Итак, возвращаясь к статьям о Петре Великом, хочу сделать прежде несколько оговорок.
Во-первых, ещё раз благодарю всех поддержавших меня – наверное, без вас, мои дорогие читатели, я не вернулась бы к своим писаниям. Мне неоднократно предлагали закрыть или ограничить комментарии. Всё же пока я этого делать не стану: я уже привыкла к вашим отзывам, многих особенно активных комментаторов знаю по именам и, наверное, без вас просто заскучала бы. Но скажу ещё раз: комментарии с нецензурной лексикой удалять не перестану, если же авторы их продолжат подобную практику, придётся прибегнуть к блокировке.
А во-вторых, подчеркну ещё раз: я анализирую роман А.Н.Толстого. К нему, как и к личности Петра, можно (и, наверное, нужно) относиться по-разному, но речь идёт именно об этом художественном произведении. Я, простите, никак не могу согласиться с оценкой одного из читателей: «Учитывая что Толстой натурально тискал заказной рОман не вижу смысла разбирать это всерьёз - у Штильмарка было круче». Конечно, как я уже сказала, каждый видит и оценивает произведение по-своему. Однако всё же хочу сказать и своё «мяу». Честно сказать, не знаю, есть ли у Р.А.Штильмарка произведения об эпохе Петра (в интернете охотно цитируются статьи А.Р.Штильмарка – возможно, сына писателя? – с резкими обвинениями императора, но это именно статьи, которые по определению не могут быть «круче» романа), из произведений его читала только «Наследника из Калькутты» - признаться, сейчас помню плохо, но осталось впечатление, что это, хоть и увлекательное, но всё же «чтиво». Многие ставят роман рядом с Дюма или Майн Ридом – спорить не буду, но ведь это литература совсем иного порядка: бесспорно, талантливая, но принимать её всерьёз…
Так что приглашаю к обсуждению всех, кто ценит роман Толстого, со всеми его достоинствами и недостатками. И, признаться, при всех недостатках романа, достоинств в нём я вижу гораздо больше.
**************
После рассказа о победе Петра в противостоянии с Софьей Толстой показывает первые шаги молодого царя. А ведь он действительно очень молод.
Отстранение от власти царевны Софьи – 1689 год (позволю себе ещё одно отступление. Некоторых читателей смущает обращённая к царевне фраза «Велено поступить с тобой нечестно», она есть и в романе, и в экранизации. Мне думается, тут просто нужно вспомнить фрагмент словарной статьи у В.И.Даля: «Нечестно приняли его, непочтительно, невежливо»).
Пётр (а ему только семнадцать лет) становится единовластным властителем: царь Иван до самой смерти в начале 1696 года продолжал считаться соправителем, но никакого участия в делах не принимал.
Обычно в источниках мы можем прочесть: «После свержения царевны Софьи власть перешла в руки людей, сплотившихся вокруг царицы Натальи Кирилловны. Она старалась приучать сына к государственному управлению, поручая ему частные дела, которые Пётр находил скучными. Однако, важнейшие государственные решения принимались без учёта мнения молодого царя, что приводило к конфликтам». А что мы видим в романе?
Видим рост влияния Лефорта: «Лефорт становился большим человеком… За время троицкого сидения Лефорт стал нужен Петру, как умная мать ребенку: Лефорт с полслова понимал его желания, стерёг от опасностей, учил видеть выгоды и невыгоды… Пётр любил в Лефорте свои сладкие думы о заморских землях, прекрасных городах и гаванях с кораблями и отважными капитанами, пропахшими табаком и ромом, — всё, что с детства мерещилось ему на картинках и печатных листах, привозимых из-за границы». И, видимо, учитывая мнение Лефорта, царь и действует.
В комментариях очень активно обсуждалась сцена с закопанной за убийство мужа женщиной. Сцена действительно жуткая, а предшествуют ей слова лесоторговца Сиднея о том, что «в России много дурных и не полезных законов». И осуждают царя за отданный приказ «Вели застрелить...», считая, что самодержец мог и помиловать, и изменить закон. Закон действительно был изменён позднее: в 1689 году закапывание в землю заменили отсечением головы, позднее указы Елизаветы Петровны 1744 и 1745 годов утвердили, что «смертной казни чинить не подлежит».
Но мог ли в тот момент Пётр что-либо сделать? Вероятно, и мог помиловать несчастную, однако возможно ли спасти ту, что двое суток («Третий день скоро», - вспоминает она) провела в промёрзлой земле (вспомним описания её мучений)? Мне кажется, что приказание Петра, хоть и страшно звучит, но скорее похоже на милосердие, чем на жестокость.
Очень важна сцена противостояния Петра и патриарха Иоакима, проходящая под наблюдением матушки-царицы, переживающей за всё: «Наталья Кирилловна сморщилась, глядя на дверь, но, слава богу, Петр был в русском платье, ещё за дверью сдержал смех и вступил весьма достойно... "Ноги журавлиные, трудно ему, голубчику, чинно-то", — подумала царица, просияв приветом».
Пётр «приехал послушно по письму матери слушать Иоакима», потому что «ему спешно нужны были деньги». Он слушает чтение «о бедствиях, творящихся повсеместно», и понимает, что «в первый в жизни раз от него потребовали государственного решения», и решения неприемлемого для царя: «Надобно не давать иноверцам строить свои мольбища, а которые уже построены — разорить... Запретить, чтобы в полках проклятые еретики были начальниками... Дружить запретить православным с еретиками... Иностранных обычаев и в платье перемен никаких не вводить... А понемногу оправившись да дух православия подымя, иноземцев выбить из России вон и немецкую слободу, геенну, прелесть — сжечь!..» Послушаться - разрушить всё, что он сделал и что намеревается сделать.
Однако, преодолев гнев и вспомнив уроки «полити́к», данные Лефортом, он действует с «упорством и хитростью», прекрасно понимая: «Ладно, — бояре-правители, бородачи! Накричать на них было недолго, — повалятся на ковёр мордами, расплачется матушка, уткнётся патриарх носом в колени, а сделают всё-таки по-своему, да ещё и с деньгами поприжмут...»
А потому, к изумлению всех, и говорит «с приличным гневом»: «Святейший отец, горько, что нет между нами единомыслия... Мы в твоё христианское дело не входим, а ты в наше военное дело входишь... Замыслы наши, может быть, великие, — а ты их знаешь? Мы моря хотим воевать... Полагаем счастье нашей страны в успехах морской торговли. Сие — благословение Господне... Мне без иноземцев в военном деле никак нельзя... А попробуй — тронь их кирки да костелы, — они все разбегутся... Это что же... (Он стал глядеть на бояр поочерёдно.) Крылья мне подшибаете?»
Он вынужден уступить и позволить казнить «сатанинского еретика Квирина Кульмана». Об этом человеке сказано историками немало. Не владея полноценной информацией, не буду его жизни касаться, хочу только напомнить (и думаю, что Толстому это было известно), что жалоба на Кульмана с обвинениями в ереси патриарху была подана главным пастором московской немецкой общины, то есть противоречий между главами церквей здесь не было.
Однако удивив бояр, что «говорил столь мужественно» («Ого, — переглянулись, — вот какой! Крутенек!..»), Пётр не забывает о главном: «А теперь вот что, бояре, — нужно мне восемь тысяч рублёв на военные да на корабельные надобности». И получает их.
Да, царь ещё молод. Он ещё устраивает «святочную потеху», «такую трудную, что многие к тем дням приуготовлялись как бы к смерти», и шествия, которые поп Филька назовёт «пришествием антихриста».
Но его «потешные походы», про которые судачат: «Конечно, такие великие деньги не стали бы забивать на простую забаву. Тут чей-то умысел. Петр молод ещё, глуп, — чему его научат, то и делает... Кто-то, видно, на этом разорении хочет поживиться...» - нет, это действительно не «простая забава», но и не игра: проверяются воинские силы.
И многое меняет поездка в Архангельск, о которой, в отличие от Ю.П.Германа, Толстой рассказывает не слишком подробно. Хоть и напишет (явно не своим языком) Толстой: «Петра понесло в Архангельск», - мы увидим, сколь многое эта поездка изменит…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь