Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 69
…и даже будто выдохнула с облегчением.
– Солнышко, ты как? – вдруг прозвучал рядом тихий голос Олега.
Он говорил растерянно, почти ласково – но меня передёрнуло от этого неуместного слова.
– Никогда больше не называй меня так, – ответила я ровно, почти шёпотом, но с такой ледяной твердостью, что спорить было бессмысленно.
Олег осёкся, отвёл взгляд. Впервые за всё время нашего знакомства я увидела в его глазах не нарочитую доброту или самоуверенность, а растерянность и, кажется, проблеск понимания истинной сути того, что я к нему чувствую. Он, наконец, понял, что меня действительно тошнит от всех этих «солнышек», от этой вымученной, фальшивой нежности, от притворной романтики.
Мы сидели так очень долго – сколько именно, я не знаю. Может, полчаса, может, час, а может, и целую вечность. Снаружи темнело всё сильнее. Фары редких проезжающих машин скользили по мокрому асфальту, а где-то далеко внизу под нами хлюпала и булькала река, будто голодный хищник, поджидающий свою добычу.
Когда наконец приехали спасатели, всё случилось на удивление быстро и буднично. Никто не драматизировал ситуацию. Несколько человек в касках и ярких жилетах установили мощные прожекторы, кто-то закрепил на уцелевшей части моста страховочный трос. Машину осторожно зацепили сзади, а затем начали подтягивать, сантиметр за сантиметром. Я чувствовала, как под ногами дрожит и вибрирует металл, но не шевелилась. И вот – ощутимый толчок, протяжный скрип, резкий рывок – и все четыре колеса нашего такси вновь оказались на твёрдом асфальте.
Потом всё пошло как в тумане: двери заклинило, и их пришлось вскрывать специальным гидравлическим инструментом; нас вывели наружу, усадили в прибывшую «Скорую помощь», где стали осматривать; кто-то фотографировал повреждённый мост, кто-то снимал видео на телефон. Огромный вертолёт с оглушительным шумом поднял искорёженное такси и унёс его куда-то за город. Прибывшая следом ремонтная бригада тут же принялась восстанавливать проломленное ограждение, будто они спешили как можно скорее стереть все следы этого происшествия.
На наше счастье, никто никаких травм, за исключением незначительных синяков, не получил. Заметив бинт на моей ноге, врачи спросили, когда это случилось, и я ответила, что позавчера, там лишь царапина. Поскольку никаких жалоб на самочувствие у нас не оказалось, нас отпустили, после чего обоих отвезли в ближайший полицейский участок – стандартная процедура в таких случаях.
Там с помощью электронного переводчика, – английский никто не понимал, – задали несколько дежурных вопросов, взяли показания. Там же, к моему удивлению, оказался и наш водитель – только теперь уже в наручниках. Он стоял, опустив голову, не глядя ни на кого, словно прекрасно понимал, что всё кончено – и для него, и для его карьеры. Я смотрела на него, потом на Олега – и чувствовала странное, почти жгучее спокойствие. Смерть прошла совсем рядом, коснулась моего плеча, но не забрала меня. И вместе с жизнью ко мне вернулась непоколебимая решимость: я больше никогда не позволю никому управлять моей судьбой.
Ни Олегу. Ни отцу. Ни собственному страху.
***
Когда первые, самые робкие лучи солнца коснулись земли и на улице уже занимался рассвет, небо на востоке стало нежно-жемчужным, полупрозрачным и невесомым, как тончайший китайский шёлк, нас наконец отпустили. Измученная до предела, выжатая как лимон, но абсолютно свободная, я вышла из холодного, казённого здания полицейского участка, крепко держа свой единственный чемодан в одной руке и затаив дыхание – почти как бесценную драгоценность – в другой.
Утренний воздух был свеж и влажен, он пах недавним дождём, мокрым асфальтом и какой-то совершенно новой, неизведанной жизнью. Я глубоко, полной грудью вдохнула эту свежесть и на одно короткое мгновение закрыла глаза. «Жива!» – эта мысль пронеслась в голове оглушительным, радостным эхом. Жива, цела, и на теле нет даже ни единой царапины, исключая ту ранку. Это было настоящее, непостижимое чудо, не иначе как подарок свыше.
От внезапного, всепоглощающего облегчения у меня закружилась голова, так, будто я залпом выпила бокал игристого шампанского. Вся ситуация казалась совершенно невероятной, сюрреалистичной: и то, что прошедшая ночь не поглотила нас без остатка вместе с искорёженной машиной, и то, что я снова стою на твёрдой, устойчивой земле. Я настолько была поглощена радостью своего спасения, что даже не сразу заметила, как рядом со мной бесшумной тенью появился Олег. Он стоял чуть поодаль рядом со своей сумкой, засунув руки глубоко в карманы брюк, его плечи были опущены – казалось, он вдруг постарел на несколько долгих, мучительных лет.
– Что дальше будем делать? – спросил он очень тихо, почти жалобно, и в его голосе слышались нотки растерянности и отчаяния.
Я повернулась к нему, но сделала это не спеша, всем телом, с той медлительностью и значимостью, с какой поворачиваются, когда собираются произнести последнее, решающее слово. Внимательно и долго смотрела в его глаза – серые, потухшие, уставшие, без единого проблеска – и абсолютно спокойно, с ледяным самообладанием произнесла:
– Знаешь, Олег, ты на самом деле хороший человек. Умный, добрый, надёжный, как скала. Но... мы с тобой не пара. Между нами нет того самого главного, что зажигает сердца, что делает всё остальное в этом мире совершенно неважным. Нет того огня – того, что обжигает до боли и греет одновременно. Прости, но я не хочу и не буду жить без этого.
Он слушал меня молча, не перебивая. Его лицо, казалось, превратилось в застывшую маску, только уголки губ едва заметно дрогнули, изобразив некое подобие горькой улыбки.
– К нему хочешь вернуться? К Роману? – спросил он, глядя мне прямо в глаза, словно пытаясь найти там ответ на все свои вопросы.
– А вот это, Олег, уже совершенно не твоё дело, – ответила я коротко, но с непоколебимой твёрдостью. Резко развернувшись, я пошла прочь, и чёткий, отрывистый звук моих каблуков по мокрому асфальту прозвучал для меня как судейский молоток, ставящий точку: конец.
Я отошла на несколько шагов, достала из сумочки смартфон и открыла приложение для вызова такси. Первый водитель отказался от заказа, второй просто не ответил, и лишь с третьей попытки мне удалось найти машину. Спустя десять минут я уже сидела на заднем сиденье автомобиля, отрешённо глядя на просыпающийся Пекин – серо-розовый, с лениво развевающимися на утреннем ветру флагами и лёгким дымом, поднимающимся от первых уличных кухонь. Прямо по дороге в аэропорт заказала билет в Москву. Всё решилось на удивление быстро, чётко, без лишних слов и сантиментов.
Что будет делать Курносов – мне было уже совершенно всё равно. Мы расстались не то чтобы с громким скандалом, но и уж точно не по-дружески. Да и как могло быть иначе? Когда рвётся тонкая, почти невидимая нить между двумя людьми, даже если она и не была особенно прочной, звук этого разрыва всё равно неприятен и резок. Но я отчётливо чувствовала – внутри у меня воцарилась тишина и долгожданное спокойствие. Не боль, не обида – а именно освобождение.
Я прекрасно понимала: отец, скорее всего, будет в ярости. Он непременно упрекнёт меня – за сорванные важные переговоры, за проявленную бестактность, за «импульсивные и эмоциональные решения». Но в тот момент мне было на это глубоко наплевать. Я больше не маленькая девочка, и своё право на собственную жизнь и на собственные ошибки я была намерена отстаивать до самого конца.
А Олег... я была абсолютно уверена, что сердце ему не разбила. Он, конечно, человек довольно чувствительный, но точно не из тех, кто будет долго и мучительно страдать. Поедет, наверное, сейчас в центр Пекина, будет бесцельно бродить по его древним улицам, купит новый фотоаппарат взамен разбившегося на мосту, снимать величественные храмы и нежные лотосы в прудах Запретного города. Эти новые, яркие впечатления наверняка подсластят ему горький вкус нашего расставания.
Жаль только одного, что поручение отца я так и не выполнила – не встретилась с китайскими бизнесменами. Но, в конце концов, ничего страшного в этом нет. Если им и вправду так необходимо продвижение на российский рынок – милости просим в Москву. Как любила говаривать наша старая повариха, «хлеб за брюхом не ходит». Приезжайте, уважаемые господа, тогда и поговорим обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой. Я уж точно найду нужные слова. Уверена, что даже Леднёв, скрипя зубами от досады, в конечном итоге оценит мой прагматичный подход.
Когда наш самолёт наконец оторвался от земли и устремился ввысь, солнце уже щедро обливало землю своим расплавленным золотом. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, надеясь уснуть, но сон не шёл. Сердце билось часто-часто, но не от страха – от волнующего предчувствия. Предчувствия встречи. Возвращения.
Роман Орловский.
Мысли в моей голове метались, как испуганные птицы в тесной клетке. Радость – и тут же страх. Я ведь сама его бросила, сама убежала, безоговорочно поверив в измену. Та сцена с Елизаветой до сих пор стояла у меня перед глазами до мельчайших, унизительных деталей – её руки на его плечах, его растерянность, мой собственный ледяной, безжизненный голос. Я тогда ушла, не оглянувшись. А теперь… возвращаюсь.
Но едва подумала об этом, как внутри меня шевельнулся маленький, но очень цепкий червячок сомнения. А вдруг Орловский всё-таки был прав? Вдруг я действительно всё совершенно неправильно поняла?
Самолёт уверенно мчался сквозь пушистые, белоснежные облака, а я, впервые за очень долгое время, совершенно не знала – лечу ли я навстречу своему будущему или новой, ещё более сокрушительной ошибке.