, — Фаина Анатольевна пожала плечами. — Андрюша давал. На всякий случай.
Яна медленно повернула голову к мужу. Тот стоял бледный, с открытым ртом.
— Ты дал ей ключи? — спросила она тихо. Так тихо, что Андрей похолодел.
— Ну... в смысле... на случай пожара...
— На случай пожара, — повторила Яна. — Понятно.
Она развернулась, прошла в спальню. Через секунду оттуда раздался вопль.
Андрей бросился следом. Картина, открывшаяся его глазам, заставила сердце ухнуть куда-то в пятки.
Кровать была завалена вещами. Их вещами. Одежда, книги, косметика — всё в куче, всё вывалено из шкафов. На полу валялись пустые коробки. А на тумбочке — записка, написанная старательным учительским почерком: «Разобрала. Старьё выкинула. Фаина».
— Она... она перебрала наши вещи, — Яна говорила медленно, будто не веря собственным словам. — Она пришла в наш дом... и перебрала... наши... вещи...
Андрей бросился к шкафу. Открыл. Половины одежды не было. Его старые джинсы — те самые, любимые. Яниной кофты, в которой она выглядела особенно красиво. Толстовки. Свитера.
— Мам! — крикнул он, вылетая в коридор. — Где наши вещи?!
Фаина Анатольевна сидела на диване, невозмутимо потягивая вино.
— Выкинула, — сказала она спокойно. — Хлам один. Сколько можно носить старьё? Я вас, молодых, не понимаю — денег на ерунду не жалко, а одеться нормально не можете.
Яна вошла в гостиную. Медленно. Очень медленно. Андрей видел, как напряжены её скулы, как дёргается желвак на виске.
— Вы выкинули мои вещи, — произнесла она.
— Ну выкинула, — Фаина Анатольевна махнула рукой. — Не переживай, куплю новые. Хорошие. А то ходишь, как... — она замялась, подбирая слово, — ...как попало.
— А ещё что вы сделали? — голос Яны становился всё тише.
— Ванную помыла. Грязь была — жуть. Плитку отскребала. Унитаз правда... ну, раскололся немного. Ничего страшного, склеить можно.
— Раскололся, — Яна кивнула. — Склеить можно. Понятно.
Она пошла в ванную. Андрей и его мать последовали за ней.
Унитаз был расколот посередине. Трещина шла от основания до бачка. На полу лежали осколки керамики. На полке, где обычно стояла Янина косметика — пустота. Только три тюбика крема и один флакон духов.
— Где моя косметика? — спросила Яна.
— Выкинула, — Фаина Анатольевна зашла в ванную, оглядела своё «творчество» с видимым удовлетворением. — Сроки годности проверила — у половины вышли. А остальное... ну, китайское всё. Вредное. Я тебе принесу хорошее, натуральное.
Яна обернулась. Посмотрела на свекровь. Потом на мужа. Потом снова на свекровь.
— Убирайтесь, — сказала она.
— Что? — Фаина Анатольевна даже не поняла сразу.
— Убирайтесь из моего дома. Вы и ваши подружки. Немедленно.
— Яна, ты чего?! — свекровь возмутилась. — Я ж для вас старалась! Порядок навела! Вы живёте, как... как студенты какие-то! Я хотела помочь!
— Помочь? — Яна рассмеялась. Страшно рассмеялась. — Вы вломились в мой дом без спроса. Выкинули мои вещи. Сломали сантехнику. Устроили здесь... что? Вечеринку?! И это вы называете помощью?!
— Не кричи на меня! — Фаина Анатольевна выпрямилась. Голос стал злым. — Я старше! Я мать! И я имею право...
— Вы не имеете никаких прав! — взорвалась Яна. — Это не ваш дом! Это мой дом! Мой!
— Андрей! — свекровь повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?! Образумь свою жену!
Андрей стоял между ними. Мать смотрела на него с ожиданием. Яна — с отчаянием. И он знал — сейчас решится всё. Прямо сейчас. Одно слово — и его жизнь покатится либо в одну сторону, либо в другую.
— Мам, — сказал он хрипло. — Тебе правда надо уйти.
Фаина Анатольевна замерла. Побелела.
— Что?
— Уйди, пожалуйста. Ты... ты перешла черту.
— Я?! — её голос взметнулся вверх. — Я перешла черту?! Я для вас всю жизнь старалась! Я вас растила, кормила, одевала! Я ночами не спала, когда ты болел! Я тебе квартиру помогла купить! А теперь ты... ты меня выгоняешь?! Из-за неё?!
Она ткнула пальцем в Яну. Та стояла молча, скрестив руки на груди.
— Мам, успокойся...
— Не смей мне говорить, что делать! — Фаина Анатольевна схватила сумочку. — Хорошо! Ухожу! Но знай — больше я сюда ни ногой! И ты ко мне — тоже! Выбирай — или я, или она!
Повисла тишина. Из гостиной доносились испуганные шепотки подружек.
— Мам, — Андрей сделал шаг вперёд. — Не надо ультиматумов...
— Выбирай! — прошипела она.
Он посмотрел на Яну. На её бледное лицо. На дрожащие губы. На глаза, полные боли.
— Я уже выбрал, — сказал он тихо.
Фаина Анатольевна застыла. Словно не поверила. Потом лицо её исказилось — не гневом, нет. Чем-то другим. Обидой. Настоящей, глубокой обидой.
— Ты... ты серьёзно? — прошептала она.
— Мам, я тебя люблю. Но то, что ты сделала... это неправильно. Это перебор.
— Перебор?! — она всплеснула руками. — Я хотела навести порядок! Я хотела...
— Ты хотела контролировать, — перебил её Андрей. И сам удивился твёрдости собственного голоса. — Ты всегда хотела контролировать. Мою жизнь. Мой дом. Мою жену. Но хватит.
— Так-так-так, — подружка свекрови, полная женщина в леопардовом платье, поднялась с дивана. — Фаина, пойдём. Не надо тут...
— Молчи, Клава! — рявкнула Фаина Анатольевна. Потом снова посмотрела на сына. — Значит, так. Хорошо. Очень хорошо. Я поняла. Мать тебе не нужна. Живите, как хотите. А я уеду. Далеко. И не звоните мне. Никогда.
Она развернулась и прошла к двери. Подружки засуетились, схватили сумочки, бутылки, тарелки. Одна даже пыталась извиниться, но Яна просто молча показала рукой на выход.
Дверь хлопнула. В квартире воцарилась тишина. Тяжёлая, липкая.
Андрей опустился на диван, уронил голову в ладони.
— Что я наделал, — пробормотал он. — Боже, что я наделал...
Яна села рядом. Не обняла. Просто села.
— Ты сделал правильно, — сказала она.
— Она же моя мать...
— Знаю. Но она зашла слишком далеко. И ты это понимаешь.
Они сидели молча. Андрей пытался осмыслить произошедшее. Всю жизнь он был послушным сыном. Хорошим мальчиком. А сейчас впервые сказал матери «нет». И это было... странно. Страшно. И одновременно — облегчающе.
Фаина Анатольевна не звонила два дня. Потом позвонила тётя Таня — голос встревоженный, сбивчивый.
— Андрюш, твоя мама совсем с ума сошла! Говорит, в Хосту уезжает! Насовсем! Квартиру продаёт!
Андрей похолодел.
— Как — продаёт?
— Вот так! Объявление уже дала! Говорит, здесь ей больше нечего делать, раз дети её бросили! Я ей — Фаина, одумайся! А она — решено! Буду жить у моря, в тепле, без неблагодарных родственников!
Яна слушала разговор, прислонившись к дверному косяку. Лицо непроницаемое.
— Пусть уезжает, — сказала она, когда Андрей положил трубку.
— Как — пусть? Она же...
— Андрей, — Яна подошла, присела на корточки перед ним. — Послушай меня. Твоя мать — взрослый человек. Она сама принимает решения. Если она хочет в Хосту — её право. Может, там ей будет лучше. Может, ей правда нужна перемена.
— Но она делает это из-за меня...
— Нет. Она делает это, чтобы тебя наказать. Видишь разницу? Это манипуляция. Она хочет, чтобы ты почувствовал вину и приполз просить прощения.
Андрей молчал. Потому что где-то в глубине души понимал — жена права.
Через месяц Фаина Анатольевна действительно уехала. Продала квартиру за два дня — покупатель нашёлся сразу, будто ждал. Собрала вещи, купила билет и уехала. Без прощания. Без слов.
Андрей ходил мрачнее тучи. Звонил матери — она не брала трубку. Писал — не отвечала. Тётя Таня передавала: «Жива-здорова. Квартиру сняла с видом на море. Говорит, что счастлива».
Яна не говорила «я же говорила». Просто была рядом. Готовила его любимые блюда. Обнимала по ночам, когда он лежал без сна. Молчала, когда ему хотелось тишины.
А потом, через три месяца, пришло письмо. Обычное, бумажное. На конверте — обратный адрес в Хосте.
Андрей вскрыл его дрожащими руками. Внутри — две фотографии и записка.
На первой фотографии Фаина Анатольевна стояла на набережной. Загорелая, в белой рубашке, в соломенной шляпе. Улыбалась. Рядом — мужчина. Лет шестидесяти, седой, спортивный.
На второй фотографии они же — в каком-то кафе, держатся за руки.
Записка была короткой: «Познакомилась с Виктором. Он вдовец, инженер на пенсии. Хороший человек. Приезжайте в гости, если захотите. Мама».
Андрей читал и перечитывал. Потом протянул письмо Яне. Та посмотрела, усмехнулась.
— Ну надо же, — сказала она. — А я думала, она там будет страдать и причитать.
— Она... она счастлива, — пробормотал Андрей. — Видишь? Она счастлива.
— Вижу. И это хорошо, правда?
Он кивнул. Медленно. А потом вдруг рассмеялся. Тихо сначала, потом громче. Яна смотрела на него с удивлением.
— Что?
— Да всё это... — он махнул рукой. — Столько лет я думал, что она без меня пропадёт. Что ей обязательно нужна моя помощь, моё внимание. А она просто... взяла и уехала. И нашла себе мужика. В семьдесят лет!
Яна тоже засмеялась. Села рядом, положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — сказала она задумчиво, — может, ей именно это и было нужно. Новая жизнь. Новое место. Свобода от нас — от тебя, от меня, от всех этих ожиданий.
— Может быть, — Андрей обнял жену. — А знаешь, что самое странное? Мне вдруг стало легче. Будто камень с плеч свалился. Я теперь не виноват перед ней. Не должен. Понимаешь?
— Понимаю, — Яна подняла голову, поцеловала его в щёку. — Ты впервые стал просто её сыном. А не её проектом. Не её обязанностью. Просто сыном.
Они сидели в обнимку, смотрели на фотографии. На счастливую Фаину Анатольевну с её Виктором. На море. На солнце.
— Поедем к ним летом? — спросил Андрей.
— Поедем, — кивнула Яна. — Но в гостиницу. И всего на два дня.
Он рассмеялся.
— Договорились.
А через неделю пришло ещё одно письмо. Короткое: «Яна, прости меня. Ты была права. Я перегибала палку. Наверное, я просто боялась остаться никому не нужной. А оказалось — мир не заканчивается на детях. Спасибо, что вытерпела. Фаина».
Яна читала эти строчки, и что-то внутри неё оттаивало. Не прощение — нет, до прощения было ещё далеко. Но понимание. Старая женщина, всю жизнь прожившая по правилам, вдруг взяла и сбежала. И оказалось — жизнь только началась.
— Странная она, твоя мать, — сказала Яна, складывая письмо.
— Теперь она просто моя мать, — ответил Андрей. — Не хозяйка моей жизни. Просто мать. И это, знаешь... нормально.
Яна улыбнулась. Они стояли на кухне, пили чай, смотрели в окно. Ноябрь заканчивался. Скоро зима. Снег. Новый год. Новая жизнь.
А где-то в Хосте Фаина Анатольевна гуляла по набережной с Виктором, дышала морским воздухом и впервые за семьдесят лет думала только о себе. И это было правильно. По-своему — правильно.