Настенька, ты там в своём Петербурге совсем от рук отбилась? Бабушка твоя, Царствие ей небесное, совсем плоха стала. А ты даже не приехала. Что ж это за внучка такая?»
Голос тёти Галины, сестры отца, сквозил обидой и чем-то ещё, неуловимым, похожим на тщательно скрываемое превосходство. Анастасия прижала телефон плечом к уху, продолжая перебирать старые фотографии. Из коробок, пахнущих пылью и временем, на неё смотрели чужие, но родные лица.
«Тёть Галь, я же объясняла, у меня экзамены были, сессия… А потом работа, меня бы никто не отпустил. Билеты дорогие, да и от Питера до нашей деревни – не ближний свет». Она говорила это уже в сотый раз. За прошедший месяц, с того момента, как бабушки Зины не стало, телефон не умолкал. Звонили все – родственники, соседи, дальние знакомые. Все выражали соболезнования, но сквозь слова сочувствия неизменно прорывалось одно и то же: упрёки в её адрес. Она, Настя, плохая внучка. Недостойная.
«Вот Лёша, внук двоюродный, он же приехал. И Светка, твоя сестрица, тоже была. А ты что? Ни помин, ни похороны… стыдно!» Тётя Галина, кажется, не собиралась сдаваться.
Анастасия тяжело вздохнула. Она знала, что Лёша приехал. И Светка тоже. Значимость этого она тоже понимала. Бабушка Зина жила в стареньком, но крепком доме в деревне, который теперь опустел. А ещё у неё была однокомнатная квартира в районном центре, доставшаяся ей от родителей. Эту квартиру бабушка сдавала, а на вырученные деньги жила, не обременяя никого из детей. И вот теперь, когда её не стало, эта квартира стала камнем преткновения. Или, вернее, яблоком раздора.
«Тёть Галь, я обязательно приеду на сорок дней, когда смогу. Честно. Бабушка Зина… она же всё понимала. Мы с ней говорили. Она знала, как я её люблю». Голос Анастасии дрогнул. Последний разговор с бабушкой, за неделю до её смерти, был тяжёлым. Бабушка чувствовала, что уходит, и попросила Настю приехать, как только сможет. Но Настя не успела. И теперь это чувство вины давило тяжёлым камнем.
«Вот именно! Раз говорила, значит, что-то тебе передала? А то все тут бегают, суетятся, а наследство-то, говорят, тебе. Это правда?» В голосе Галины появилась новая интонация – не упрёк, а какая-то подозрительность.
Анастасия вздрогнула. «Что? Какое наследство? Тёть Галь, я ничего не знаю. Дом, наверное, отцу достанется, он же её сын. А квартира… не знаю». Это была не совсем ложь, но и не совсем правда. Правда была куда сложнее. Завещание. Бабушка Зина оставила квартиру в районном центре ей, Анастасии. Сказала об этом Насте по телефону, строго-настрого запретив кому-либо говорить. «Пусть сами покажут, кто они на самом деле, Настенька. А ты пока молчи». Бабушка всегда была мудрой. И, видимо, предвидела эту вакханалию.
«Ну-ну, посмотрим. Ладно, мне некогда. До свидания». Галина повесила трубку, не дождавшись ответа.
Анастасия положила телефон на стол. «Вот и началось», – подумала она. Бабушка Зина всегда говорила, что стоит только прикоснуться к денежному вопросу, как все маски спадают.
На похороны она не успела. На поминальный обед — тоже. Работа в небольшой архитектурной фирме, где Настя была совсем молодым специалистом, требовала полной отдачи. К тому же, в Петербурге она снимала крошечную комнату в коммуналке, и каждая копейка была на счету. Приехать в деревню за тысячу с лишним километров, пропустить работу, потратить все сбережения – это было непозволительной роскошью.
На сорок дней она всё-таки выбралась. Купила самый дешёвый билет на плацкарт, взяла отпуск за свой счёт. Ехала почти двое суток, и эти двое суток были наполнены тревожными мыслями. Что её ждёт?
Деревня встретила её сырой осенней прохладой и запахом дыма из печных труб. Дом бабушки Зины стоял на краю, окна потухшие, будто глаза. Он выглядел чужим, пустым. Во дворе уже стояли несколько машин – значит, родственники приехали.
«Наконец-то объявилась!» – первой её встретила тётя Галина на пороге. Руки в боки, взгляд острый, оценивающий. «Чего опоздала? Мы уже заканчиваем».
«Тёть Галь, поезд пришёл только что. Я сразу сюда». Анастасия попыталась улыбнуться, но уголки губ не слушались.
«Ну да, ну да. Заходи, раз уж приехала. Отец твой в доме».
Внутри было шумно. За столом сидели её отец, дядя Миша (бабушкин второй сын), тётя Галина, их дети – Светлана и Лёша, и ещё несколько дальних родственников. Настя огляделась. Посуда была разная, стулья расставлены кто куда. Чувствовалось, что здесь уже давно живут не одной семьёй, а скорее собрались по принуждению.
«О, и эта явилась», – пробормотала Светлана, не глядя на Настю. Её двоюродная сестра всегда была этаким деревенским снобом, считающей себя выше всех, кто уехал в город.
Отец, Михаил Петрович, был бледен и выглядел уставшим. Он обнял Настю, но объятие было каким-то формальным.
«Приехала, наконец. Что же ты раньше-то не могла?» – его голос звучал скорее устало, чем укоризненно.
«Пап, я же звонила, объясняла».
«Ладно, ладно. Садись. Поешь. А то худая, как спичка».
Ей налили тарелку горячих щей. Анастасия ела молча, слушая разговоры. Все говорили о бабушке Зине, но как-то странно. Не о её характере, привычках, любимых песнях. А о том, что она оставила.
«Дом-то наш, конечно. Здесь мы родились, росли, – важно говорил дядя Миша. – А вот квартира… Однокомнатная, конечно, но в городе. Хорошие деньги можно получить. Думаю, разделить поровну. Ведь нас трое наследников – я, Галина и твой отец». Он посмотрел на Михаила Петровича.
Отец кивнул. «Я согласен. Поровну».
Тётя Галина тут же подхватила: «А Настя… она же тут ни при чём. Она же не прямой наследник. Ей что? Ну, может, на память что-то. Ложечку какую-нибудь». Она хихикнула.
Анастасия почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Бабушка Зина всегда говорила, что ей не нравилось это дележка и меркантильность. Она всю жизнь отдавала, а теперь её близкие так легко делили её имущество.
Разговоры продолжались весь вечер. О цене на недвижимость в районном центре, о том, сколько можно выручить с продажи, куда потратить деньги. Никто ни разу не вспомнил, как бабушка любила свои фиалки на окне, как варила варенье из лесной смородины, как умела слушать.
Наутро Настя почувствовала себя чужой в этом доме. Она вышла во двор, вдохнула свежий воздух. Рядом послышались шаги. Это был дядя Миша.
«Настя, ну что ты тут стоишь? Заходи. У нас тут разговор серьёзный намечается. По поводу квартиры».
Она вошла. Все уже сидели за столом. Лица были напряжёнными.
«Значит так, – начал дядя Миша. – Мы посовещались. Квартиру продаём. Деньги делим на троих – мне, Галине и твоему отцу. Это справедливо, по закону». Он посмотрел на Настю, будто ожидая её согласия.
«А мне ничего?» – спокойно спросила Настя.
Тётя Галина скривилась: «Ты же не прямой наследник. И, к тому же, ты на похоронах не была, на поминках тоже. Что тебе тут полагается?»
«Я приехала на сорок дней, тёть Галь».
«Это другое дело», – отмахнулась Галина.
Отец молчал, опустив глаза. Это молчание ранило Настю больше всего. Он, её отец, не заступился за неё.
«Бабушка всегда говорила, что нужно быть честными», – тихо сказала Настя.
«Вот именно!» – подхватила Галина. – «Так что давай без разговоров. Мы всё решили».
«А бабушка Зина, наверное, по-другому бы решила», – Настя посмотрела на отца.
«Что ты имеешь в виду?» – настороженно спросил дядя Миша.
«Бабушка оставила завещание», – сказала Настя.
В комнате повисла тишина, такая густая, что можно было пощупать. Лица родственников вытянулись.
«Что за завещание?» – наконец выдавила тётя Галина, её голос стал каким-то сиплым.
«На квартиру. В районном центре. Она завещала её мне». Анастасия подняла взгляд и посмотрела каждому в глаза.
Шок был ошеломляющим. Первой пришла в себя Светлана. «Врёшь! Не может быть! Зачем ей тебе? Ты же к ней не приезжала!»
«Она мне позвонила и сказала об этом за неделю до смерти. Я записала её слова на диктофон. И завещание оформлено у нотариуса, я получила все документы». Настя вытащила из сумки папку и положила её на стол.
Отец, Михаил Петрович, поднял глаза. В них читалось изумление, смешанное с обидой. «Настя, как же так? Почему ты молчала?»
«Бабушка попросила меня молчать. Сказала: «Пусть сами покажут, кто они на самом деле, Настенька. А ты пока молчи». И вот они показали. Я скрыла от родни, что получила квартиру от бабушки. Они сразу показали своё истинное лицо». Слова слетали с её губ легко, без горечи, но с чёткой констатацией факта.
Тётя Галина покраснела. «Это всё несправедливо! Мы её дети! Мы всю жизнь о ней заботились!»
«Правда? – Настя усмехнулась. – Вы о ней заботились, а она всю жизнь вам помогала. Деньгами, советами. А вы приезжали к ней только тогда, когда вам что-то было нужно. И теперь, когда её нет, вы делите её имущество, забыв про неё саму».
Дядя Миша попытался возразить: «Мы же тут, а ты в своём Питере…»
«А я каждую неделю звонила бабушке. Помогала ей с оплатой счетов онлайн, когда она не могла сама разобраться. И говорила с ней часами, просто так, о жизни. Когда вы последний раз просто так с ней разговаривали?»
Наступила неловкая тишина. Отец, Михаил Петрович, поднялся из-за стола. «Настя… я… мне стыдно». Он посмотрел на своих брата и сестру. «Это правда. Мы… мы нехорошо поступили».
«Пап, я не хочу тебя обижать. Но бабушка хотела, чтобы ты это увидел».
Тётя Галина вскочила. «Да как ты смеешь! Девочка, которая даже на похороны не приехала, учит нас жизни!»
«Я приехала сейчас. И я здесь, чтобы выполнить последнюю волю бабушки Зины. Эта квартира – моя. Я её продавать не буду. Я её отремонтирую и буду в ней жить, когда мне надо будет отдохнуть от Питера».
Лёша и Светлана, которые до этого молчали, переглянулись. В их глазах читалось удивление.
«Что, бабуль? Теперь тебе уже не нужны блины по воскресеньям?»
Настя почувствовала, как на её глаза навернулись слёзы. «Бабушка всегда хотела, чтобы я была сильной. И не давала себя в обиду».
После этого разговора атмосфера в доме стала невыносимой. Тётя Галина и дядя Миша сначала пытались надавить на Настю, угрожали судом, но когда поняли, что завещание оформлено безупречно, их пыл угас. Они стали избегать её, переговариваться шёпотом. Светлана вообще перестала с ней разговаривать.
Только отец, Михаил Петрович, изменился. Он подходил к Насте, смотрел на неё виновато. «Прости меня, дочка. Я… я правда не знал. И я не должен был молчать. Я рад, что бабушка тебе это оставила. Ты заслужила».
Анастасия осталась в деревне ещё на несколько дней. Привела в порядок дом бабушки Зины, натопила печь, чтобы просушить стены. Перебрала её вещи, выбрала то, что хотела бы оставить на память. Фотографии, старинную брошку, несколько любимых бабушкиных книг.
Отец помогал ей молча. Они вместе ходили на кладбище, убирали могилу. В эти дни они говорили по душам, как никогда раньше. Анастасия рассказала ему о своей работе, о жизни в Петербурге, о своих мечтах. Отец рассказывал о бабушке, о её молодости, о том, какой она была сильной и справедливой.
«Знаешь, Настя, – сказал он однажды вечером, сидя у печи, – бабушка Зина, она ведь это всё предвидела. Она всегда говорила, что люди меняются, когда дело касается денег. И что истинное лицо проявляется только в таких моментах. Она хотела, чтобы ты это увидела».
«И я увидела, пап».
Когда пришло время уезжать, отец обнял её крепко. «Приезжай чаще, дочка. Не ради наследства. Просто так. Я теперь понимаю».
Настя вернулась в Петербург с чувством странной лёгкости. Тяжесть вины, которая давила на неё, ушла. Вместо неё появилась уверенность. У неё теперь была квартира. Небольшая, старенькая, но своя. И это было больше, чем просто квадратные метры. Это был символ её независимости. И подтверждение того, что бабушка Зина верила в неё.
Она начала понемногу откладывать деньги на ремонт. Сначала было сложно, но мысль о своём уголке давала силы. Через полгода она снова приехала в районный центр. Квартира была пыльной и неуютной, но Настя видела в ней потенциал. Она начала с того, что отмыла окна, впустив свет. Купила новые занавески, скромную, но уютную мебель.
Однажды ей позвонила тётя Галина.
«Настя, привет. Как ты там? Что с квартирой? Может, всё-таки продашь? Мы тут нашли покупателя…» Голос её был натянутым, но пытался казаться доброжелательным.
«Нет, тёть Галь. Квартира не продаётся. Я её ремонтирую. Думаю, скоро смогу туда переехать на какое-то время».
«Что значит переехать? А как же Петербург? А работа?»
«У меня удалённая работа. Я могу работать из любой точки».
Тётя Галина тяжело вздохнула. «Ну, смотри сама. Только если что, не проси у нас помощи. Мы тут и так…»
«Я и не прошу. Я сама справлюсь». Настя мягко, но твёрдо закончила разговор.
Она знала, что ещё будут звонки. Будут попытки вернуться к старым разговорам. Но теперь она была готова. Бабушка Зина научила её быть сильной. И главное – быть собой.
Прошло ещё полгода. Квартира была готова. Чистая, светлая, уютная. Стены выкрашены в нежные тона, на окнах – те самые, новые занавески. Анастасия купила несколько горшков с фиалками, такими же, как были у бабушки Зины. Она сидела на диване, пила чай и смотрела на них.
И тут раздался звонок в дверь.
Настя открыла. На пороге стоял её отец, Михаил Петрович, с большим букетом цветов и пакетом с пирогами. Рядом с ним стояла Светлана. Она выглядела смущенной.
«Привет, Настя. Мы тут мимо проезжали… решили зайти. Можно?» – робко спросил отец.
Анастасия улыбнулась. Улыбка была искренней. «Конечно, пап. Проходите».
Они вошли. Отец оглядел квартиру. «Как тут хорошо, уютно. Бабушка Зина была бы довольна».
Светлана поставила на пол небольшую сумку. «Настя, я… я привезла тебе варенье. Бабушка всегда его варила. Из черники».
«Спасибо, Света». Настя почувствовала тепло в груди.
Они пили чай с пирогами и вареньем. Говорили о пустяках, о погоде, о новостях. Впервые за долгое время между ними не было напряжения, не было недосказанности.
«Настя, я правда рада за тебя, – сказала Светлана, глядя ей в глаза. – Ты молодец. Бабушка Зина всегда говорила, что ты самая сильная из нас. И самая честная».
Анастасия кивнула. Она знала, что отношения с родственниками не станут прежними, как до бабушкиной смерти. Но она и не хотела, чтобы они были прежними. Теперь эти отношения строились на новой основе – на уважении. И на правде, которую так хотела показать им бабушка Зина.
Она посмотрела на фиалки. Кажется, они начинали цвести. И жизнь, наконец, начинала цвести для неё тоже. Без оглядки на чужие ожидания, без чувства вины, без потребительского отношения. Просто своя, настоящая жизнь.
Читайте также: