Если рассматривать изображённые А.Н.Толстым события юности Петра и сопоставлять их с реальной историей, можно увидеть в романе немало отклонений. Так, всем ли известно, что Лефорт, который выведен своего рода «проводником» царя по Немецкой слободе, на самом деле был участником Крымских походов В.В.Голицына, где командовал батальоном, а на сторону Петра перешёл только в 1689 году? А в Немецкую слободу (где он познакомится и с Лефортом, и с Гордоном) Петра привела, судя по всему, дружба с «огнестрельным мастером» Ф.Зоммером и Ф.Тиммерманом, учившим его геометрии и фортификации, корабельному мастерству, астрономии.
Точно так же можно слегка «заблудиться», отслеживая возраст Петра. Умоляя Голицына: «Вася, спаси меня от греха», - царевна Софья скажет: «Ему уж пятнадцатый годок пошёл. Вытянулся с коломенскую версту. Прислал указ — вербовать всех конюхов и сокольничих в потешные... А сабли да мушкеты у них ведь из железа». Но мы тут же увидим первый визит Петра на Кукуй, где он выглядит не четырнадцатилетним подростком… Поэтому предлагаю не принимать роман за книгу из серии «ЖЗЛ», и анализировать будем то, что написано автором.
А в романе мы читаем, что юный царь томится из-за царящей во дворце скуки, и здесь удивляться не приходится: «В Преображенском дворце пустынно, только челядь бегает на цыпочках, да по тёмным углам шепчутся старухи — мамки, няньки. Царь хоть юн, но духу старушечьего не переносит: увидит, как нянька какая-нибудь, закапанная воском, пробирается вдоль стены, так цыкнет — старушечка едва без памяти доползёт до угла». И, наверное, именно поэтому начинаются царские «потехи» - военные игры. Поначалу очень неумелые и описанные с юмором: «По двору бежал Петр, спотыкаясь от торопливости. За ним — долговязые парни из дворцовой челяди, — с мушкетами и топориками на длинных древках. На земляном валу, — потешной крепостце, построенной перед дворцом, — за частоколом стояли согнанные с деревни мужики в широких немецких шляпах. Велено было им также держать во рту трубки с табаком. Испуганно глядя на бегущего вприскочку царя, они забыли, как нужно играть». Да и сам «полководец» ещё плохо представляет себе, что и как нужно делать: «Игра пошла сызнова. Выстраивая долговязых парней с топориками, Петр опять рассердился, что его плохо понимают. Это была беда: горячась, он начинал говорить неразборчиво, захлёбывался торопливостью, точно хотел сказать много больше того, чем было слов на языке».
Конечно же, царь чувствует, что всё идёт не так, как хотелось бы ему, потому и приказывает: «Никита, напиши указ... Мужики мои никуда не годятся, понеже старые, глупые... Скорее!.. Нужно мне сто мужиков добрых, молодых. Скорее... Мушкетов прислали бы не ломаных и огневого зелья к ним... Да две чугунных пушки, чтобы стрелять... Скорей, скорей... Я подпишу, пошлём нарочного...»
И лишь потом поймёт, что нужен, в первую очередь, тот, кто этих «добрых мужиков» научил бы военному делу. А придёт это понимание, по Толстому, после посещения Немецкой слободы.
Что привлекло туда Петра? Мне кажется, сказано предельно ясно: «Озарённые закатом, медленно приближались черепичные кровли, острые шпили, верхушки подстриженных деревьев, мельницы с флюгерками, голубятни. С Кукуя доносилась странная музыка. Будто наяву виделся город из тридевятого царства, тридевятого государства, про который Петру ещё в колыбели бормотали няньки». И вот в этом «городе из тридевятого царства» его приветливо встречают. И первый же встреченный – им окажется Лефорт – поразительно не похож на тех, кого Пётр постоянно видит вокруг себя («Пётр смотрел на него, вытянув шею, как на чудо, — до того этот человек был ловкий, весёлый, ни на кого не похожий»). И тут же произносится: «К услугам вашего царского величества».
«Ловок, хитёр был Лефорт», - заметит автор. И прекрасно знает, чем заинтересовать царя - не случайно же будет он предлагать взглянуть прежде всего на, так сказать, чудеса техники (для того времени, конечно): «Я могу показать водяную мельницу, которая трёт нюхательный табак, толчёт просо, трясёт ткацкий стан и поднимает воду в преогромную бочку. Могу также показать мельничное колесо, в коем бегает собака и вертит его. В доме виноторговца Монса есть музыкальный ящик с двенадцатью кавалерами и дамами на крышке и также двумя птицами, вполне согласными натуре, но величиной с ноготь. Птицы поют по-соловьиному и трясут хвостами и крыльями, хотя всё сие не что иное, как прехитрые законы механики. Покажу зрительную трубку, через кою смотрят на месяц и видят на нем моря и горы». И только потом будет помянут «младенец женского пола, живущий в спирту, — лицо поперёк полторы четверти, тело — в шерсти, на руках, ногах — по два пальца». Наверное, «исцарапанная, с изгрызенными ногтями, рука Петра» ясно скажет ему об интересах этого человека.
Кто-то из моих читателей, вспоминая рассказ Монса о желании царя заглянуть внутрь музыкального ящика и ответе Анхен, увидел в нём новое подтверждение царской жестокости. Позволю себе не согласиться с ним. Мне кажется, здесь подчёркнуто прежде всего желание Петра всё увидеть, во всём разобраться.
И не случайно после первого визита к «немцам» Пётр не только захочет одеться, как они (конечно, изумительны рассуждения писцов: «Слышь, Петруха, а "волосы накладные" как писать — с прописной буквы али с малой?», «Волос у него, что ли, нет своих, у младшего государя-то?»), не только учредит «сумасброднейший и всепьянейший собор», но и с новой силой возьмётся за военные игры, которые, впрочем, играми назвать уже трудно. «Потешных солдат из царских конюхов, сокольничих и даже из юношей изящных фамилий было у него теперь человек триста. С ними он ходил походами по деревням и монастырям вокруг Москвы». И появляются уже командиры: «воевода, или — по-новому — генерал, — Автоном Головин» («Человек он был гораздо глупый, но хорошо знал солдатскую экзерцицию и навел строгие порядки») и «иноземный капитан Фёдор Зоммер», который «даром жалованье получать не хотел». «Франц Лефорт не состоял у Петра на должности, — так как был занят по службе в Кремле, — но часто приезжал верхом к войску и давал советы, как что устроить». Сам же Пётр, сейчас унтер-офицер, покорно слушается командиров: «вытягивался, со страхом выкатывал глаза».
И из этих «воинских потех» выходит то, что потом назовут русской гвардией.
Конечно, кто-то из присланных из Москвы бояр будет возмущаться, вспоминая, как в былые годы царя «без малого как бога живого выводили к народу в редкие дни»: «А это что? А этот что же вытворяет? С холопами, как холоп, как шпынь ненадобный, бегает по доскам, бесстыдник, — трубка во рту с мерзким зелием, еже есть табак... Основу шатает... Уж это не потеха, не баловство. Ишь, как за рекой холопы зубы-то скалят...»
Но присланный Софьей «ближний боярин, Фёдор Юрьевич Ромодановский» недаром в Москву «вернулся задумчивый» и докладывал: «Шалостей и забав там много, но и дела много... В Преображенском не дремлют...»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь