— Вали отсюда, старая! Тебе тут больше не место!
Слова невестки ударили так, будто кто-то выбил табуретку из-под ног. Нина Петровна стояла на пороге собственной кухни — той самой, где сорок лет назад муж Володя целовал её в первый раз после загса, где дочка Катька училась печь блины, где внук Мишка делал первые шаги. Стояла и не верила, что всё это происходит наяву, а не в каком-то дурацком сне после вечерних таблеток от давления.
Алина, невестка, возвышалась посреди комнаты как победительница на чужой территории. Спортивный костюм от какого-то немыслимого бренда, маникюр — когти цвета спелой вишни, духи дорогие, удушающие. Даже волосы уложены так идеально, будто она не в гости зашла, а на светский вечер собралась.
— Я серьёзно говорю, — продолжала Алина, разглядывая свои ногти. — Сын мой, твой внук, в однушке мается. Ему пять лет! Ему комната нужна отдельная. А вы тут вдвоём в трёшке... Зачем вам столько пространства? Продавайте — и дело с концом.
Нина Петровна опустилась на диван. Ноги не держали. Шестьдесят восемь лет прожито, из них сорок три — в этой квартире. Когда получали ордер, Володя на руках её через порог пронёс, хотя спина у него тогда уже побаливала. Радости было! Соседи шампанское принесли, праздновали до утра.
— Как это... продавать? — голос прозвучал чужим, осипшим. — Здесь вся наша жизнь.
— Жизнь, — Алина поморщилась, будто от чего-то кислого. — Слушайте, ну вы уже не молодые. Вам хватит и комнаты в коммуналке. Или вообще — есть же дома престарелых приличные. Государство о стариках заботится. А мы молодые, нам развиваться надо, строить будущее.
В прихожей послышался шорох. Володя вернулся из аптеки. Нина Петровна услышала, как он снимает ботинки, кряхтит — колено опять разыгралось. Сейчас войдёт, увидит Алину, и начнётся. У него характер — вспыльчивый, хоть с годами и стал мягче.
— Кто это? — донёсся его голос из коридора.
Алина развернулась к двери, выпрямилась. На лице появилась улыбка — фальшивая, как пластиковые цветы в магазине.
— Владимир Степаныч! Вот зашла проведать вас. Давно не виделись.
Володя появился в дверном проёме. Семьдесят два года, плечи всё ещё широкие, хотя спина уже сутулится. Взгляд острый, цепкий — сразу понял, что дело не в обычном визите вежливости.
— Чего надо? — спросил он без прелюдий.
Нина Петровна смотрела на мужа и думала: скажи ей, скажи, что мы никуда не поедем, что это наш дом. Но язык не слушался, горло сдавило так, что невозможно стало вдохнуть полной грудью.
Алина же, напротив, словно энергии прибавилось. Заговорила быстро, напористо — как продавец, который впаривает ненужный товар:
— Короче так, Владимир Степанович. Ситуация простая. Мишке нужна нормальная жилплощадь. Сейчас он у нас в однокомнатной вырастает, понимаете? Психологи говорят, ребёнку пространство необходимо для развития. А вы тут в трёшке вдвоём сидите. Логично же — продаёте, деньги получаете приличные, на них себе что-нибудь поскромнее берёте. Все в плюсе.
— А если мы не хотим? — голос Володи прозвучал глухо.
Повисла пауза. За окном проехал троллейбус, загудел протяжно. Где-то во дворе дети кричали, играя в войнушку. Обычный октябрьский вечер, каких за эти годы было тысячи.
— Не хотите... — Алина присела на край стола, качнула ногой. — Ну это ваше право, конечно. Только учтите: Димка, ваш сын, со мной согласен. Полностью. Он сам хотел поговорить, да я сказала — давай я. Мягче как-то выйдет.
Вот тут Нина Петровна поняла — не выдержала, прорвало:
— Димка знает?! Ты со своим мужем, с моим сыном, об этом говорила?
— Естественно, — Алина улыбнулась шире. — Мы семья. Мы всё обсуждаем.
Володя шагнул вперёд. Лицо побагровело — такое бывало редко, но Нина Петровна помнила эти моменты. Когда соседи пытались захапать кусок их коридора. Когда начальник на работе обсчитал премию.
— Убирайся, — сказал он тихо. — Немедленно.
— Да ладно вам, — Алина поднялась, неторопливо поправила костюм. — Зря вы так нервничаете. Я же по-хорошему пришла, предупредить. Димка завтра сам подъедет, документы привезёт. Вы подумайте до завтра. А лучше — сразу соглашайтесь. Зачем тянуть? Время деньги, как говорится.
Она прошла к выходу, остановилась на пороге:
— И вообще... Не думайте, что вы мне что-то должны или я вам. Просто жизнь такая. Молодым — дорогу, старикам — уступить место. Естественный отбор, в общем.
Дверь хлопнула. В квартире стало тихо — та тишина, которая давит на уши, заставляет сердце биться чаще.
Нина Петровна поднялась с дивана, подошла к окну. На улице уже темнело, фонари зажигались один за другим. Внизу Алина села в свою иномарку — блестящую, новую — и уехала, даже не оглянувшись.
— Володь, — тихо сказала она. — Что нам делать?
Муж молчал. Стоял посреди комнаты и смотрел на стену, где висели фотографии. Димка маленький, с букетом цветов первого сентября. Димка на свадьбе с этой самой Алиной — улыбается, счастливый. Димка с Мишкой на руках — гордый отец.
— Поедем к нему, — наконец произнёс Володя. — Сейчас. Немедленно. Пусть сам скажет, если смеет.
Дорога до Димкиной однушки на окраине заняла полтора часа. Метро, потом автобус, потом ещё пешком минут пятнадцать по тёмным дворам новостройки. Нина Петровна шла, держась за руку Володи, и чувствовала, как каждый шаг даётся тяжелее. Не от усталости — от предчувствия. Неужели сын и правда согласен выставить их на улицу? Тот самый Димка, которого она качала по ночам, когда болел? Которому последние деньги отдавали на институт?
Подъезд пах новой краской и чем-то химическим. Лифт работал — уже хорошо. Поднялись на девятый этаж молча. Володя нажал на звонок резко, с нажимом.
Дверь открыл Дмитрий. Сын. Сорок три года, виски тронуты сединой, усталые глаза. Увидел родителей — и лицо вытянулось.
— Мам? Пап? Что случилось?
— Пусти, — Володя шагнул в квартиру, не дожидаясь приглашения.
Внутри оказалось тесно. Однушка метров тридцать пять, не больше. Диван разложенный, на нём игрушки разбросаны — машинки, кубики. В углу детская кроватка. Из кухни вышла Алина, увидела гостей — и лицо её стало каменным.
— Вот значит как, — начал Володя, не снимая куртки. — Димка, ты в курсе, что жена твоя к нам приходила? С требованиями?
Дмитрий перевёл взгляд с отца на жену. Алина стояла, скрестив руки на груди, подбородок задрала — мол, да, приходила, и что?
— Пап, давай спокойно...
— Спокойно?! — голос Володи сорвался на крик. — Она нам заявила: продавайте квартиру, вам она не нужна! В дом престарелых собирайтесь! А ты, значит, в курсе был?
Повисла пауза. Дмитрий сглотнул, отвёл взгляд.
— Мы обсуждали... в общих чертах. Алин, но я же не говорил, чтобы ты прямо так...
— Ах, не так, — Алина выступила вперёд. — А как тогда, Дима? Ты же сам ныл, что Мишке места мало! Что в такой квартире семья нормально жить не может!
Нина Петровна опустилась на край дивана. Ноги подкосились окончательно. Смотрела на сына и не узнавала. Когда он успел стать таким? Слабым. Безвольным.
— Димочка, — тихо сказала она. — Неужели ты правда хочешь, чтобы мы ушли? Из нашего дома?
Сын не ответил сразу. Метался взглядом между матерью и женой, лицо покраснело — то ли от стыда, то ли от злости.
— Мам, ты же понимаешь... У нас ребёнок растёт. Ему пространство нужно. А вам вдвоём столько комнат зачем? Вы могли бы продать, купить что-то меньше, а разницу...
— Разницу вам отдать, — закончил за него Володя. — Всё понятно.
Алина фыркнула:
— Да при чём тут отдать! Мы не попрошайки. Просто здравый смысл. Старики и так скоро помрут, зачем им жилплощадь?
Тут Нина Петровна почувствовала, как внутри что-то лопнуло. Не от боли — от ясности. Вот она, правда. Вот что думают о них молодые.
— Пойдём, — сказала она негромко, поднимаясь. — Володя, пойдём. Здесь нам делать нечего.
Вышли на лестничную площадку. Дверь за спиной захлопнулась — и больше не открылась. Никто не догнал, не извинился.
В автобусе обратно Володя вдруг сказал:
— Завтра к юристу поедем. Документы на квартиру проверим. Пусть только попробуют нас выгнать.
Нина Петровна кивнула. Да, надо действовать. Но голова была пустая, мысли разбегались, не складывались.
Прошла неделя
Тяжёлая, изматывающая. Юрист успокоил — квартира на них оформлена, приватизирована давно, выгнать никто не может. Но Димка звонил каждый день. Уговаривал, давил на жалость — мол, Мишка болеет часто, врачи говорят, что воздуха не хватает в маленькой квартире.
Нина Петровна слушала и плакала по ночам. Володя молчал, злился, но держался.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
В среду утром позвонила соседка Димки, Раиса Фёдоровна — пожилая женщина, с которой Нина Петровна иногда созванивалась. Голос встревоженный:
— Нина, ты в курсе, что у твоих творится?
— Чего творится?
— Да Алинку-то вашу полиция забрала! Вчера вечером! Весь подъезд сбежался.
Сердце ухнуло вниз. Нина Петровна схватила трубку крепче:
— За что?!
— Да плохие дела какие-то! Говорят, она в фирме чужой работала, деньги клиентские себе переводила. Крупная сумма, миллионы! Её давно вычислили, а она думала, что концы спрятала. Теперь вон — наручники, следователи. Дима твой в шоке весь ходит.
Повесив трубку, Нина Петровна осела на стул. Володя, услышав разговор, подошёл, обнял за плечи.
— Вот тебе и невестка, — пробормотал он. — Вот тебе и молодая, успешная.
К вечеру позвонил Дмитрий. Голос сорванный, усталый:
— Мам... можно мы к вам приедем? С Мишкой? Нам... некуда больше.
Оказалось, что квартиру, которую они снимали, оплачивала Алина. Из тех самых украденных денег. Теперь счета арестованы, деньги изъяты, хозяин жилья выгнал их на следующий день. Дмитрий остался с ребёнком, двумя сумками вещей — и без гроша в кармане.
Нина Петровна встретила их на пороге. Мишка заплаканный, испуганный, прижимался к отцовской ноге. Димка стоял понуро, голову опустил.
— Мам, прости, — выдавил он. — Я... я не знал, что она... Я думал...
— Заходи, — сказала Нина Петровна. — Мишенька, иди сюда, внучок.
Внук кинулся к бабушке, обхватил её за ноги. Она погладила его по голове — такие мягкие волосы, светлые, как у Димки в детстве.
Володя стоял в стороне, смотрел на сына тяжёлым взглядом. Потом вздохнул:
— Ну что ж. Живите пока. Только чтобы больше никаких разговоров про продажу.
Дмитрий кивнул, не поднимая головы.
В ту ночь Нина Петровна долго не могла уснуть. Лежала, слушала, как в соседней комнате Мишка сопит во сне, как Димка ворочается на раскладушке. И думала: вот так вот оно всё и возвращается. Алина хотела чужое отнять — потеряла своё. Хотела выгнать стариков — сама за решётку угодила.
А они остались. В своей квартире. На своём месте.
Володя повернулся к ней, обнял:
— Спи, Нинок. Всё будет хорошо.
Она прижалась к нему, закрыла глаза. Да, будет. Обязательно будет.
Прошло три месяца
Алину осудили на пять лет. Дмитрий устроился работать охранником в торговый центр — зарплата небольшая, но хоть что-то. Мишка пошёл в садик недалеко от дома, привык, расцвёл даже — щёки порозовели, смеяться стал чаще.
Нина Петровна варила ему по утрам кашу, провожала до садика, а вечером они с Володей гуляли с внуком во дворе. Обычная жизнь, простая. Только сын ходил понурый, виноватый — старался помогать по дому, деньги на продукты приносил, но глаза всё равно прятал.
Однажды в субботу, когда Мишка остался с Володей смотреть мультики, Дмитрий подошёл к матери на кухне. Села она чай пить, устала после уборки.
— Мам, — начал он, присаживаясь напротив. — Я хочу тебе кое-что сказать.
Нина Петровна подняла взгляд. Сын выглядел серьёзным, но не испуганным — скорее решительным.
— Я нашёл квартиру. Однушку, в нашем районе. Старенькую, но приличную. Хозяйка продаёт недорого, срочно.
Сердце ёкнуло. Нина Петровна поставила чашку на стол.
— У тебя же денег нет...
— Есть, — Дмитрий достал из кармана какие-то бумаги. — Продал машину. Хватит как раз на эту однушку.
Нина Петровна молчала, не зная, что сказать.
— Мы съедем, мам. На следующей неделе. Я понимаю — мы вас достали. Ты и папа заслужили покой. А я... я должен сам справляться. Научиться, наконец.
— Димочка...
— Не надо, — он поднял руку. — Я всё понял. Тогда, когда Алина к вам пришла, я струсил. Побоялся ей перечить, пожалел себя. А надо было сразу сказать — нет. Квартира родителей, и точка. Но я промолчал. И получил по заслугам.
Он встал, подошёл, обнял мать неловко, по-мужски.
— Спасибо, что приютили нас. Но мы пойдём своей дорогой. Как положено.
Через десять дней Дмитрий с Мишкой переехали. Квартирка оказалась и правда маленькой, обшарпанной, но своей. Володя помог обои переклеить, Нина Петровна шторы сшила, мебель кое-какую отдали старую — пригодилась.
В день новоселья Мишка носился по пустым комнатам счастливый:
— Папа, смотри, сколько места! Тут я буду железную дорогу строить!
Дмитрий стоял у окна, смотрел на двор — детская площадка, скамейки, знакомые до боли тополя. Квартал от родительского дома. Далеко, но и близко.
Нина Петровна подошла, стала рядом:
— Справишься?
— Справлюсь, — ответил сын уверенно.
Вечером, когда вернулись домой, Володя заварил чай, сел в любимое кресло:
— Ну вот, Нинок. Опять мы одни.
Она присела на диван, огляделась. Квартира показалась огромной. Пустой даже. Тишина стояла непривычная — без детского смеха, без топота, без Димкиного сопения по ночам.
— Странно как-то, — пробормотала она.
— Привыкнем, — Володя потянулся к пульту. — Глядишь, и соскучимся по тишине.
Но не соскучились. Уже через неделю Мишка прибегал к ним каждый день после садика — то печенье просил бабушкино, то рассказать хотел про новых друзей. Дмитрий заходил по выходным, чай пил, советовался — то про работу, то про сына.
И как-то вечером, когда за окном падал первый снег, Нина Петровна сидела у окна и думала: а ведь всё правильно вышло. Дом остался их. Сын научился стоять на ногах. Внук растёт здоровым. И семья цела — не под одной крышей, но рядом.
Володя подошёл сзади, обнял за плечи:
— О чём задумалась?
— Да так, — улыбнулась она. — Думаю, что жизнь штука мудрая. Сама всё расставляет по местам. Без нашей суеты.
Он кивнул, поцеловал её в висок.
А на столе лежало письмо от Алины из колонии. Пришло вчера. Нина Петровна прочитала — корявые строчки, просьба о прощении, обещания исправиться. Отложила, не ответила. Может, потом. А может, и нет. Время покажет.
За окном кружил снег, укутывал двор белым покрывалом. В квартире было тепло, тихо, уютно. Дом стоял на месте. Крепкий, надёжный. Их дом.
И больше никто не посмел покуситься на эти стены.