— Да ты, похоже, с ума сошёл, Артём! — выкрикнула Ольга, подскочив со стула. — Мы же семья!
— Какая ещё семья, Оля? — он ввалился в кухню, едва сдерживая злость. — Я домой пришёл, а у меня тут помойка, как на мусорке у ТЦ. Посуду неделями не моют, на лестнице тарелки гниют, воняет так, что кот в подвал сбежал.
Ольга закатила глаза, опёрлась ладонями о стол и устало вздохнула.
— Ну началось... опять одно и то же. Ты, как с порога, сразу орёшь. Устал, да? Ну и отдохни, я тебя не трогаю.
— Отдохни? — Артём засмеялся коротко, зло. — Да я только с трассы, с командировки. Пять часов за рулём, три совещания подряд, мозги кипят. Хотел просто прийти, поужинать, лечь. А дома — каша из грязи и людей, которые уже третий месяц «временно».
На кухне горел тусклый свет, лампочка под потолком мигала, будто сама устала от этого бардака. На столе — крошки, полпачки печенья, банка с недопитым компотом. Холодильник гудел натужно, как старый троллейбус, и внутри звенела пустота.
Ольга отвернулась, полезла в телефон.
— У тебя настроение плохое, вот и придираешься. Всё нормально у нас.
— У нас? — он скривился. — У нас, говоришь? А где твоя мама сейчас?
— В комнате, сериал смотрит.
— А твоя сестра?
— С ребёнком гулять вышла, наверное.
— А Сергей с тестем?
— Да играют, как обычно.
Артём устало усмехнулся.
— Ну конечно. У всех дела. Один я, дурак, пахать должен, чтобы всем весело жилось.
Он снял куртку, повесил на крючок, и тот чуть не вывалился из стены. Дом — его гордость, его труд, каждый сантиметр им самим продуман. И теперь он превратился в проходной двор, где никто ни за что не отвечает.
Три месяца назад всё началось «на пару дней». «Пока у Марины проблемы с квартирой», «Пока родители немного передохнут от съёмного жилья». Он тогда не возражал — ну семья, поможет человек, не чужие. А теперь вот — каждый угол занят, кухня вечно занята, телевизор орёт с утра до ночи.
Он прошёл в гостиную — там, как и ожидалось, на диване растянулись тёща и тесть, уткнувшись в экран. В углу приставка гудит, в руках геймпад. На столике — банки пива, пустые пачки чипсов, какие-то кости от куриных крылышек.
— Здравствуйте, — выдавил он сквозь зубы.
Николай Петрович кивнул не отрывая взгляда от экрана, а Татьяна Викторовна махнула рукой:
— Не мешай, Артём. Сейчас решающий момент.
Он развернулся и пошёл в спальню.
«Решающий момент, — подумал он. — Да уж, решающий…»
В душе он стоял долго. Горячая вода будто вымывала не грязь, а злость, которая копилась неделями. Он молчал, терпел, верил, что всё образуется, что скоро съедут, что жена одумается. Но ничего не менялось.
Когда спустился, было уже почти одиннадцать. На кухне пусто. Он открыл холодильник — пустые полки. Взял кусок хлеба, мазнул майонезом, сверху помидор. Сел, ел молча. Только ложка в кружке звякала.
Вошла Ольга, в домашней кофте, волосы растрёпаны, на лице — маска равнодушия.
— Ты чего такой злой-то опять?
— А с чего мне быть весёлым? Я домой прихожу, а дома — как после облавы. Никто ни черта не делает.
— Не надо начинать. Я сегодня устала.
— От чего? — резко спросил он.
— От всего! От этого... — она махнула рукой. — Суета, родня, нервы. Мне тяжело.
— Тебе тяжело? — Артём прищурился. — Ты дома целыми днями. Телевизор, чай, телефоны. Я тяну всех на себе, а ты устала. Может, я что-то не понимаю в этой жизни?
Она сжала губы:
— Я не обязана сидеть на кухне и драить всё подряд.
— Никто не говорит про драить, — голос Артёма стал глухим. — Но хотя бы посуду убрать можно? Или мне после работы ещё и тряпку брать?
— Вот началось… «я, я, я»! Всё тебе не так!
— А кому быть так? — сорвался он. — Может, твоей маме, которая меня «безсердечным» зовёт за то, что я устал жить в этом бардаке? Или твоему Сергею, который третий месяц сидит у меня на шее и даже за свет не скинется?
— Не смей так говорить про мою семью! — взвизгнула она. — Они мне помогают!
— Помогают? Чем — телевизор смотреть?
— Они родные, понимаешь?! А ты всё про деньги, про порядок.
— Потому что это мой дом, Оль, — тихо, но жёстко сказал Артём. — Я этот дом строил. Не они. Не ты. Я. А сейчас тут живут все, кроме меня.
Она встала, отодвинула стул так резко, что он грохнул.
— Да ты эгоист просто! Тебе лишь бы чтоб всё блестело!
Он смотрел на неё и молчал. Устал спорить. Просто устал.
Через минуту в дверях показалась Татьяна Викторовна — как по расписанию.
— Что за крики опять? Артём, ну сколько можно издеваться над моей дочерью?
— Издеваться? — он рассмеялся. — Я, выходит, издеваюсь, потому что спрашиваю, почему у нас дом в грязи?
— Ты не мужчина, если орёшь на женщину! — заявила она, уперев руки в бока. — Мужчина должен понимать, что женщине тяжело!
— Тяжело телевизор смотреть?
— Не смей так говорить!
В кухню заглянули тесть с Сергеем — видимо, пауза в игре.
— Что тут у вас? — спросил Николай Петрович.
— Да ничего, — отмахнулась Ольга. — Просто Артём опять орёт.
— Я не ору, — процедил он. — Я пытаюсь понять, почему я вкалываю, а вы тут живёте, как на курорте.
Сергей ухмыльнулся:
— Да ладно тебе, не ной. Мы же временно.
— Временно, — повторил Артём, — уже третий месяц.
Тишина. Только холодильник гудел.
Он встал, прошёл к окну, глядя на темноту двора. Дождь моросил мелко, как будто кто-то решетом воду просеивает. Лужи отражали свет фонаря.
— Я не железный, — тихо сказал он. — Всё. Хватит.
Ольга нахмурилась:
— Что — хватит?
— Хватит жить вот так. Я устал. И если ничего не поменяется — всё, я ухожу.
Она побледнела.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
Татьяна Викторовна тут же вскочила:
— Не смей грозить моей дочери!
— Это не угроза, — спокойно сказал Артём. — Это факт.
Он взял с подоконника кружку, вылил остатки чая в раковину и ушёл наверх. Слышал за спиной: шепот, возмущённые голоса, шуршание пакетов. Внутри всё кипело, но вместе с тем — странно спокойно.
Лёг на кровать, глядя в потолок. Когда-то он мечтал, что дом станет местом уюта, тишины. А теперь этот дом чужой. Неуютный, как чужая квартира после вечеринки.
На улице стукнула дверь, кто-то громко рассмеялся. Тёща снова начала вещать внизу — голос её слышался даже через перекрытия.
— Я так и знала, что он не наш человек! С самого начала, с этой его важностью!
Артём закрыл глаза и сжал зубы.
«Вот и всё, — подумал он. — Завтра разговор будет последний».
Утро началось с шума. Внизу гремела кастрюля, кто-то хлопал дверцами шкафа. Артём проснулся от этого звона с тяжестью в груди — будто за ночь не спал, а уголь грузил.
Он спустился вниз. В кухне кипела своя жизнь — не его.
Ольга стояла у плиты в халате, волосы в пучок, выражение кислое. На столе — гора тарелок, кто-то наливал чай, кто-то жевал, телевизор орал. Словом, обычный утренний бедлам.
— Доброе утро, — сказал Артём.
Никто не ответил. Лишь тесть, не поднимая глаз от телефона, буркнул:
— Ага, утро-то не доброе. Опять дождь.
Артём налил себе кофе, молча сел. Молоко кончилось, сахар прилип к ложке. На вкус кофе был горький, как настроение.
— Ты чего такой? — спросила Ольга, глядя вскользь. — Опять недоволен?
— Просто наблюдаю, — ответил он. — В доме, как на вокзале, все бегают, никто ничего не делает.
— Ну не все же такие аккуратисты, как ты, — усмехнулась она. — Расслабься.
Он ничего не сказал. Только глотнул кофе и вытер губы салфеткой — которой, кстати, в доме тоже уже не осталось.
В гостиную вбежала Марина, держа в руках телефон.
— Мам, у меня зарядка пропала! Опять кто-то стащил!
— Ничего я не брала! — отозвалась Татьяна Викторовна из комнаты. — Не обвиняй старших!
— А я не обвиняю, я просто спрашиваю!
— Тише вы, — вмешался тесть, — с утра шумите. Людям спать мешаете.
— Кому спать-то, пап? Ты же уже в телефоне сидишь!
Артём положил ложку и тихо произнёс:
— Вы когда-нибудь вообще говорили нормально, без крика?
Все разом обернулись на него.
— Опять недоволен, — хмыкнула Марина. — Ну что ж ты за зануда такой, Артём?
Он посмотрел на неё долгим взглядом.
— Я не зануда, Марина. Просто у меня нервы не железные. Три месяца слушаю ваши разборки, ваш шум, ваши «временно». Хочу хоть один день тишины.
— Хочешь тишины — съезжай сам, — усмехнулся Сергей, откусив булку. — Мы-то не виноваты, что у тебя характер тяжёлый.
— Съехать мне? — переспросил Артём. — Из собственного дома?
Сергей пожал плечами:
— Ну, я к примеру.
— Лучше не примеруй, — глухо ответил Артём.
Он поднялся, поставил чашку в раковину — кучу посуды даже не притронулись с вечера — и пошёл собираться на работу. Ольга догнала его у двери.
— Опять ты всех заводишь с утра. Не можешь спокойно жить, да?
— Спокойно? — Артём натянул куртку. — Когда у тебя дом превратился в проходной двор? Когда ты не хозяйка, а квартирантка у собственной родни? Нет, Оля, я не могу спокойно.
Она вздохнула.
— Всё временно. Вот на днях решится вопрос с квартирой Марины, и уедут.
— «На днях» у тебя длится уже три месяца.
— Ну, бывает...
Он посмотрел на неё — усталый взгляд, в нём не было злости, только пустота.
— Не бывает, Оль. Так живут только те, кто привык, что за них всё делают.
Он вышел, хлопнув дверью.
На работе всё валилось из рук. Коллега, глядя на него, спросил:
— Ты чего, Артём? Вид у тебя как у человека, которому всё надоело.
— А мне и правда надоело, — буркнул он. — Дома как на коммуналке. Сидят, едят, спорят, а я один тяну.
— Родня жены?
— Угу. Тёща, тесть, сестра, её муж... Все сразу. Сначала «на пару дней», теперь уже квартал прошёл.
Коллега хмыкнул:
— Классика. У меня сосед через это проходил. Пока не выставил всех, житья не было.
Артём молча кивнул. В груди жгло — от раздражения, бессилия, жалости к самому себе.
Вечером он ехал домой с твёрдым намерением: сегодня всё решит. Хватит терпеть.
Двор был тёмный, дождь усилился, машины блестели под фонарями. Он поставил свой «Шевроле» у ворот, вдохнул влажный воздух.
«Ну, пошли», — сказал себе и вошёл.
В прихожей — тот же бардак. Куртки, обувь, пакеты, коробки из-под пиццы. И запах — смесь еды, носков и дешёвых духов.
На кухне — застолье. Смеются, едят, в телевизоре орёт комедия. Сергей с пивом, тесть в свитере, тёща режет салат, Марина громко рассказывает анекдот.
Артём встал на пороге.
— А ничего, что я пришёл?
— А, привет, — отмахнулся тесть. — Мы тут поужинали, тебе в микроволновке осталось.
Он молчал пару секунд, потом медленно выдохнул:
— Всем внимание. Надо поговорить.
Смех стих.
— О, начинается, — сказала Марина. — Артём, может потом? Мы только сели.
— Нет, сейчас. Я больше не могу терпеть.
Он сел на край стола, глядя на всех.
— Вы живёте у меня третий месяц. Сколько ещё собираетесь?
— Ну... мы же говорили, пока не найдём квартиру, — ответил Сергей.
— А вы хоть искали?
Тишина. Все переглянулись.
— Мы... смотрели варианты, — пробормотала Марина.
— Смотрели — это не значит искали, — сказал Артём. — Я спрашиваю прямо: вы собираетесь съезжать или так и будете сидеть здесь, пока я не сдохну от кредитов и нервов?
— Ты чего грубишь? — вмешалась Татьяна Викторовна. — Никто тебя не заставляет быть злым! Мы ведь свои!
— Свои — это те, кто помогают. А вы — гости, которые застряли. И хозяйку за собой стянули.
— Олю не трогай! — резко сказала тёща. — Это всё из-за твоей холодности. Женщине внимания не хватает!
Артём засмеялся.
— Внимания? Может, ей не внимания, а дисциплины не хватает?
— Как ты смеешь! — крикнула она. — Без совести совсем!
— Совесть у меня есть, — спокойно ответил он. — Именно поэтому я сейчас говорю. Потому что дальше так нельзя.
Он достал из кармана бумагу.
— Вот договор. Квартира на Ленинском, я снял её на месяц. Там мебель, вода, всё есть. Завтра туда можете переехать.
— Что? — ахнула Ольга. — Ты серьёзно?
— Да. Я оплатил первый месяц. Потом сами решайте, где жить.
Тёща вскочила:
— Мы не пойдём туда! Мы не бомжи, чтоб по съёмным шастать!
— А я не дойная корова, чтоб всех содержать, — спокойно ответил Артём.
— Да ты... бессердечный! — завизжала она.
— Может быть, — сказал он. — Зато честный.
Он встал.
— Завтра утром, к десяти, чтоб никого здесь не было. Всё. Решение окончательное.
— Артём, — тихо сказала Ольга, — подожди... Мы же семья...
Он посмотрел на неё.
— Нет, Оль. Мы — соседи, которых свела случайность. Семья — это когда уважение. А у нас — только потребление.
Она заплакала.
Тёща подняла шум, тесть бурчал что-то про «вот такие теперь мужики», Марина ругалась. Сергей молча допил пиво, кинул банку в раковину и ушёл к себе.
Артём стоял посреди кухни, будто капитан на тонущем корабле, и понял — всё.
Назад пути нет.
Ночь он не спал. Лежал, слушал, как внизу собирают вещи, как шуршат пакетами. Иногда кто-то шептался, кто-то ругался. Утром, когда он спустился, на пороге стояли сумки.
Ольга стояла у двери, глаза красные.
— Я не верю, что ты так можешь.
— Я тоже не верю, — сказал он, — но иначе никак.
Она попыталась обнять, но он отстранился.
— Всё, Оль. Закончилось.
Татьяна Викторовна прошла мимо, фыркнув:
— Вот увидишь, останешься один, и никто к тебе не придёт.
— Пусть, — ответил он. — Зато будет чисто.
Они вышли, хлопнула дверь. В доме стало тихо. Даже часы тикали как-то мягче.
***
Прошла неделя.
Дом стоял тихий, чистый, почти стерильный. Даже холодильник не гудел так раздражающе, как раньше. Артём возвращался с работы — и впервые за долгое время чувствовал, что заходит в свой дом. Снял обувь, прошёл босиком по паркету — скрип, запах моющего средства, порядок. Всё как он хотел.
Он готовил себе ужин, смотрел новости, ложился спать в тишине. В воскресенье даже музыку включил, пылесосил под «Машину времени» — и поймал себя на том, что впервые улыбается.
Словно выдохнул.
Но во вторник вечером — звонок. Номер знакомый.
Он долго смотрел на экран, потом вздохнул и ответил.
— Алло.
— Привет, — голос Ольги был хрипловатый. — Я не помешала?
— Уже помешала, — спокойно ответил он. — Что случилось?
Пауза.
— Нам плохо там, Артём. Квартира ужасная. Соседи шумят, отопление не работает, вода ржавая. Мы… не можем так жить.
— Я не заставлял, — отрезал он. — Вы сами выбрали.
— Это временно, — поспешно сказала она. — Я просто… думала, может, мы поговорим?
Он вздохнул.
— Оль, а что говорить? Я своё сказал.
— Я всё поняла! — перебила она. — Я виновата. Мама тоже поняла, что перегнула. Все устали. Но, может, мы попробуем сначала? Без них. Только ты и я.
Артём замолчал. В груди что-то кольнуло.
— Без них?
— Да. Я от них ушла. Сегодня. Сняла комнату у знакомой. У меня ничего нет, но я готова начать заново. Только бы ты меня выслушал.
Он стоял, прижимая телефон к уху, глядя на окно — дождь снова барабанил по подоконнику.
— Не знаю, Оль. Поздно, наверное.
— Не поздно, — быстро ответила она. — Мы ведь любили друг друга. Помнишь, как всё было? Ты тогда ещё сказал: «Главное — чтоб был дом, а остальное приложится». Вот я и хочу, чтобы этот дом опять стал общим.
Он молчал.
Сердце билось неровно. Вспомнились их первые вечера — ремонт, смех, запах краски, разговоры до ночи. Как она выбирала шторы, спорила про обои. Тогда казалось — навсегда.
— Артём, — тихо сказала она, — дай мне шанс. Один. Я всё исправлю.
Он закрыл глаза.
— Завтра приходи. Посмотрим.
На следующий день он вернулся домой чуть раньше. Прибрал, поставил чайник.
Ровно в семь раздался звонок. На пороге — Ольга. В куртке, глаза усталые, под глазами тень. Но без той наглости, что раньше.
— Привет, — тихо.
— Заходи.
Она прошла внутрь, осмотрелась.
— Чисто у тебя. Прям как в журнале.
— Когда один живёшь — чистота сама по себе держится.
Села за стол, грея руки о кружку.
— Я подумала… я всё время ждала, что ты подстроишься. А надо было самой что-то делать. Я расслабилась. Прости.
Он кивнул, не глядя.
— Прости — это просто слово, Оль. Я его слышал много раз.
— Но сейчас по-другому, — она подняла глаза. — Я не хочу возвращаться в ту грязь, в те скандалы. Я от мамы ушла. Мы поссорились. Она сказала, что я «предательница». А я ей ответила, что хочу жить, а не выживать.
— Серьёзно сказала?
— Да. — Она улыбнулась грустно. — Первый раз, наверное, в жизни.
Он налил чай, сел напротив.
— Я не знаю, смогу ли доверять тебе заново.
— А я не знаю, смогу ли простить себя, — сказала она. — Но хочу попробовать.
Он посмотрел на неё.
— Почему сейчас? Почему не раньше?
— Потому что раньше я думала, что ты просто ворчишь. А когда оказалась без тебя — поняла, что всё, что у меня было, держалось на тебе. На твоём спокойствии. На твоём умении делать. А я только брала.
Тишина. Только тикали часы.
Он встал, подошёл к окну.
— Знаешь, я всё время думал, что с годами люди становятся мягче. А потом понял — нет. Они просто устают от крика. Я не хочу больше жить на оре.
— И не будет, — быстро сказала она. — Я изменилась.
Он повернулся.
— Все так говорят.
Она вздохнула, достала из сумки конверт.
— Это деньги. Я устроилась работать — в аптеку, продавцом. Зарплата небольшая, но хотя бы честно. Я тебе верну то, что тратила за то время. Потихоньку.
Он взял конверт, посмотрел на неё.
— Не надо. Я не за деньги злился.
— Я знаю. Но мне нужно хоть как-то показать, что я поняла.
Он помолчал, потом вернул конверт.
— Ладно. Посмотрим. Давай без обещаний. Просто чай попьём.
Они сидели, молча пили чай. Как два чужих, которые когда-то были очень близки.
Она рассказала, что Сергей с Мариной уехали к знакомым в Люберцы, тесть с тёщей — обратно в посёлок, где раньше жили. Все поругались между собой — «не поделили, кто виноват».
— Может, это и к лучшему, — сказал Артём.
— Может, — согласилась она.
Потом Ольга стала приходить чаще — приносила еду, помогала по дому, не спорила.
Он наблюдал — осторожно, как человек, обжёгшийся на молоке. Иногда ловил себя на мысли: «Может, действительно поменялась?»
Смеяться вместе начали только через месяц. Маленький шаг, но важный.
Однажды вечером, в конце ноября, они шли по магазину. За окном снег, в зале — запах мандаринов. Ольга сказала:
— Знаешь, я поняла, что дом — это не стены. Это когда человек рядом хочет быть, а не терпит.
Он посмотрел на неё, улыбнулся краешком губ.
— Ты это у психолога вычитала?
— Нет, сама дошла, — усмехнулась она.
Они стояли у витрины с гирляндами.
— Новый год скоро, — сказал Артём. — Может, елку купим?
— Только маленькую. Чтобы без фанатизма.
— Договорились.
Вечером, когда поставили ёлку, он долго смотрел на мерцающие огни. В доме — тихо, тепло, пахнет корицей.
Ольга на кухне раскладывала тарелки, мурлыкала себе под нос.
Он подошёл, обнял сзади.
— Я рад, что ты вернулась.
Она прижала его руку к груди.
— Я тоже.
И в тот момент всё было просто. Без обид, без громких слов.
Он понял — не всё потеряно, если хотя бы один готов меняться.
Через пару недель к ним позвонила Татьяна Викторовна.
— Ну что, простил её? — с вызовом спросила.
— Простил, — ответил Артём спокойно.
— Зря, — отрезала она. — Люди не меняются.
— А вы всё такая же, — усмехнулся он. — Всего доброго, Татьяна Викторовна.
И положил трубку.
Ольга стояла рядом, слышала каждое слово.
— Она не успокоится, — сказала она тихо.
— Пусть. Это уже не наши проблемы.
Зимой дом снова ожил. Артём перестал просыпаться с тяжестью. Они вместе завтракали, спорили по-мелочи, но без злости. Иногда приезжали друзья — смеялись, пили чай, вспоминали, как раньше всё было.
Как-то вечером он вышел на улицу, глянул на дом. В окне горел тёплый свет. На крыльце — следы их ботинок рядом. И вдруг понял — всё это стоило пережить.
Потому что только через хаос он понял, что хочет тишины. А только через одиночество — что хочет кого-то рядом.
Ольга позвала из дома:
— Артём! Иди ужинать, остынет!
Он улыбнулся.
— Иду, хозяйка.
Вернулся в дом, закрыл за собой дверь, и звук щёлкнувшего замка был мягкий, как точка в конце длинного, трудного, но честного предложения.
Конец.